Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус - Дэн Абнетт

Арногаур мог даже возродить в памяти аромат той ночи — жилистую, вязкую сладость свежей смерти и жизни, принесенной в жертву. Так пахла улыбка бога.

Наутаке суждено было стать арногауром — тем, кто поклялся стать частью Договора, но остаться в стороне от дисциплинированных человеческих легионов. Подобный удел обрадовал его, и радовал до сих пор.

"Кровь для Кровавого бога!" — вот что Наутака посулил тогда архонту.

IV

Арногаур смотрел на труп, не обращая внимания на смрад, поднимающийся от иссеченных останков Эрека. Другие солдаты Кровавого Договора, настоящие поклявшиеся люди, стояли вокруг великана и тела, изучаемого им. Наутака приказал им расходиться, кратко махнув рукой в латной перчатке, и сочленения силового доспеха издали хриплое механическое урчание. Как и остальные воины Договора, арногаур носил тусклую, тёмно-красную броню, окрашенную как привычным способом, так и в кровопролитных битвах, а также инкрустированную медными рунами, которые символизировали бдительный взгляд Кровавого бога. Но, если доспехи людей представляли собой металл, закрепленный на ткани, некую имитацию бронежилетов Имперской Гвардии, то Наутака с головы до ног был облачен в керамит, откованный во времена юности Империума.

На его наплечнике красовался новый символ: храмовый мир Хагия[18], выполненный в освященной бронзе и зажатый в смыкающихся челюстях цвета слоновой кости.

Вид мертвого офицера указывал на досадный факт: люди, даже ставшие частью Кровавого Договора, остаются зажатыми в тисках суеверий. Впрочем, вымачивание в отхожей канаве действительно испортило его кровь, а глаза были удалены полностью. Поводом для обоих деяний стали племенные поверья Сангвинарных Миров, где, вслед за великими предзнаменованиями и мрачными, кровавыми пророчествами, зародился Договор. В крови человека хранилась правда его жизни от колыбели до могилы, а в глазах застывало последнее, увиденное им перед смертью. Подобные суеверия встречались в Кровавом Договоре даже сейчас, десятилетия спустя.

Наутака не собирался разубеждать солдат в их притягательно старомодных заблуждениях. Не желая приниматься за работу в окружении многочисленных любопытных свидетелей, он поднял труп за свалявшиеся волосы и перекинул через плечо. Мерзкие вялые струйки потекли по доспеху арногаура, но тот не обратил на это никакого внимания, сосредоточившись на деле.

Кровь и глаза могли оказаться бесполезными, даже если бы убийцы оставили их для аккуратного исследования на острие ножа. Оставшись с телом один на один, Наутака собирался вытащить гладий, закрепленный на наголеннике, и оскальпировать несчастного придурка.

Всё, что было нужно арногауру — мозг жертвы.

V

Несколько часов спустя весь Ксавек уже горел. С трупа города-мануфакторума высоко в небо поднимался дым, превращая день в ночь на километры за его окраинами. Каждый глоток воздуха отдавал расплавленным металлом и жженой пылью. Носы и языки всех солдат, сражавшихся в пределах Ксавека, покрылись частичками сажи, а кожа и сталь потемнели от жирного, липкого смога, изрыгаемого пылающими установками по переработке прометия.

Когда опустилась ночь, неотличимая от задушенного дня, урдешские бронетанковые роты по-прежнему сражались с танковыми батальонами Кровавого Договора на заваленных щебнем улицах города. Мелкокалиберные заряды с треском отскакивали от неуязвимых для них корпусов, гранаты, лязгнув о металл, безрезультатно взрывались на броне. Шакальи стаи отчаянных бойцов Договора наваливались на вражеские машины и, вытаскивая танкистов, потрошили их под открытым небом. В ответ на это техножрецы из рушащихся кузней-шпилей направляли отряды лоботомированных прислужников на пересечения проспектов, испепеляя бронетехнику Гаура залпами древних богохульных орудий Марса.

Наутака уделял всему этому чрезвычайно мало внимания. Падение критически важного города-кузни Механикус и одна из самых кровопролитных битв на поверхности Урдеша весьма отдаленно заботили арногаура, сдвинутые куда-то на второй план. Он в одиночестве пробирался через развалины, выслеживая «Стрыгору» с топором в одной руке и болтером в другой.

На левой линзе шлема отображались биоданные, по правой бежали строчки необработанной информации с ауспика. В обоих дисплеях бездумно метались прицельные метки, пытавшиеся навестись на что-нибудь в бесконечных облаках мелкого сора. На самом краю поля зрения бесполезно дрожал квадратик помех: там должна была отображаться карта Ксавека, обновляемая по данным воздушной разведки, но канал связи заблокировали пылевые бури, вздымавшиеся над улицами, словно призрак города.

Арногаура атаковали несколько созданий — действительно храбрых созданий, — направив на него штыки, с которыми лазвинтовки без боекомплекта превратились в примитивные копья. Они бежали, кололи и выкрикивали что-то про Императора, который сохранит. Наутака доказал ошибочность подобных утверждений: его топор опустился семь раз, и потоки крови семи имперских гвардейцев влились в алые реки, бегущие у подножия Трона Черепов.

Последний из них оказался самым храбрым: верная Терре душа, он пополз по мощеной мостовой, невзирая на разрубленное в поясе тело. С молитвой на покрытых пылью губах, гвардеец потянулся к упавшему пистолету.

«Какой бессмысленный героизм», — подумал арногаур и ударом сабатона превратил голову солдата в груду влажных осколков.

Там, где на улицах было тесно от грохочущих, содрогающихся танков, обменивавшихся орудийными выстрелами, Наутака пробирался между их рычащими телами и залезал на корпуса, походя вырезая имперских командиров, высунувшихся из люков в поисках лучшего обзора. Он израсходовал весь запас гранат, закидывая их в открытые люки или прикрепляя к уязвимым местам бронемашин.

Не останавливаясь ни на мгновение, арногаур продолжал охоту, прислушиваясь к неразборчивой болтовне в воксе.

Каналы связи Кровавого Договора не забивала лихорадочная имперская пропаганда, которую скармливали трусливым стадам гвардейцев. Голоса, переговаривающиеся на закрытых частотах, казались почти механическими в своей холодной эффективности. Передавались и подтверждались приказы; сообщались и уточнялись координаты; время от времени объявлялись цифры потерь, после чего всегда следовали скорбные молитвы и псаломные песнопения. Наутака одновременно слушал несколько каналов, используя хор голосов, чтобы вычислить свое положение относительно остальных сил архонта и сложить общую картину сражения.

Картина складывалась довольно странная, поскольку выходило, что город обречен на уничтожение, а не захват территории и накопленных припасов. Целые пехотные и бронетанковые подразделения погибали в быстрых, как ветер, наступлениях через самые хорошо защищенные районы Ксавека, вместо того, чтобы привычно и дисциплинированно перемалывать противника. Посадочные площадки космопорта были разрушены, атакующие взорвали их фундаменты и опорные колонны. Никто не направлял отряды сдерживания для локализации и тушения пожаров на топливоочистительных станциях. Больше того, происходило обратное: телами павших с обеих сторон подкармливали растущее пламя. Жилые казармы и шпилевые арсеналы не осаждали и не захватывали, а просто ровняли с землей, не заботясь о гибнущих тайнах Механикус и ценном рабском «мясе».

Да будет так. Если архонт пожелал, чтобы Ксавек горел, он будет гореть. Урдеш — это мир-кузница, и на нем сотня подобных городов. Наутаку-арногаура на его посту отягощали более возвышенные заботы.

VI

— Халь-ур-Ракаш, — принялись распевать трое жрецов, увидев его. — Халь-ур-Ракаш!

«Халь-ур-Ракаш» скверно поддавалось переводу на готик, как и на награкали, но смысл прозвища был довольно ясен даже в речах обезумевших от крови фанатиков — особенно в сочетании с благоговением в их глазах. «Странствующий-в-несчастье», так жрецы называли Наутаку, произнося имя пастырскими голосами, трескучими и охрипшими от пыли.

Все трое, облаченные в лоскутные наряды из бледной человеческой кожи и фартуки мясников, распоряжались придуманным ими гаданием. Десятки слуг и трэллов Кровавого Договора — люди-рабы, изуродованные так, что арногаур не уделил им и взгляда — скидывали раздетые трупы гвардейцев с моста, протянувшегося над долиной тёмного металла и клубящегося дыма. Переправа обладала внушительными размерами: чёрное полотно листового железа уходило на три километра вдаль, пересекая центральное городское ущелье-теплообменник. Груды мертвых тел, сброшенных с края моста, падали в столбы жирного пара, всё ниже, и ниже, и ниже, к охлаждающим турбинам и клапанам сброса пламени подземных заводов.