Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

Тем не менее, существует доказанный факт, что человечество ни на йоту не стало лучше в своем нравственном облике, а в определенном отношении даже в десять раз хуже, чем в эпоху язычества. Кроме того, за последние полвека, с того периода, когда Свободная мысль и Наука взяли самое лучшее от церквей, христианство ежегодно теряет гораздо больше приверженцев среди образованных классов, чем приобретает себе прозелитов в нижних слоях общества, этой языческой накипи. С другой стороны, теософия из материализма и полного отчаяния в вере (основанного на логике и очевидности) привнесла обратно человеческое божественное Я и бессмертие последнего, причем тем людям, которых церковь лишилась из-за своих догм, категорического требования веры и тирании. И если доказано, что теософия спасает только одного человека из тысячи тех, кого лишилась церковь, то разве не теософия – гораздо более высокий фактор добра, чем все собравшиеся вместе миссионеры?

Теософия, как неоднократно повторялось в печати и viva voce[825] членами Общества и его сотрудниками, продолжает ступать диаметрально противоположными путями к тем, которые ведут к церкви; и теософия отвергает методы науки, поскольку ее индуктивные методы могут лишь привести к совершеннейшему материализму. И все же, de facto,[826] теософия претендует быть и РЕЛИГИЕЙ и НАУКОЙ, ибо теософия – сущность обеих. И это происходит ради блага и любви к этим двум божественным абстракциям – т. е., теософская религия и наука и ее Общество становятся добровольным уборщиком мусора и из ортодоксальной религии, и из современной науки; как безжалостная Немезида тех, кто довел эти две благородных истины до их конца, а потом жестоко разъединил их одну от другой, хотя эти две истины должны быть единым целым. Чтобы доказать это, в настоящем документе есть одно из наших возражений.

Современный материализм настаивает на том, что существует непреодолимая пропасть между религией и наукой, объясняя это тем, что «конфликт между религией и наукой» завершился победой последней и полным поражением первой. Современные теософы: напротив, отказываются видеть между ними какую бы то ни было пропасть. Если и церковь и наука претендует на то, что каждая из них ищет истину и ничего, кроме истины, тогда либо одна из них ошибается, принимая за истину ложь, или ошибаются обе. Любое другое препятствие для их примирения должно рассматриваться, как чисто фиктивное. Истина одна, даже если она ищется или преследуется с двух противоположных концов. Тем самым, теософия призывает примирить этих двух противников. Это предпосылается из утверждения, что истинная духовная и примитивная христианская религия, как и другие предшествующие ей великие и древнейшие философские системы суть – свет Истины – «жизнь и свет всех людей».

Но так же происходит и с истинным светом науки. Тем самым, затемненная, как и первая, которая утверждалась посредством догм и изучалась сквозь стекла, закопченные суевериями, искусственно производимыми церковью, и свет этот с трудом проникает и встречается со своим родственным лучом в науке, в равной степени покрытой паутиной парадоксов и материалистической софистикой этого века. Учения религия и науки – несовместимы, и не могут найти общий язык до тех пор, пока религиозная философия и наука о физической и внешней (в философии – ошибочной) природе не добьются непогрешимости своей почти недостижимой цели. Эти два света, посылая лучи одинаковой длины на то, что касается ошибочных заключений, могут уничтожить друг друга и породить еще более глубокую тьму. И все-таки, они могут совместиться при условии, что и религия и наука очистят свои дома, первая от вековых человеческих подонков, а вторая от ужасающей опухоли современного материализма и атеизма. И когда обе избавятся от этого, произойдет самая похвальная и лучшая вещь – именно то, что способна сделать и сделает только одна теософия: т. е. укажет невинным, пойманных в тенета этими двумя захватчиками – воистину двумя драконами старины, один из которых жадно поглощает умы, а второй людские души – что их гипотетическая пропасть есть не что иное, как оптический обман; и что, находясь очень далеко от кого бы то ни было, он – есть огромная груда мусора, возведенная обоими этими противниками, как крепость против обоюдного нападения.

Таким образом, если теософия не более чем поясняет и обращает серьезное внимание мира на тот факт, что предполагаемое разногласие между религией и наукой – условно, то с одной стороны разумные материалисты правильно отбиваются от абсурдных человеческих догм, а с другой стороны слепые фанатики и корыстные священники, которые вместо того, чтобы защищать человеческие души, просто впиваются зубами и ногтями за кусок своего личного хлеба с маслом и за власть – почему же, даже тогда, теософия должна доказывать, что она станет спасительницей человечества?

Теперь мы продемонстрировали, как и надеялись, что такое настоящая теософия и кто суть ее приверженцы. Теософия – это божественная наука и нравственный кодекс, настолько возвышенный, что ни один теософ не способен об этом судить, ибо все они – лишь слабые, но искренние люди. Почему тогда теософию должны судить за персональное несовершенство какого-нибудь руководителя или члена наших 150 филиалов? Кто-то может работать из последних сил, и все же никогда не подняться на вершину своего призвания и стремления. Это его или ее несчастье, но никак уж не теософии или даже ее организации в целом. Основатели Общества не претендуют на другие заслуги, кроме того, чтобы однажды установленное теософское колесо продолжало вертеться. Если бы судили всех, то их, вероятно, можно было бы судить за их проделанную работу, но не за то, о чем думают их друзья или скажут враги. В нашей работе нет места для личностей; и все должны быть готовы, как всегда готовы Основатели, если понадобится, броситься под колесницу Джаггернаута, чтобы она лично раздавила их для всеобщего блага. Только в дни туманного Будущего, когда смерть возложит свою хладную руку на несчастных Основателей и тем самым завершит их деятельность, только тогда их заслуги и ошибки, их добрые и плохие деяния, равно как и их теософский труд может быть положен на чаши Весов Потомства. Только тогда, после того как две чаши с их противоречивыми грузами обретут равновесие и конечный результат станет очевидным во всей своей полной и подлинной цене, только тогда можно будет вынести вердикт, который можно счесть нечто, похожим на правосудие. В настоящее время, везде, кроме Индии, такие результаты слишком уж разбросаны по Земле, слишком сильно ограничены кучкой индивидуалов, чтобы было возможно судить. Сейчас эти результаты едва ли можно воспринять; сейчас гораздо больше слышен шум и крики, издаваемых нашими кишащими повсюду врагами и теми, кто готов им подражать. Это не вызывает ничего, кроме равнодушия. И все же, если хоть раз доказано существование добра, то он даже сейчас каждый человек, который ощущает в сердце нравственный прогресс человечества, должен за это поблагодарить теософию. И поскольку теософия снова возродилась и предстала перед миром, посредством своих недостойных слуг, «Основателей», если их работа оказалась полезной, то это и есть единственное доказательство, независимо от нынешнего состояния баланса их деяний, выражаемого мелкими монетами кармы, невзирая ни на какие общественные «светские условности».

Являются ли сны лишь бесполезными видениями?

Перевод – К. Леонов

«Несколько месяцев назад один бабу, Джагат Чандр Чаттерджи, помощник налогового инспектора Моршедабада, был pro tempore [временно, лат. ] назначен на службу в Канди – провинцию округа Моршедабад. Он покинул свою жену и детей в Бахрампуре, столице округа, и остановился в Канди в доме бабу Сурджи Кумар Басакха (помощника налогового инспектора провинции).

Получив предписание проделать некоторую работу в месте, расположенном примерно в десяти милях от Канди, внутри страны, бабу Джагат Чандр условился соответственно отправиться на следующий день. Ночью он увидел во сне свою жену, терзаемую холерой в Бахрампуре и сильно страдающую. Это привело его в беспокойство. Он рассказал утром свой сон бабу Сурджи Кумару, и они оба решили, что это был бессмысленный сон, и приступили без каких-либо посторонних мыслей к своей работе.

После завтрака бабу Джагат Чандр удалился, чтобы немного отдохнуть перед дорогой. Во сне он увидел то же самое сновидение. Он увидел свою жену, сильно страдающую от ужасной болезни, став свидетелем той же самой сцены, и, вздрогнув, проснулся. Теперь он обеспокоился и, встав, рассказал снова сон № 2 бабу Сурджи, который не знал, что на это сказать. Было решено, что, так как бабу Джагат Чандр должен отправиться в то место, куда он был послан, его друг бабу Сурджи Кумар будет пересылать ему без промедления любое письмо или извещение, которое он получит на свой адрес из Бахрампура, и предпримет специальные меры для этой цели; бабу Джагат Чандр уехал.