Откровение в Галисии - Долорес Редондо

так вам нужен отец Лукас? Он здесь. Войдите внутрь и позовите, он в сакристии[15].

Не обращая больше внимания на Мануэля, женщина вытащила из кармана своего бесформенного жакета связку, на которой болталось штук двадцать ключей, и направилась к грубо сколоченной двери сувенирного магазина.

Начинающее пригревать полуденное солнце вливалось потоками через высокие окна нефа церкви, и в его свете плясали пылинки. Внутри было настолько темно, что писателю пришлось остановиться и дать глазам привыкнуть к полумраку.

У передних скамеек стояли на ногах или на коленях несколько человек, в основном женщины. Все они были похожи, но держались обособленно, давая понять, что пришли не вместе. Мануэль двинулся вперед, стараясь не отдаляться от стены, чтобы не оказаться перед алтарем или среди молящихся.

Стены церкви были расписаны примитивными и порой странными фресками, изображавшими части человеческого тела: головы, ноги, руки и даже желтые восковые фигуры взрослых и детей. От подобного творчества у писателя мурашки побежали по телу. Автоматы предлагали имитацию церковных свечей — жалкое подобие тех массивных экземпляров, которые зажигали здесь в прежние времена. Ортигоса бросил в прорезь пятьдесят центов — только для того, чтобы посмотреть, как загорится лампочка на небольшом пластиковом цилиндре под прозрачным колпаком — этакий новомодный счетчик количества молитв святым. Мануэль двинулся по боковому проходу к сакристии, минуя прихожан и слыша произносимые шепотом молитвы. Писателю стало интересно, к кому они обращаются, он взглянул на алтарь и увидел икону, изображающую поразительно молодую и счастливую Деву Марию с полуторагодовалым ребенком на руках. И мать, и дитя, одетые в яркие наряды, улыбались. Ортигоса замер, пытаясь сопоставить эту удивительную трактовку с образом страдающей и раздавленной осознанием своей ответственности Богоматери, который он представил себе, когда побывал на сайте церкви. Видимо, виной тому возраст храма и незнакомые писателю традиции этого региона.

Мануэль вошел в сакристию и увидел женщину, похожую как сестра на ту, что встретила его снаружи. Она сидела за небольшим столом и раскладывала бумаги, которые, несомненно, предназначались для воскресной службы.

— Добрый день! Я ищу… отца Лукаса, — обратился к ней писатель.

В соседней комнате послышался звук отодвигаемого стула, и в дверном проеме появился священник. Увидев Ортигосу, он улыбнулся и подошел, протягивая руку.

— Мануэль, как я рад, что ты решил навестить меня!

Писатель пожал его ладонь, но ничего не ответил.

Сидящая за столом женщина напоминала старомодную школьную учительницу. Это впечатление усиливал оценивающий взгляд, в котором смешивались укор и недоверие. Пытаясь сосредоточиться, она потерла лоб, не сводя глаз с Ортигосы.

— Зайдешь? — Лукас махнул рукой в сторону кабинета, откуда вышел, но, заметив, что Мануэль сомневается, продолжил: — Или прогуляемся и я покажу тебе свое хозяйство? Сегодня чудесный день.

Писатель молча повернулся и пошел к выходу. Священник на секунду задержался у алтаря и перекрестился, затем миновал группу молящихся и догнал своего гостя. Когда Ортигоса вышел из церкви, солнце показалось ему еще ярче, а воздух — еще свежее. Он сделал глубокий вдох, и они с Лукасом молча пошли вдоль стены храма.

— Мануэль, я и правда очень рад тебя видеть. Я надеялся, что ты приедешь, хотя и не был уверен. Не знал, то ли ты еще в Галисии, то ли уже уехал… Как ты?

— Хорошо. — Ответ последовал слишком уж быстро.

Лукас поджал губы и склонил голову набок. Писатель уже был знаком с такой реакцией — он наблюдал ее всякий раз, когда отвечал на вопрос о том, как себя чувствует. Он молчал, не желая продолжать беседу, хотя знал, что священник не отступит. После похорон Ортигоса понял, что Лукас по долгу службы считал себя обязанным не оставлять попытки проникнуть к нему в душу.

— Как тебе наш храм? — спросил священник, бросив взгляд на колокольню.

Мануэль улыбнулся: похоже, собеседник решил зайти с другого конца.

— Издалека кажется впечатляющим.

— А вблизи?

— Не знаю. — Писатель осторожно подбирал слова. — Он кажется несколько… Не пойми меня превратно — место вроде уютное, но вызывает смутную тревогу. Напоминает бывшую больницу, психиатрическую лечебницу или дом престарелых.

Лукас немного помолчал:

— Я понимаю, о чем ты. Это место много веков служило пристанищем для обездоленных. Церковь здесь соорудили не для того, чтобы восхвалять Господа, а чтобы избавиться от греха.

— От греха… — насмешливо пробормотал Мануэль. — Это правда, что здесь изгоняют бесов?

Священник повернулся к писателю, и тому пришлось сделать то же самое.

— Люди приходят сюда, чтобы облегчить разного рода страдания. Но ты же не за этим пришел, так ведь? — резко спросил Лукас.

Ортигоса пожалел о своем выпаде. Он медленно выдохнул, размышляя о том, почему вдруг начал нападать на этого человека. В памяти всплыли слова Элисы о Фране: «Мне казалось странным, что он предпочитает беседу со священником общению со мной». Да, возможно, дело в этом. Но Лукас не виноват.

Мануэль снова зашагал вперед, а священник, все еще чувствуя себя обиженным, несколько отстал. Писатель пытался привести мысли в порядок, прежде чем начинать разговор, но, направляясь сюда, он не придумал никакого плана. Заметил, что все еще держит в руке кусочек коры, и крепко сжал его, словно талисман на удачу. Он задумчиво колупал свою добычу ногтем, отрывая частичку за частичкой и слыша тихий звук ломающегося дерева, который отпечатался в его памяти с детства. Годами Мануэль не думал о нем и удивился, насколько живы в его душе эти звуки из прошлого.

Наконец священник не выдержал и заговорил:

— Послушай, Альваро был моим другом. Я буду оплакивать его уход из жизни до конца своих дней. Могу представить, как ты себя чувствуешь. Я рад, что ты приехал, но если хочешь задержаться здесь, перестань вести себя так, будто все знаешь лучше других, и прояви уважение. Многие люди любили Альваро. И если ты не знал об их существовании, это не умаляет ценности их чувств. Я не собирался тебе рассказывать, потому что не думаю, что ты это одобришь, но идея пригласить девятерых служителей церкви на похороны Альваро принадлежала Эрминии. Родственники уведомили меня и приходского священника, а маркиза велела провести скромную церемонию. Остальным служителям экономка заплатила из своего кармана. Каждый из них получил около пятидесяти евро. Эрминия хотела почтить память человека, которого любила как сына, и организовать достойную службу, чтобы родственники не похоронили его тихо и стыдливо. Именно она пригласила народ на прощальную службу и позаботилась о репутации Альваро, ведь в этих краях присутствие менее пяти священников на похоронах считается оскорблением для покойного.

Ошеломленный писатель взглянул на Лукаса.

— Да, Мануэль, эти примитивные традиции, которые