Демоверсия - Полина Николаевна Корицкая

сказал ему вполголоса:

– Полуж ще под джэвем, але не засыпяй[71].

А Вера взяла телефон и сфотографировала Яна и Аню.

Позже Вера скинет Ане фотографию в «ВК». На ней Аня сидит на деревянном стуле со спинкой, поджав под себя ноги, и ее колени кажутся ужасно белыми. Она смотрит куда-то вбок, ее рука лежит в руке Яна, который стоит и смотрит в пол, растерянно и смущенно, в ярко-голубой рубашке. Серая кепка зажата в его правой руке, опущенной вниз.

Конь унес любимого в далекую страну. Милого-любимого в далекую страну.

Маг порывисто встал.

– Ань, а можно тебя на минутку?

– Конечно.

Они вышли на кухню. Маг прислонился к плите и сказал, глядя куда-то в сторону:

– Я, конечно, очень за вас рад. Но мне детей жалко.

Аня побледнела.

Шлем его серебряный далекий, как луна. Белая, безмолвная, холодная луна.[72]

– Что ты, я вовсе не собираюсь…

Ян подошел незаметно.

– А это ты будешь решать?

Праздник лопнул, как стекло в окошке Нотр-Дама.

– 12–

Они шли вверх по песчаной насыпи узкой тропинкой.

– Сейчас я покажу тебе свое улюбёнэ мейсцэ[73] в каганате.

Им открылась вершина холма, с которой были видны все окружающие просторы – луга и степи, леса и скалы. Там был небольшой утоптанный участок почти без растительности, посреди которого лежал большой камень. Ян поставил Анину сумку и сел на камень.

– Обычно, появляясь в каганате, сначала я прихожу сюда, чтобы поприветствовать Тишину.

– Молчанием?

– Можно и так сказать. Мысленно я произношу: «Ты моя родина, ты источник моей жизни. Огради меня от зла!»

Аня замялась, боясь задать давно мучивший ее вопрос. Ей казалось, что ответ Яна может что-то сломать, испортить волшебство – и даже отменить его навсегда.

– А… скажи… почему мы с тобой можем разговаривать здесь, если это запрещено?..

Ян помолчал немного, прежде чем ответить.

– Понимаешь, это не совсем настоящий каганат.

Камень под ним вдруг треснул и начал рассыпаться. Ян встал.

– Это как бы демоверсия. Иллюзия.

Леса вдали стали будто пиксельными. Аня часто заморгала, не веря своим глазам.

– Потому что в настоящий каганат ты не смогла бы даже просто попасть, не то что разговаривать в нем. Там не должно быть женщин. Тебя бы просто убили.

Озеро у подножия холма вдруг пропало, словно втянутое в землю, образовав какой-то серый пролом.

– А я не хцэ[74], чтобы тебя убили.

Ане оставалось только стоять и смотреть, как рассыпаются скалы, как небо покрывается дрожащими сине-розовыми полосками, словно на испорченном мониторе.

Она вспомнила, как в детстве у них сломался телевизор. Сначала исчез звук. Папа долго ковырялся внутри деревянной коробки, но ничего не мог сделать, и «Чипа и Дейла» стали смотреть без звука, хотя это и было очень странно. А потом Гаечка вдруг замерцала и начала чернеть. Экран погас, а они со Светкой еще сидели какое-то время перед мертвым телевизором, будто сговорившись. Будто ничего не произошло и они продолжают смотреть мультик.

Аня крикнула в мерцающую пустоту, где еще различалось лицо Яна:

– А как ты попадаешь в Тишину? Что для этого нужно?

– Только желание. – Голос Яна был глухим и еле различимым. – Очень, очень сильное желание. И больше ничего.

Аня понимала, что мультик, кажется, закончился.

Кажется, навсегда.

Тогда, в детстве, она вдруг очень рассердилась.

– А давай сожжем этот дурацкий телик? – предложила она сестре.

– Давай, – с энтузиазмом согласилась та. – Только не дома.

– А где?

Светка подумала и сказала:

– В сарайке.

Они взяли телевизор и понесли. Он был очень тяжелым и оттягивал руки, но они смогли донести его до сарая. Поставили там в предбаннике. За дверями хрюкали свиньи. Светка принесла спички, Аня нашла в сарае стопку старых газет, и они развели под телевизором костер. Вдруг внутри коробки что-то тихо ухнуло, и Светка крикнула:

– Бежим!

Как только они выскочили и закрыли дверь, раздался громкий хлопок, испуганный визг животных, и все затихло.

Изображение каганата растрескалось, будто оно было картинкой на телевизоре, по которому ударили кочергой. Аня протянула руку и уткнулась пальцем в стекло, медленно осыпающееся от прикосновений.

* * *

– Давай чай попьем, – предложил Ян, когда они вернулись от Пана домой.

Аня встала и начала наливать в чайник воду.

– Недавно я посвятил Руте песню и сказал ей об этом.

Аня обернулась и застыла с чайником в руках.

– Я сказал: «Рута, написалэм пёсэ́нкэ для чебе»[75]. А она сказала что-то типа «аха»[76] и продолжила смотреть фильм.

Аня поставила чайник и нажала на кнопку.

– Мне знакомо это.

– Когда мы только начали вместе жить, мне все казалось, что я не могу уловить в ней что-то важное. Будто она что-то от меня прячет. Как в «Питере Пэне» – помнишь? – В уголке губ Венди пряталась неуловимая улыбка… – Мне все казалось – я был уверен, что однажды смогу ее уловить… Но я не смог.

Аня села рядом и внимательно слушала.

– Мы стали страшно далеки друг от друга. Она совсем закрылась, ушла с головой в виртуальный мир… Постоянно сидит в компьютере.

– Боже, ты будто про Влада рассказываешь… – выдохнула Аня.

– Последние годы мне было приятно думать о себе как о человеке долга. Ну не любит она меня, зато я ее люблю. Дети – красивые, здоровые, отличные. Я должен ей, я обещал. Я должен детям. Должен друзьям. Счастье – не главное.

Он взял Анины руки в свои.

– Но, узнав тебя, я узнал счастье. Поэтому теперь так ченжко[77].

А потом вдруг рассмеялся и сказал:

– У меня была раньше теория, что у каждой женщины есть что-то вроде демоверсии.

Она улыбнулась.

– Ну, значит, она и у мужчины должна быть.

Он посмотрел на нее и провел рукой по ее щеке.

– А ты… точно – настоящая?..

Аня закрыла глаза, но Ян вдруг отвел руки, встал и принялся ходить по кухне. А потом сказал, тяжело подбирая слова:

– Аня, у нас с Рутой венчаный брак. Мы прожили вместе щедемнащьче лат[78].

Она резко поднялась, якобы для того, чтобы налить чай. Повернулась, взяла чайник за ручку – и вдруг вся сжалась от какой-то внезапной боли. Растерянно повернулась и сказала:

– Может быть, нам чего-то другого выпить? Тебе, кажется, Пан с собой «Зубровку» давал… Да?

Ян подошел к Ане вплотную и вдруг подхватил ее на руки – легко, словно пушинку, и куда-то понес. Она закрыла глаза и целиком отдалась во власть качания. Перед внутренним взором проносились польские вывески, кружки с кофе, лица