Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки - Яшар Кемаль

— Что с тобой, Мустафа? Ты болен?

— Нет.

— В чем же дело?

— Прошел…

— Да говори же, черноверец!

— Прошел…

— Говори же!

— Прошел слух, что ты едешь сюда с недобрыми намерениями. Вот все и попрятались.

— Где же?

— Кто у себя дома, а кто и бежал из города.

— А ты?

— Мы, чиновники, сидели у себя в канцелярии.

— А где жандармы?

— В своем участке.

Эти слова доставили эфе большое удовольствие.

— Слышишь, Хаджи, какого страху мы на них нагнали?

Хаджи молча посмеивался.

— Поди скажи жандармам, Мустафа, что мы приехали как гости. Так ли принимают гостей?

Мустафа Али отправился в участок. Как раз в это время был получен ответ на запрос о Чакырджалы. Жандармы, чиновники, народ — все в один миг высыпали на улицы. Сильный испуг сменился столь же сильной радостью.

Ночь Чакырджалы провел в этом городе, а наутро выехал к себе в деревню.

9

Вот так Чакырджалы сумел не только прославиться и отомстить за вероломно убитого отца, но и свалить с плеч не любимое им занятие — разбойничество. Мало того, он еще стал кырсердаром его величества падишаха и сохранил весь свой отряд, который был готов идти за него в огонь и в воду.

Чакырджалы был человек умный, чуждый кичливости и спеси. И, спустясь на равнину, жил как рядовой гражданин. От других жителей деревни его отличала только привычка ежедневно упражняться в стрельбе. Меткости он добился поразительной — с первого выстрела попадал в любую, самую крохотную цель, лишь бы глаз видел. У него не было ни малейшего желания возвращаться в горы. Но он знал, что обстоятельства могут оказаться сильнее его. А эфе, разучившийся своему ремеслу, — легкая добыча для жандармов.

Эфе разбил садик перед своим домом. Женился на достойнейшей из женщин — Ыраз. «Ей бы разбойницей быть, такая она смелая, — говорили о ней крестьяне. — Самая подходящая жена для Чакырджалы». Ыраз и вправду была мужественная женщина. И очень трудолюбивая: обрабатывала сад и баштан, хлопотала по дому, всякая работа спорилась у нее в руках. Своего эфе она очень любила, прямо, можно сказать, дрожала над ним.

Хотя Чакырджалы не хотел ни во что вмешиваться, его не оставляли в покое. Каждый день его осаждали жалобщики. И начиналось!.. Такой-то ага забрал у меня поле… Он не отдает за меня дочь, потому что я бедняк… Жандармы сделали то-то и то-то… Я человек бедный, несчастный, а этот негодяй убил моего сына. Без всякого повода, просто так…

Какое-то время Чакырджалы удавалось держаться в стороне. Но это стоило ему больших усилий. К тому же его с таким трудом завоеванная слава стала терпеть урон.

— Или ты уже не эфе? Или не наш? — возмущались люди. — Настоящий эфе, где бы он ни был, в горах ли, на равнине, всегда борется против притеснений и несправедливости. А ты…

Особенно сильно задели Чакырджалы слова одной женщины.

— Я, эфе, одинокая вдова, — сказала она. — Был у меня сын, один-единственный, и тот поехал в Йемен, не вернулся. Поле у меня оттягал деревенский староста Лысый Халиль. Моя невестка и внуки сидят голодные. Пробовала я жаловаться правительству. Целыми днями обивала пороги. Руки целовала, ноги целовала чиновникам. Поле принадлежит сироткам, говорила. Отец их сложил голову в йеменской пустыне, за ваше дело сражался, говорила. Камень бы разжалобился — правительство не разжалобилось. Все мои хлопоты — впустую. Где мне тягаться с Лысым Халилем? У него сила, деньги, всех покупает. А прошу-то я всего горсть земли да ломоть хлеба. Помоги нам, эфе, горе горькое терпим. Если уж и ты не поможешь, одно мне останется: камень на шею — и в воду. Ведь это твой святой долг, эфе, — отстаивать права бедных. Так уж испокон веков заведено. Завтра приведу тебе сироток, корми их сам. Правительство делает свое дело, эфе должен делать свое. Не тот истинный разбойник, кто берет в руки «мартин», убивает людей. Верни нам нашу землю, эфе. Или спаси нас от голодной смерти. Раз уж ты эфе, то и поступай по обычаям эфе. А не то повяжи себе на голову женский платок, тогда и спросу с тебя не будет.

Делать нечего, пришлось Чакырджалы отобрать у старосты землю бедной вдовицы.

Так постепенно он подменил собой османское правосудие. Дел у него выше головы. Естественно, что правительство и падишахский двор проявляют недовольство. Этот Чакырджалы слишком многое себе позволяет, надо его как-нибудь убрать, говорят в Стамбуле.

Еще более возмущены ага и влиятельная знать, которые терпят ущерб. Как он смеет ставить себя над правительством! Однако правительство не решается осадить Чакырджалы. Не дай бог опять поднимется в горы. Пусть уж лучше потешит себя. Пока ему не укоротят руки. Но у ага и знати лопается всякое терпение. И они начинают бороться. Всеми привычными им средствами.

На Чакырджалы прежде всего натравливают других разбойников. Из тех, что поотважней. Среди них и Чамлыджалы Хюсейин. Он собирает шайку из врагов Чакырджалы, убивает его сестру с сыном и передает через посыльного: «Если в сердце у тебя осталась хоть капля мужества, приходи, померимся силами».

Вот так Хюсейин хотел одним камнем убить двух птиц: уничтожить близких Чакырджалы людей и принудить его пуститься в погоню. Таков любимый, может статься даже любимейший, тактический прием разбойников: заманить врага в засаду и беспощадно расправиться с ним.

— Что скажешь, Хаджи?

— А что тут сказать? Преследовать Чамлыджалы нельзя: попадемся в ловушку. Этого-то он и добивается.

— Но ведь я должен отомстить за сестру.

— Только не сейчас. Надо как-то выманить Чамлыджалы из его логова. Ты же знаешь: разбойников не преследуют. Никогда не преследуют. Этот Хюсейин хитер как черт. На уме у него одно: извести всех своих соперников, стать единственным владыкой этих краев. Пусть делает все, что ему вздумается. Нас ему не провести.

Чакырджалы оказался в трудном положении. Оставить это подлое убийство без последствий? Но ведь люди сочтут его трусом. Скажут: «Этот Чамлыджалы прикончил его сестру и ее сына, а Чакырджалы и с места не двинулся, чтобы отомстить убийце». Но броситься в погоню означает нарушить правило, которому он неукоснительно следовал всю свою жизнь. Очень уж рискованное это дело, пара пустяков погибнуть.

Всю ночь Чакырджалы промучился бессонницей. А наутро прибыл еще один вестник:

— Я от Чамлыджалы, эфе. Он ждет тебя целых два дня. Пристало ли тебе, говорит он, уклоняться от схватки? Раз уж ты эфе, говорит, то и веди себя, как подобает настоящему разбойнику, не роняй своего достоинства.

Эти слова привели Чакырджалы в неописуемую ярость. Он был словно во хмелю, уже не сознавал, что говорит, что делает.

— Пусть нукеры готовятся, Хаджи. Каждый час промедления — позор лишний! Сообщи и жандармам — пусть они тоже идут.

— Тебе лучше знать, эфе.

Впервые в жизни Чакырджалы действовал, уступая напору чувств. До сих пор его сердце никогда еще не одерживало верх над разумом. Но настроение у него было унылое, подавленное. Он знал, что идет на почти неминуемую смерть. И заранее принимал такой исход.

Нукеры быстро собрались. Подоспел и жандармский отряд, который квартировал по соседству. Выступили в ту же ночь. Опасаясь засады, Чакырджалы выдвинул жандармов вперед, а сам следовал по пятам за ними. Чамлыджалы укрывался среди скал, разбросанных по склону ущелья. Если бы Чакырджалы вошел в это узкое горло, он оказался бы в руках своего врага. Чакырджалы предвидел опасность, потому-то и пропустил жандармов вперед. К этому времени подошел еще один ага, заклятый враг Чамлыджалы, с тридцатью своими людьми. Начался бой.

Внизу — жандармский отряд, сбоку — Чакырджалы. Хюсейин очутился в довольно затруднительном положении. В жандармов он почти не стрелял, лишь изредка, когда те начинали его теснить, пускал пулю-другую. Весь свой огонь он сосредоточил на Чакырджалы и его нукерах. И те и другие разбойники окопались. Расстояние между ними небольшое. Только высунься — получишь пулю в лоб. Стараясь раззадорить друг друга, эфе громко переговаривались:

— Я считал тебя, Чакырджалы, человеком. А ты притащил с собой жандармов. Еще б жену прихватил!

— Молчи, сын потаскухи! Тоже мне эфе. Спрятался за скалы, носа не кажешь. А ну-ка выглянь. Дай посмотреть на тебя.

Так уж в заводе у разбойников. У кого нервы крепче, за тем и победа.

В середине дня прибыло подкрепление — еще один жандармский отряд. Чамлыджалы обошли и сзади. Убежать — нечего и надеяться. Кольцо все уже, словесная перепалка продолжается.

В конце концов Маленький Осман не вытерпел, вскочил на ноги и начал стрелять стоя. Но ведь Чамлыджалы — стрелок каких мало, журавлю в глаз на лету попадает. Одним выстрелом повалил он Маленького Османа.

— Я ж тебя предупреждал, эфе, — говорит Хаджи.