Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова

«Шанс на что? На продление существования? Сколько мы еще продержимся? Сколько нам отведено, прежде чем все кончится?» – спрашивала саму себя Алексеева.

– Я согласна, – наконец ответила она. – Сделаю все, что в моих силах.

И скривилась от отвращения к самой себе.

Когда ради спасения чужих жизней приходится перешагнуть через себя, это кажется благородным. Но сейчас – оправдывала ли цель средства?

Марине было горько и больно. Только что она предала всех тех, кого заперли в кабинете начальника и кого ждала неминуемая гибель, потому что самые сильные, самые стойкие из выживших не согласились бы сотрудничать с врагом. А она согласилась, и рано или поздно ей пришлось бы посмотреть в глаза боевым товарищам.

– Умница, – похвалил Хохол. – А теперь отдохни, тебе надо набраться сил. Завтра тебя ждет непростой день, потому что ты отправишься за топливом со сталкерами.

Мужчина обнял ее за плечи и фамильярно поцеловал в макушку. Алексеева сбросила его руки.

– Я тебя ненавижу, – прошипела она.

– Нет, Мариночка, ты меня любишь. Именно поэтому ты все еще здесь. И никуда тебе от самой себя не деться. Доброй ночи тебе! – попрощался Женя.

Он вышел, и в кабинет втолкнули Митю. Бледный, с фингалом под глазом, он казался живым укором Марине, только что решившей спасаться унизительным и тяжким согласием.

– Как они посмели! – воскликнул Анохин. – Негодяи, предатели!

– Митя, сядь, – устало попросила Марина. Ей было плохо. На душе заскребли когтями сотни кошек. Мерзкое, тяжкое чувство.

Юноша присел. Его глаза лихорадочно блестели, и в них плескался страх.

– Марина, система фильтров в вашем бункере не работает! Воздух и вода заражены радиацией! – выпалил он.

– Догадался, наконец, – бескровными губами улыбнулась Алексеева. – Я знала, что ты сообразишь, ты очень умный мальчик, Митя. Ну что же, впереди длинная ночь, я расскажу тебе, что действительно творится в нашем бункере.

Глава 11

Правда ценой в жизнь

Марина, бледная и заплаканная, сидела на стуле в небольшой комнатке на верхнем ярусе бункера, превращенной в кабинет заведующего.

– Мы оказались в полной изоляции. Нам никто не поможет, стоит рассчитывать только на себя. И теперь только ты и я знаем, что происходит в бункере. Я понятия не имею, что будет дальше. Или мы все через пару месяцев умрем от лучевой болезни, или выживем, но тогда… Генетические мутации, изменение внешнего вида, а когда кончатся запасы – людоедство, – устало сказал Григорий Николаевич.

– И что нам теперь делать? – спросила Алексеева. Она уже немного успокоилась и пыталась трезво сообразить, что возможно предпринять.

– Выживать. Цепляться зубами. Делать все возможное. Но не сдаваться, – печально отозвался начальник.

В дверь постучали, вошла Людмила Владимировна, университетский медик. Григорий Николаевич кратко ввел ее в курс дела.

– Что мы можем предпринять, Люда? – наконец спросил он.

– Вариантов у нас нет. Я никогда не занималась радиационными воздействиями, но могу предположить. Сейчас у нас начнется естественный отбор. Кто-то умрет сразу, симптомы поражения у семнадцати человек, я боюсь, что они не доживут до конца недели. Кому-то повезло больше. Действие радиации для каждого человека индивидуально. Могу сказать лишь одно: при длительном воздействии организм начинает перестраиваться. Так было с Чернобылем: старожилы, оставшиеся там, выжили благодаря тому, что регулярно получают значительную дозу радиации, а не разово контактируют с ней. У тех, кто выживет, начнет изменяться структура ДНК. У нас нет выхода, в любом случае придется пить зараженную воду и дышать зараженным воздухом, если система фильтров, как вы говорите, выведена из строя. Единственное, чем мы можем помочь выжившим, это найти средство, замедляющее процессы жизнедеятельности в организме. Проще говоря, замедлить метаболизм, чтобы клетка мутировала как можно дольше. Остальное покажет только время. Я буду думать над этим вопросом. В любом случае раньше, чем через пару месяцев, на поверхности показываться не стоит. А вдруг – наладится?

Людмила Владимировна устало склонила голову набок. Она не спала уже двое суток, каждый час кому-нибудь становилось плохо.

– Нет, Люда. Ничего не наладится. Мы видели, что там творилось. Мегатонны ядерных зарядов, в тысячи раз больше, чем катастрофа Чернобыля. Уровень радиации спадет лет через сто. А там – биологическое оружие, ядовитые газы, полная разруха. Я боюсь, нам уже не судьба увидеть прежний мир, – горько ответил Григорий Николаевич.

– Нам остается только ждать, – подвела итог Алексеева.

– Я вынужден довериться вам, только на вас моя надежда. Марина, ты будешь помогать мне во всем. Я знаю, ты ответственный сотрудник, ты умеешь многое. Люда, теперь и ты в курсе нашей беды. Я вынужден взять с вас слово, что ни одна живая душа в бункере не узнает о заражении. Иначе поднимется паника, и тогда мы точно не сможем никого успокоить. Мы будем ждать и верить. Мы будем жить.

Самоназначенный начальник бункера, казалось, постарел на десять лет. Он выглядел усталым, похожим на больного воробья – такой же взъерошенный, седой, с горестно опущенными плечами.

– Что нам предстоит сделать? – после долгого молчания наконец спросила Людмила Владимировна.

– Тебе – подумать над тем, как приостановить мутацию, если вдруг настанет такая необходимость. А ты, Марина, отправляешься со мной. На повестке дня у нас расчеты по запасам бункера, посмотрим, на сколько хватит продуктов. Потом нужно проверить все системы жизнеобеспечения, подачу воды, коммуникации. Исследовать нижний ярус бункера, подумать, подо что можно приспособить его. И в первую очередь – навести порядок в умах. Объяснить студентам, что все будет хорошо, прекратить массовые истерики и психозы, обеспечить всех едой и спальными местами. Придумать дело… Понятно? Тогда все свободны, – завершил разговор Григорий Николаевич.

* * *

Марина вышла из отсека фильтрации. Впереди ее ждала еще одна комната, в самом конце коридора. На планах бункера, которые висели на стене, она единственная не была обозначена понятным указателем. Девушку захлестывало нехорошее предчувствие. И именно ее, как доверенное лицо, отправил Григорий Николаевич в разведку. Дверь в основной зал была прикрыта, оттуда пробивалась полоска света. Было очень тихо, толстый бетон глушили все звуки. Шаги эхом отдавались от стен, казалось, кто-то идет за спиной, ступая в такт.

Алексеева отерла со лба холодный пот, нервно обернулась. Никого. И все так же тихо. Слабые лампочки внутреннего освещения не могли рассеять тревожный сумрак.

Шаг. Еще один. Эхо, гуляющее позади. Всего в паре метров, за гермодверью – люди. Гудящая толпа студентов, собирающихся на обед. И все равно страшно.

Шаг. Марина замерла, прислушиваясь. Выдохнула. Попыталась унять сердцебиение.

«Может, позвать кого-нибудь? – мелькнула мысль. – Нет, нельзя. Мало ли что там, в том отсеке…»

Вот именно. Мало ли что… Девушка сглотнула. Вытянула вперед руку с фонариком. Пальцы предательски дрожали.

– Чего я боюсь? Там ничего страшного нет! – свистящим шепотом выговорила Марина.

«А вдруг – есть?» – предательски подсказал разум.

– Ну и что там может быть? – вслух спросила Алексеева.

«Тебе виднее!» – насмехался внутренний голос.

Шаг. Еще один. Все так просто. Повернуть вентиль. Открыть дверь. И все.

Марина положила дрожащие руки на кольцо замка. Просто повернуть. Ничего страшного. Кровь стучала в висках, гулко бухала, заглушая внешние звуки.

Девушка обернулась еще раз. В коридоре пусто. Плотно закрыты двери отсеков. Шумит в вентиляционной трубе воздух, ухает фильтр, надсадно гудит паровой котел. Полутемный, длинный коридор. Ничего не происходит. И от этого еще страшнее.

– Я не боюсь! – жалобно прошептала Марина.

«Боишься. Неизвестности. Тебе страшно увидеть то, что за дверью!» – подсказало сознание.

– Я не боюсь! Там ничего нет! Просто еще одна дверь системы жизнеобеспечения.

«Тогда почему она отмечена на плане крестом без всяких надписей?» – услужливо подбросил новую мысль разум.

Алексеева с досадой смахнула выступившие на глазах слезы.

– Назвался груздем… Не могу же я показать себя трусихой перед начальником?

Дурная, отвратительная черта характера. Пытаться кому-то что-то доказать. Не себе – другим. Она толкала Марину на безрассудства, на подвиги в ущерб себе. Даже в мирной жизни.

Вентиль с дьявольским скрипом повернулся. Девушка вцепилась в него двумя руками, глубоко дыша через рот. Казалось, сердце сейчас разорвет грудную клетку. В горле стоял комок.

Медленно, очень медленно замок поддался. Скобы замка втянулись внутрь двери. Марина вдохнула. Сжала губы. И потянула дверь на себя.