Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - Славой Жижек

бы в результате их победы:

…Общепринятым термином для обозначения фашизма стало бы русское, а не итальянское слово. «Протоколы сионских мудрецов» привезли на запад белые эмигранты. <…> Генерал-майор Уильям Грейвз, командовавший американским экспедиционным корпусом во время интервенции союзников в Сибири и на Дальнем Востоке в 1918 году (это событие полностью вычеркнуто из всех американских учебников), написал в своих мемуарах о повсеместной распространенности среди русских правых беспощадного антисемитизма и добавил: «Сомневаюсь, что за последние полвека история знала другую страну, где убийства совершались бы так свободно и с такой безнаказанностью, как в Сибири под началом адмирала Колчака»51.

Неудивительно, что недавно Колчака чествовали как выдающегося русского патриота и солдата в крупном биографическом фильме «Адмирал» (2008) Андрея Кравчука. И, как бы вторя этому темному прошлому, все европейские неофашисты (в Венгрии, Франции, Италии и Сербии) твердо поддерживают Россию в продолжающемся украинском кризисе, опровергая официальную российскую версию о референдуме в Крыму как выборе между русской демократией и украинским фашизмом. Таким образом, происходящие в Украине события – массовые протесты, свергнувшие Януковича и его правительство, – нужно рассматривать как защиту от этого темного наследия, возрожденного Путиным: они были вызваны решением украинского правительства отдать приоритет хорошим отношениям с Россией вместо интеграции Украины в Евросоюз. Как и следовало ожидать, многие антиимпериалистически настроенные левые отреагировали на эти новости с обычным для себя снисхождением к бедным украинцам: мол, как же они заблуждаются, все еще идеализируя Европу и не замечая, что Европа находится в упадке и что вступление в Евросоюз просто превратит Украину в экономическую колонию Западной Европы, которая рано или поздно окажется в положении Греции. Однако эти левые игнорируют тот факт, что украинцы вовсе не были слепы к реальности Европейского Союза и прекрасно знали о его проблемах и неравенствах; их посыл заключался просто в том, что их собственная ситуация намного хуже. Проблемы Европы – это все же проблемы богача: вспомните, что, несмотря на плачевное положение Греции, африканские беженцы тем не менее продолжают массово прибывать туда, вызывая гнев самопровозглашенных патриотов.

Значит ли это, что мы должны просто поддержать украинскую сторону конфликта? Есть даже «ленинская» причина поступить так. В самых последних работах Ленина, написанных много позже того, как он отверг утопию «Государства и революции», различимы контуры скромного «реалистичного» проекта действий правительства большевиков. Из-за экономической неразвитости и культурной отсталости русских масс у России не было возможности «перейти непосредственно к социализму»; советская власть могла лишь объединить умеренную политику «государственного капитализма» с интенсивным культурным образованием инертных крестьянских масс – не «промывание мозгов» коммунистической пропагандой, а просто терпеливое постепенное внедрение передовых цивилизованных стандартов. Факты и цифры показывают, писал Ленин, «сколько еще настоятельной черновой работы предстоит нам сделать, чтобы достигнуть уровня обыкновенного цивилизованного государства Западной Европы. <…> Речь должна идти о той полуазиатской бескультурности, из которой мы не выбрались до сих пор…»52 Разве упоминание украинскими протестующими «Европы» не было свидетельством того, что и их цель – «достигнуть уровня обыкновенного цивилизованного государства Западной Европы»?

Но именно здесь все немедленно усложняется: что конкретно украинские протестующие подразумевают под «Европой»? Ее нельзя свести к какой-то одной идее: она включает в себя националистические и даже фашистские элементы, а также идею того, что Этьен Балибар называет égaliberté, «свободой в равенстве», – уникального вклада Европы в глобальное политическое воображаемое, пусть даже сегодня европейские институты и сами люди все чаще предают ее. Между этими двумя полюсами существует также наивное доверие к европейскому либерально-демократическому капитализму. В украинских протестах Европа должна увидеть свои лучшие и худшие стороны. Но чтобы увидеть их ясно, Европа должна перевести взгляд с себя самой вовне – на Украину.

Украинские правые националисты – пример того, что происходит сегодня по всему миру, от Балкан до Скандинавии, от США до Израиля, от Центральной Африки до Индии: надвигается новый век обскурантизма, грозящий взрывом этнических и религиозных страстей и ослаблением ценностей Просвещения. Эти страсти никуда не исчезали и все время таились где-то в темноте, но сегодня они демонстрируются совершенно беззастенчиво. В середине 2013 года были объявлены два публичных протеста в Хорватии – стране, переживавшей тяжелый экономический кризис, страдавшей от высокого уровня безработицы и глубокого чувства отчаяния среди населения: профсоюзы пытались организовать митинг в поддержку прав трудящихся, в то время как правые националисты начали протестное движение против использования кириллицы на общественных зданиях в городах с сербским меньшинством. Профсоюзы вывели пару сотен человек на большую площадь в Загребе, тогда как националистам удалось мобилизовать сотни тысяч, а затем еще раз – в связи с протестами против однополых браков. Крайне важно увидеть в этой этической регрессии изнанку взрывного развития глобального капитализма, ведь они – две стороны одной медали.

Для обозначения данного процесса отлично подходит немецкое выражение rückgängig machen («отменить задним числом», сделать так, как будто этого не было). Представьте себе общество, полностью интегрировавшее в свою этическую сущность великие современные аксиомы свободы, равенства, демократических прав, обязанности обеспечить образование и базовое здравоохранение для всех его членов, благодаря чему расизм и сексизм становятся просто неприемлемыми и нелепыми. В таком обществе не было бы необходимости приводить доводы против расизма, поскольку любой, кто открыто выступает за расизм, немедленно воспринимался бы как нелепый чудак, к которому нельзя относиться всерьез. Но в дальнейшем, шаг за шагом, пусть даже общество продолжало бы на словах поддерживать эти аксиомы, они де-факто лишились бы своей сути. Вот недавний пример: летом 2012 года правый венгерский премьер-министр Виктор Орбан заявил, что в Центральной Европе необходимо построить новую экономическую систему: «Будем надеяться, что с Божьей помощью нам не придется изобретать новый тип политической системы вместо демократии ради экономического выживания. <…> Сотрудничество – это вопрос силы, а не намерений. Возможно, есть страны, где дела обстоят иначе, например скандинавские, но разношерстные полуазиаты вроде нас могут объединиться только под воздействием силы»53. Ирония этих строк не ускользнула от некоторых старых венгерских диссидентов: когда советские войска вошли в Будапешт, чтобы подавить антикоммунистическое восстание 1956 года, осажденные венгерские лидеры раз за разом обращались к Западу со следующим посланием: «Мы здесь защищаем Европу» (от азиатских коммунистов, разумеется). Теперь, когда коммунизм рухнул, христиано-консервативное правительство выставляет своим главным врагом мультикультурную потребительскую либеральную демократию, которую сегодня олицетворяет собой Западная Европа, и призывает к новому, более органичному коммунитарному порядку вместо «турбулентной» либеральной демократии последних двух десятилетий. Орбан уже выразил свою симпатию к «капитализму с азиатскими ценностями», поэтому если европейское давление на Орбана сохранится, то можно легко представить, как он обращается к Востоку с