Убийца наваждений - Антон Орлов

– Ты сомневаешься в победе? – отведя взгляд от лампы, которую давно уже стоило бы почистить, нарушила тягостное молчание Демея.

– Взвешиваю «за» и «против», госпожа, – увильнул Клетчаб. – Сколько-то мы здесь проволынимся, но хорошо бы найти жилье получше. Опять же зима скоро…

– Продержаться нужно недолго. Возьмем заложницу, чтобы остановить тех, кто по-настоящему опасен, а потом ситуация изменится в нашу пользу. Когда повсюду хаос и разруха, слабым не до того, чтобы преследовать сильных. Тогда наступит мой час. При великих катаклизмах выживают сильнейшие, которые по праву берут свое.

В другой обстановке эта напыщенная речь показалась бы Луджерефу нелепой, но сейчас, глядя на безмятежное лицо Демеи, высвеченное из полумрака, словно идеальная гипсовая маска, он ощутил, что дело пахнет бедой. Однако, что немаловажно, эта беда грозит не ему.

Учитывая его неважнецкие обстоятельства, хаос и разруха стали бы для него первостатейным подарком шальной удачи – в условиях всеобщей неразберихи куда проще будет уходить от цепняков, на которых свалятся проблемы посерьезнее, чем ловля иностранного преступника. Да только не верится, что эта кукла и впрямь сможет обеспечить что-нибудь вроде массовых народных волнений, при которых повсюду рознь и безобразия. Или буча и без нее исподволь назревает, а она пронюхала об этом и надеется на лучшее?

– Госпожа Демея, с чего же тут социальные катаклизмы начнутся? – спросил он вслух. – Оно конечно, условия на многих здешних заводах поганые и заработная плата позорная, в Иллихее за такие дела промышленников привлекли бы к суду по статье «Злостное создание на производстве условий, провоцирующих работников на беспорядки». Опять же некоторые газетенки воду мутят, агитаторы шныряют, видел я их. Но нельзя сказать, чтобы не сегодня завтра что-то прорвало, все это еще долго может так вариться и не закипать.

– Я ничего не говорила о социальных катаклизмах. Люди – тупое стадо, которое может взбунтоваться, а может терпеть до бесконечности, на них я ставку не делаю. Пойдем. – Демея поднялась на ноги. – Чтобы ты не сомневался, я тебе кое-что покажу. Как по-твоему, почему этот туннель начали прокладывать, а потом забросили и стали строить новый?

– Кто его знает. – Луджерефу, привыкшему на всякий случай все подмечать, оно тоже показалось странным. – Добротный же туннель, а они вбухали деньжища и бросили – как ни посмотри, убыток. Может, там дальше что-то есть – слишком твердая порода или, допустим, вода?

– Что-то есть, но не порода и не вода. Идем.

Когда вышли в коридор, она включила переносной электрический фонарь, работавший на батарейках. Коридор заканчивался тупиком – стена из листов фанеры внахлест, перечеркнутая крест-накрест длинными занозистыми досками. Вдоль стены громоздились кучи битого кирпича, на полу лежала стремянка.

– Поставь лестницу, – приказала Демея, повесив фонарь на крюк. – Не сюда, правее! И подожди, ничего не трогай.

Проворно, будто всю жизнь по стремянкам лазала, она взобралась под самый потолок и оторвала кусок фанеры, который держался на нескольких гвоздях. За ним открылся черный зев потайного хода.

Луджерефа разбирал интерес, и в то же время ему было не по себе. Чуял он, что отсюда лучше бы сделать ноги, но куда их делать-то – навстречу цепнякам? Загнали его на самое дно, нимало не церемонясь, и податься больше некуда – остается только держаться за компанию с чокнутой Демеей, что бы она там ни задумала.

Повесив на шею другой фонарь, маленький, она исчезла в дыре. Перебралась туда со стремянки на зависть ловко, словно рыба в воду скользнула: ни дать ни взять циркачка. «Могла бы стать домушницей, – с одобрением подумал Клетчаб, – через форточки в квартиры забираться, с такими способностями самое милое дело…» Через некоторое время она снова появилась, пятясь задом – видать, там было не развернуться – и волоча обломок фанеры, который сбросила на пол.

– Теперь можешь посмотреть. Осторожно, с другой стороны стекло, оно держится на замазке, не задень его. Вот это возьми с собой, иначе ничего не увидишь. – Она повесила ему на шею свой фонарик, похожий на светящийся медальон.

Скверно было на душе у Клетчаба, что-то нашептывало: «Не надо, не смотри!» – и все же он полез в эту окаянную дыру. Из одного куража, чтобы не спасовать перед ее стервейшеством.

Со стремянки чуть не сверзился, с непривычки-то, он же вам не форточник, но Демея придержала пошатнувшуюся лестницу, и он с горем пополам перебрался в лаз. И сверху, и снизу, и с боков торчал ломаный кирпич, неровности царапали в кровь ладони, впивались в колени, цепляли одежду.

Шумно дыша, он с опаской полз вперед на четвереньках. В свете фонаря блеснуло стекло. Вспомнив предупреждение Демеи, он не стал к нему прикасаться, всмотрелся в то, что находилось по другую сторону, – и в следующую секунду отпрянул, еле сдержав панический вопль.

Как он проделал по тому же тесному проходу обратный путь задом наперед, он потом вспомнить не смог. Факт, что быстро. Очень быстро.

Добравшись до конца, едва не вывалился наружу, но наткнулся на стремянку, она загремела – этот звук его чуть-чуть успокоил. Когда Демея вновь поставила опрокинувшуюся лесенку, он сполз по железным ступенькам и кулем уселся на замусоренный пол. Он обливался потом, руки и колени тряслись, да еще кишечник начал бунтовать.

Боги великие, ничего там нет! Правда же, нет?.. В темноте, да еще за пыльным стеклом всякое может померещиться – это ведь не значит, что оно там сидит на самом деле…

Забрав у Клетчаба фонарь и подобрав с полу кусок фанеры, Демея нырнула в потайной ход. Видимо, чтобы на всякий случай заслонить стекло, ради дополнительной страховки. Можно подумать, то, что прячется за стеклом, удержит хлипкая дощечка, если оно вдруг решит оттуда вылезти!

Вернувшись, Демея другим куском фанеры замаскировала дыру со стороны коридора. В укромном углу под ворохом старых газет валялся кое-какой инструмент, был там и молоток. Каждый гвоздь она вбивала одним точным ударом.

После этого она аккуратно уложила на прежнее место стремянку и, встав над Луджерефом, как цепняк над обкуренным ушнырком, осведомилась:

– Видел?

Могла бы не спрашивать. Казалось бы, по его реакции и так ясно, что видел.

– Это морок? – сипло вымолвил Клетчаб.

– Какой еще морок… – Она презрительно усмехнулась, а ему вдруг, ну, совершенно некстати, пришло в голову, что все ее презрительные усмешки одинаковы, натурально одинаковы, словно растиражировали один и тот же фотоснимок. – Если бы это был морок, люди бы его убили. Под некоторыми из холмов Лонвара дремлют существа вроде этого, и если хотя бы одно из них разбудить и выманить наружу – можешь себе представить, какое время наступит. Плохое для обывательского стада и хорошее для таких, как я или ты. Время сильных. Теперь ты понимаешь, что с таким союзником можно избавиться от тех, кто тебя преследует?

– Не до нас им будет, – невнятно ухмыльнулся в ответ Клетчаб. – Своих делишек станет невпроворот!

Губы плохо слушались, он весь взмок и никак не мог унять дрожь, не говоря о позорных кишечных спазмах, зато в душе разрасталась и ликовала надежда: если начнется всеобщая катавасия, у него будет вдесятеро больше шансов ускользнуть от тех, кто его ловит.

Воплотившийся морок должен быть уничтожен чем скорее, тем лучше. Для Темре это было непреложное правило. О том, чтобы использовать наваждение как орудие, он и помыслить не мог, это противоречило и закону, и уставу Гильдии, и его личным принципам. Ни за что бы в такую авантюру не впутался… Разве что ради Котяры, которого морок-ищейка сможет привести к бандиту, убившему Тавьяно.

Джел хмуро и понимающе помалкивал, не пытаясь давить на друга. Уговаривал Птичий Пастух. То ли он проникся к Котяре сочувствием – ему вовсе не были чужды вполне человеческие симпатии-антипатии, то ли не хотел упустить превосходнейшее развлечение, то ли имели место оба мотива, но он проявил такую настойчивость, что это немного пугало. Во всяком случае, пугало Темре, который отлично знал, как далеко может зайти, добиваясь своего, это хрупкое с виду существо с загадочными глазами цвета ночного неба, в которых едва выделялись на фоне радужки вертикальные звериные зрачки.

Дождевого Короля не переупрямить. Хотя дело даже не в нем, а в Джелгане. Пустить по следу ищейку – единственный шанс поймать бандита.

Мокрого паучару, не слишком пострадавшего от пинков «бродячего кота», завернули в плащ и привезли к Темре домой. Сейчас он лежал в облицованной кафелем стиральной комнатушке, которая по назначению не использовалась. Все еще не просох после пребывания на дне канала. Вопрос о превращении его в морок на некоторое время отложили из-за похорон Тавьяно, да потом еще на Темре посыпались задания одно за другим – Демею пока не выследили, но в Лонваре и без нее наваждений хватало.