Исход - Леон Юрис

— Господи, у меня не хватает духу признаться Китти, что она отказывается от ее передач. Девочка больна. Вы заметили синие круги под глазами? Еще пара дней, и вы бед не оберетесь на этом корабле.

— Мы говорили о том, как поддержать интерес публики. Поймите, Паркер. Мы ни за что не вернемся в Караолос. Четверть миллиона евреев по всей Европе ждут, и только мы одни можем помочь им. С завтрашнего утра мы объявим голодовку. Тех, кто не выдержит и свалится с ног, вынесем наверх и положим на палубу, чтобы англичане могли налюбоваться вдоволь.

— Вы чудовище… вонючее чудовище, — прошипел Марк.

— Называйте меня, как хотите, Паркер. Думаете, мне приятно обрекать сирот на голод? Дайте мне какое-нибудь другое оружие. Дайте что-нибудь, с чем я мог бы броситься на эти танки и миноносцы! У нас ничего нет, кроме нашего духа и нашей веры. Две тысячи лет нас избивали и уничтожали. Но этот бой мы выиграем.

ГЛАВА 32

На «Исходе» объявлена голодовка! Дети предпочитают голодную смерть возвращению в Караолос.

Выждав две недели, пока шумиха, поднятая газетами, не всколыхнула весь мир, Ари Бен Канаан неожиданно перешел в атаку. Это уже не была игра в поживем-увидим; ситуация с детьми вынуждала англичан принять четкое решение.

За борт «Исхода» вывесили огромную доску, на которой по-английски, по-французски и на иврите менялись надписи:

Голодовка, час 1…

Голодовка, час 15…

Двое мальчиков и пятнадцатилетняя девочка потеряли сознание; их положили на верхнюю палубу…

Голодовка, час 20…

Десять детей лежали без сознания на палубе.

— Ради Бога, Китти! Перестань ходить, сядь!

— Уже двадцать часов. До каких же пор это будет продолжаться? У меня просто не хватает духу пойти на набережную. Карен тоже лежит на палубе?

— Я сто раз говорил тебе: нет!

— У этих ребятишек вообще слабое здоровье, а тут еще две недели на проклятом судне. Это подорвало их последние силы.

Китти затянулась сигаретой и принялась нервно теребить волосы.

— Этот Бен Канаан просто зверь.

— Я много думал над этим, — сказал Марк, — очень много. Боюсь, нам никогда не понять того, что движет этими людьми. Ты когда-нибудь была в Палестине? Это мертвая пустыня на юге, выветрившаяся степь посередине и сплошное болото на севере. Вонючая выжженная дыра, окруженная плотным кольцом смертельных врагов, которых не меньше пятидесяти миллионов. И все же они валят туда сломя голову. Они называют эту дыру Землей Обетованной, где течет молоко и мед… Они поют песни о брызгалках и оросительных каналах. Две недели назад я сказал Бен Канаану, что у евреев нет монополии на страдание, но теперь начинаю сомневаться. Ей-богу, начинаю сомневаться. Какова же должна быть мера страдания, чтобы люди стали такими фанатиками!

— Не защищай его, Марк, не защищай, пожалуйста, этих сумасшедших…

— Ты подумай вот о чем. Без поддержки детей у Ари ничего бы не вышло. Они же — за него, безоговорочно.

— Это-то и страшно, — ответила Китти. — Такая круговая порука… Они горой стоят друг за друга.

Зазвонил телефон. Марк поднял трубку, послушал и положил ее на рычаг.

— Что случилось? Что случилось, Марк?

— На палубу снова вынесли детей, потерявших сознание. Человек пять-шесть.

— А… Карен?

— Не знаю. Пойду погляжу.

— Марк!

— Что?

— Я хочу на «Исход».

— Это невозможно.

— Я больше не могу, — прошептала она.

— Если ты это сделаешь, ты пропала.

— Нет, Марк… тут что-то другое. Мне только узнать, что она жива и здорова. Клянусь тебе, что справлюсь с собой. Я хорошо это знаю. Но сидеть так, сложа руки, и знать, что она там умирает… Нет, на это у меня нет сил.

— Если мне даже удастся уговорить Бен Канаана, тебя все равно не пустят англичане.

— Ты должен, — настаивала она. — Ты должен.

Она встала спиной к двери и загородила ему дорогу. Ее лицо выражало твердую решимость. Марк опустил глаза.

— Постараюсь, — сказал он.

Голодовка, час 35…

Перед посольством Великобритании в Париже и в Риме начались бурные демонстрации протеста. Возмущенные ораторы решительно требовали выпустить «Исход» в море. В Париже полиции пришлось пустить в ход слезоточивые газы. В Копенгагене, в Стокгольме, в Брюсселе, в Гааге тоже устраивали демонстрации. Но там они проходили более спокойно.

Голодовка, час 38…

На Кипре стихийно возникла всеобщая забастовка протеста. Транспорт замер, закрылись магазины, порты, театры и рестораны. Фамагуста, Никосия, Ларнака и Лимасол словно вымерли.

Голодовка, час 40…

Ари Бен Канаан не сводил глаз со своих помощников.

Зеев, крестьянин из Галилеи, заговорил первым.

— Я солдат. Не могу стоять и смотреть, как дети умирают с голоду.

— В Палестине, — резко оборвал его Ари, — ребята не старше их уже воюют.

— Одно дело воевать и совсем другое — умирать здесь с голоду.

— Это та же борьба, только в другой форме, — ответил Ари.

Иоав Яркони знал Ари много лет, они вместе воевали…

— Я никогда не шел против тебя, Ари. Но в ту минуту, когда, не приведи Господь, кто-нибудь из детей умрет, затея обернется бумерангом против нас.

Ари посмотрел на капитана судна, американца Хэнка Шлосберга. Хэнк пожал плечами.

— Вы здесь начальник, Ари, но судовая команда начинает нервничать. Об этом в договоре нет ни слова.

— Другими словами, — сказал Ари, — вы хотите сдаться.

Молчание в ответ подтвердило его догадку.

— Давид, а ты? Ты еще ничего не сказал.

Давид был ученым и хорошо разбирался в Священном писании. Он ближе стоял к Богу и поэтому пользовался особым уважением.

— Шесть миллионов евреев погибли в газовых камерах, не зная, за что, — начал он. — Нас всего триста. Если мы погибнем, то будем хорошо знать, во имя чего. И весь мир будет знать тоже. Когда две тысячи лет назад мы были нацией и боролись против римского и греческого порабощения, у нас установилась традиция драться до последнего. Так было в Арбеле и Иерусалиме, в Бейтаре и Геродиуме. Массаду обороняли четыре года, а когда римляне наконец ворвались в крепость, они всех застали мертвыми. Никогда ни один народ не дрался за свою свободу так, как наш. Мы гнали со своей земли римлян и греков, пока нас самих не рассеяли по всему свету. За последние две тысячи лет нам нечасто приходилось бороться как нации. Но когда мы поднялись в варшавском гетто, то остались верны древней традиции. Сойдя с этого судна и добровольно вернувшись за колючую проволоку, мы предадим своего Бога.

— Вопросы будут? — спросил Ари.

Голодовка, час 42…

В синагогах Соединенных Штатов, Южной Африки, Англии состоялись массовые молебны. Во многих христианских церквях молились о спасении детей с «Исхода».

Голодовка, час 45…

В Аргентине евреи объявили пост в знак солидарности с детьми «Исхода».

Голодовка, час 47…

Уже темнело, когда Китти поднялась на борт «Исхода». Запах стоял невыносимый. По всей палубе, в спасательных лодках, у палубных построек лежали дети. Они не шевелились, чтобы не тратить последних сил.

— Я хочу осмотреть всех потерявших сознание, — сказала она.

Давид повел ее на верхнюю палубу, где в три ряда лежали шестьдесят детей. Он опускался на колени, поднося фонарь к лицам, а Китти передвигалась от одного к другому, щупая им пульс и поднимая веки. Несколько раз она едва не теряла сознание, когда поворачивала к себе девочку, похожую на Карен.

Давид повел ее по тесной палубе. Приходилось шагать прямо через тела. Дети смотрели потухшими глазами. Лица были покрыты толстым слоем грязи, волосы нечесаны.

Давид повел ее по лестнице в трюм. Китти чуть не стошнило от ударившей в нос вони. Она различала в полумраке детей, лежавших вповалку в своих клетках.

На верхнем ряду нар дети тесно прижимались друг к другу. Китти нашла Карен в дальнем углу. Рядом с Карен дремал Дов. Они лежали на лохмотьях, пол был скользкий от грязи и сырости.

— Карен, — шепнула она. — Карен, это я, Китти.

Карен приподняла веки. Под глазами чернели круги, губы потрескались. У нее не было сил подняться.

— Китти?

— Да, это я.

Карен протянула руки, и Китти крепко обняла ее.

— Не уходи, Китти. Я боюсь.

— Я буду с тобой, — шепнула Китти, успокаивая девушку.

Она пошла в лазарет, посмотрела, что там осталось из лекарств, и вздохнула.

— Попробую что-нибудь сделать, — сказала она Давиду. — Вы с Иоавом сможете помочь мне?

— Конечно.

— Некоторые дети в тяжелом состоянии. Придется делать холодные компрессы, чтобы согнать температуру. Их надо укрыть. Кроме того, все работоспособные должны взяться за уборку судна.

Китти вступила в лихорадочную борьбу со смертью. Но это было все равно что пытаться вычерпать океан наперстком. Пока она приводила в чувство одного ребенка, заболевали трое других. У нее не было ни лекарств, ни воды, вообще ничего. Единственное, что помогло бы — пищу, — Китти использовать не могла.