Исход - Леон Юрис

Голодовка, час 81…

Семьдесят детей лежали без сознания на раскаленной палубе «Исхода».

У английских солдат на набережной Кирении появились признаки неповиновения. Многие, рискуя попасть под военный трибунал, требовали, чтобы их заменили.

Голодовка, час 82…

Карен Хансен-Клемент вынесли без сознания на верхнюю палубу.

Голодовка, час 83…

Китти вошла в рубку и в изнеможении упала на стул. Она проработала без перерыва тридцать пять часов и валилась с ног от усталости. Ари налил ей виски.

— Выпейте, — сказал он. — Вы-то в голодовке не участвуете.

Китти проглотила виски и попросила еще. Вторая порция вернула ей силы. Она уставилась на Ари Бен Канаана. Какой он сильный. Осада на нем почти не отразилась. Китти смотрела в его холодные глаза и пыталась угадать, что Ари замышляет. Она спрашивала себя, испытывает ли Ари страх, знает ли вообще, что такое страх, озабочен ли, потрясен ли происходящим.

— Я рассчитывал, что вы придете ко мне гораздо раньше, — сказал он.

— Не стану вас просить, Ари. Но, Господи, надо ли так?.. Там, на палубе, дети на пороге смерти. Я просто докладываю, как добросовестный пальмахник. Они вот-вот умрут. Каковы будут указания?

— Меня столько оскорбляли, Китти, что я не обращаю на это внимания. Кстати, ваши гуманные чувства продиктованы заботой обо всех детях или только о ком-нибудь одном?

— Вы не имеете права задавать мне этот вопрос.

— Вы хотите спасти жизнь одной девочки. А мне нужно спасти жизнь четверти миллиона людей.

Она поднялась.

— Я пойду работать, Ари. Но скажите: вы ведь знали, отчего мне так хотелось попасть на «Исход». Почему же разрешили?

Он повернулся спиной и взглянул на море, где стояли на вахте крейсер и миноносец.

— Может быть, потому, что мне хотелось видеть вас.

Голодовка, час 85…

Генерал Кларенс Тевор-Браун ходил по кабинету Сазерленда. Дым сигар заполнял комнату. Тевор-Браун несколько раз останавливался и смотрел в окно в сторону Кирении.

Сазерленд выбил трубку, взглянул на бутерброды на чайном столике.

— Присядьте, сэр Кларенс, выпейте чаю.

Тевор-Браун посмотрел на часы и вздохнул. Он сел, взял бутерброд, оглядел его, откусил кусочек, но тут же швырнул еду на стол.

— Мне совестно есть сейчас, — сказал он.

— Да, эта история не для тех, у кого есть совесть, — ответил Сазерленд. — Две войны, одиннадцать должностей за рубежом, шесть наград, три ордена. А оборвала карьеру кучка безоружных детей. Блестящий конец для тридцатилетней службы, не так ли, сэр Кларенс?

Тевор-Браун опустил глаза.

— Я знаю, вам нужно поговорить со мной, — сказал Сазерленд.

Тевор-Браун налил себе чаю.

— Послушайте, Брюс. Если бы по мне…

— Чепуха, сэр Кларенс. Вы тут ни при чем. Это не вы, а я должен чувствовать себя неловко. Я ведь подвел вас. — Сазерленд поднялся. — Я устал. Ужасно устал.

— Мы добьемся для вас полной пенсии, а отставка пройдет без шума. Можете положиться на меня, — сказал Тевор-Браун. — Послушайте, Брюс. По дороге сюда я остановился в Париже и долго беседовал с Недди. Рассказал ей о ваших трудностях. Старик, если вы будете действовать умно, то сможете сойтись с ней опять. Недди рада вернуться, а вам она теперь понадобится.

Сазерленд покачал головой.

— Между нами все кончено. Если нас и связывало что-нибудь раньше, так это была моя служба в армии. Только на этом держался наш брак.

— У вас есть другие планы?

— Со мной что-то произошло здесь на Кипре, в особенности за последние недели. Можете не верить, но я не считаю, что потерпел поражение. Наоборот, у меня такое чувство будто я выиграл что-то очень важное. Нечто такое, что я давным-давно потерял.

— А именно?

— Правду. Помните день, когда я согласился на эту должность? Вы сказали тогда, что единственное царство, где правят добро и справедливость, это Царствие Небесное, а на земле правит нефть.

— Очень хорошо помню, — сказал Тевор-Браун.

— Так вот, — продолжал Сазерленд. — Я много думал об этом с тех пор, как началась история с «Исходом». Всю жизнь я знал, что такое правда, и умел отличить добро от зла. Большинство людей это умеет. Но знать, где правда, это одно… А вот жить по правде, создавать Царствие Небесное на земле — это совсем другое. Как часто приходится делать в жизни вещи, о которых знаешь, что они постыдны, и все-таки делаешь, потому что того требуют твои интересы. Как я всегда восхищался теми немногими, кто умел постоять за свои убеждения, хотя бы это и угрожало позором, пытками и даже смертью. Как чудесно должно быть ощущение душевного покоя, которое испытывают они. Ощущение, которое мы, обыкновенные смертные, никогда не узнаем. Возьмите Ганди… Я поеду в ту дыру, которую эти евреи называют Обетованной Землей. Я хочу посмотреть на Галилею, Иерусалим… на все это.

— Завидую вам, Брюс.

— Может быть, я поселюсь где-нибудь в окрестностях Сафеда или на Канаанской горе.

В кабинет вошел майор Алистер. Он был бледен, его рука дрожала, когда он протянул Тевор-Брауну бумагу. Тевор-Браун читал бумагу, перечитывал и не мог поверить своим глазам.

— Да смилуется Господь над всеми нами! — прошептал он и протянул бумагу Сазерленду.

Экстренно

Ари Бен Канаан, представитель «Исхода», заявил, что, начиная с завтрашнего дня, десять добровольцев будут ежедневно в полдень лишать себя жизни на капитанском мостике на виду у британского гарнизона. Эти акции протеста будут продолжаться до тех пор, пока «Исход» не получит разрешения сняться с якоря.

Бредшоу в сопровождении Хамфри Кроуфорда и еще нескольких помощников оставил Лондон и направился в мирную тишину своего небольшого загородного дома. До начала самоубийств на «Исходе» осталось 14 часов.

Он сильно сплоховал в этом деле. Во-первых, не учел решимости и упрямства людей на борту. Во-вторых, недооценил размеры шумихи, которая поднялась во всем мире. И главное, дал захватить себя врасплох, так что теперь Бен Канаан попросту навязывал ему решение. Бредшоу был упрям как бык, но он умел проигрывать, и теперь лихорадочно искал какой-нибудь компромисс, чтобы выйти из этой истории с честью.

Он попросил Кроуфорда и его помощников обратиться по телеграфу и телефону к еврейским лидерам Англии, Палестины и Соединенных Штатов. Палестинцы в особенности могли повлиять на Бен Канаана. В крайнем случае они могли бы добиться отсрочки, во время которой Бредшоу нашел бы компромисс. Если только удастся уговорить Бен Канаана пойти на переговоры, уж он, Бредшоу, сумеет договориться. Через шесть часов пришел ответ от еврейских лидеров. Они в голос заявили, что вмешиваться не намерены.

Бредшоу тут же связался с Кипром. Он велел Тевор-Брауну передать на «Исход», что английское правительство разрабатывает компромиссное решение, и потребовал отсрочки самоубийств хотя бы на двадцать четыре часа.

Тевор-Браун немедленно выполнил указание и вскоре передал в Лондон ответ Бен Канаана.

Срочно

Бен Канаан ответил, что в переговоры не вступит. Он заявил: либо «Исход» выйдет в плавание, либо нет. Он также поставил условием полную амнистию для всех агентов, прибывших из Палестины и ныне находящихся на борту. В заключение Бен Канаан сказал: «Отпусти народ мой».

Тевор-Браун

Сесиль Бредшоу не смог заснуть в эту ночь. Он, не останавливаясь, метался по комнате. До момента, когда дети на «Исходе» совершат самоубийства, оставалось немногим более шести часов. У него самого, следовательно, оставалось всего три. Вот срок, за который нужно внести в правительство соответствующее решение. Никакого компромисса добиться не удалось.

Что он, безумец, этот Бен Канаан? Или просто хитрый, бессовестный игрок, который хладнокровно втягивает его в западню?

Отпусти народ мой!

Бредшоу медленно подошел к письменному столу и включил лампу.

«Ари Бен Канаан, представитель „Исхода“, заявил, что, начиная с завтрашнего дня, десять добровольцев будут ежедневно в полдень лишать себя жизни…»

Бумага выпала у него из рук.

На столе лежали официальные ноты от нескольких европейских и американских правительств. В них выражалась тревога по поводу тупика, в который зашло дело с «Исходом». С другой стороны, тут же находились ноты от арабских правительств, в которых говорилось, что разрешение «Исходу» следовать в Палестину будет рассматриваться как вызов, брошенный их странам и каждому арабу в отдельности.

Сесиль Бредшоу растерялся. Последние несколько дней он жил как в аду. Когда же все это началось? Тридцать лет он успешно разрабатывал политическую линию на Ближнем Востоке и вдруг попал в безвыходное положение из-за жалкого невооруженного транспортного судна.

Каким образом он оказался в палачах? Никто не посмел бы обвинить его в антисемитизме. В глубине души Бредшоу восхищался палестинскими евреями, понимал их стремление вернуться на родину. Он не без удовольствия схлестывался с сионистами на всевозможных конференциях, отдавая должное натиску их блестящих ораторов, и при этом верил, что в интересах Англии надлежит держать сторону арабов. Еврейское население подмандатной территории достигло полумиллиона, и арабы утверждали, что британцы нарочно насаждают среди них чужаков.