Истина короля - Мария Сергеевна Руднева

детей в королевские семьи и через поколение забирали ребенка в Холмы.

И эта традиция погибла во время Призыва Просвещения. Больше не будет детей с голубой кровью, беспечно танцующих среди вересковых холмов. Как не будет и затянутых в строгие сюртуки фаэйских подменышей с яркими глазами, способных на невозможное.

Паровая машина из железа и чугуна – последний подарок фаэ людям. Это звучало беспомощно, заставляло мистера Мирта чувствовать себя несчастным, но он ничего не мог изменить, ничего не мог исправить. Его жизнь напоминала движение паровой машины – по кем-то проложенным заранее рельсам он мог двигаться вперед, останавливаясь в задуманных ранее местах и делая то, что должен был делать. Единственный способ хоть как-то отплатить семье Блюбеллов за всю доброту и любовь – и единственный шанс выполнить свое предназначение. А там хоть в Холмы уходи, уже не будет столь важным, что останется от самого Габриэля Мирта, если он сможет запустить необходимый механизм перемен – и перемен настоящих, не мнимых, подобных Призыву Просвещения, который в конечном итоге не поменял ничего.

Лишь добавил боли и крови в и без этого наполненный до краев жестокостью мир.

* * *

С жесткостью так или иначе была близко знакома вся его разношерстная, странная команда. Люди, отдавшиеся его идеям так легко и с таким погружением, что мистер Мирт не мог представить, что все закончится после Выставки, что он останется вновь один, без их шумных обсуждений, разговоров и предложений. Постоянное присутствие такого количества человек в особняке регулярно утомляло его, но все эти головные боли и даже с трудом сдерживаемое и прорывающееся порой раздражение стоило того, чтобы были – они.

Храбрая, несгибаемая мисс Амелия, которая весело смеялась и назвала нападение троих негодяев «приключением, обязанным случиться с каждой суфражисткой» – и мистеру Мирту только гадать оставалось, откуда в ней столько стойкости и душевной силы. С каждым днем общения с ней мистер Мирт узнавал ее все лучше, а вместе с тем узнавал о ее деятельности, о ее подругах, намного более преданных делу женских свобод и прав, чем она сама, и понимал – родись он девушкой, да еще и человеческой, он бы не выжил в этом сумасшедшем мире. Подменыш Мирт никогда не бывал в Холмах, но все, что он знал о фаэ, говорило о том, что мужчины и женщины во всем ровня, и положение в обществе определяют характер и личные достижения, но никак не юбка или штаны. К слову, штаны смотрелись на мисс Амелии сногсшибательно: при виде напарницы в новом костюме мистер Мирт отбросил всякие сомнения относительно рациональности такого поступка. Это был именно тот костюм и именно та женщина в нем, которые были созданы ради этого момента.

Юй Цзиянь, потрясающее чудо науки, биомеханический человек такой тонкой работы, что ничем не отличался от живого. Мистер Мирт успел свыкнуться с мыслью, что это невозможно – череда неудачных опытов бриттских и континентальных коллег повергла его в тоску. И вот: результат ханьских научных достижений, человек, более чем на треть обращенный в живой механизм, сидел перед ним, пил чай из фарфоровой чашки с голубыми колокольчиками и был совершенно точно создан из плоти и крови. Мистер Мирт даже осторожно трогал его иногда за руку, чтобы убедиться, что это ему не снится, и изо всех сил старался сдерживать свой научный интерес, чтобы не ранить еще больше живое человеческое сердце под механической броней. За время долгих вечерних разговоров за чаем или бренди мистер Мирт многое узнал о Юй Цзияне. Его не столько волновало его прошлое – которое тот старался держать в тени, – сколько мягкий, уживчивый характер этого человека, который никому не может причинить вред, потому что сама его природа против. Тем страшнее выглядела в его устах история с Ульем и контрабандистами. Правда, стоило мистеру Мирту предложить сразу выплатить за Юй Цзияня весь долг, как тот тут же отстранился и замкнулся в себе. Такая щедрость могла быть воспринята как оскорбление – сообразил позже мистер Мирт и решил вместо этого тайно увеличить ежедневную ставку Юй Цзияня и Джона Ортанса: тем более оба друга вполне это заработали. В качестве извинения мистеру Мирту не оставалось ничего, кроме как предложить хотя бы свои руки: Ортанс прекрасный механик, но два гения инженерии лучше, чем один, особенно когда дело касается иностранных технологий. И, слава Королю фаэ, на это Юй Цзиянь был согласен.

Что касается Джона Ортанса, то в его лице мистер Мирт приобрел незабываемого помощника. «Где же вы были раньше!»- возмущенно восклицал он, пока из-под золотых рук Ортанса выходила очередная идеально откалиброванная деталь. Впору было заподозрить в его крови примесь крови фаэ – простым смертным подобные таланты от щедрот судьбы выделялись раз в столетие. Но мистеру Ортансу как раз повезло попасть под эту раздачу, не иначе. Металл слушался его, точно был живой, несговорчивые детали он мог в прямом смысле уговорить. Мистер Мирт находил это восхитительным. В их ежедневной рутине по подготовке паровой машины к Выставке – которая слишком скучна и недостойна упоминания, поскольку навеет скуку на читателя раньше, чем он подберется к самому главному, – Джон Ортанс отвечал также и за поднятие боевого духа. Мистер Мирт и не знал, что бы он делал без его добродушного юмора и доброго слова, всегда находящегося в нужный момент.

И, конечно, Поуп. Верный друг, всегда готовый и выслушать, и поддержать, и заварить свежий чай. Мистер Мирт отчаянно жалел, что нельзя взять его на Выставку. Слишком легко навлечь на себя гнев толпы – мол, что каменный великан делает рядом с рядовым джентльменом? Раскрывать ни свое происхождение, ни свое истинное «я» для широкой публики мистер Габриэль Мирт не собирался ни при каких обстоятельствах – дурным тоном было бы объявить о том, что Парламент предоставил ему возможность жить свою жизнь в обмен на своеобразное отречение от дома Блюбеллов. К тому моменту, как начался Призыв Просвещения, принц Андерс был уже изгнан, а принц Джеймс поддержал решение отца не держать Габриэля на привязи только ради каприза фаэ, раз фаэ уже ушли в Холмы и отвернулись от тех, кому клялись давать покровительство. Габриэль сам желал этого. Мог ли он знать, что мечта о свободе и собственном выборе спасет ему жизнь и выведет в конечном итоге из-под объявленного Права на смерть?

Габриэль усмехнулся. Вздумай кто-то объявить его бастардом Блюбелла, и в него полетит пуля. Не причинит вреда, конечно: подменышу фаэ надо угрожать чем-то