Нежное укрощение ярости - Лули Тан Цу

обращая внимания на чувства?

Яр долго, как мне казалось, смотрел на меня. Ноздри его раздувались, он злился. «Иди ты к черту. Злились сколько влезет. Я тоже злюсь», — думала я, взбудораженная произошедшим. Меня всю трясло.

Яр перевел взгляд на Любу, глянул на её разбитую губу и уже подсохшую кровь и спросил таким стальным тоном, что мне стало не по себе:

— Кто это сделал?

— Преставился как Николай, фамилии я не знаю. Светлый такой с бородкой, — как могла описала Люба своего обидчика.

— Савельев, — Яр заскрипел зубами.

Он резко вышел из каюты, чуть не сбив с ног парня из команды теплохода. Кристина тоже едва отскочила. Казалось, Яр не видит кто перед ним.

Когда он произнёс фамилию того мужика, мне показалось, что его и без того тёмные глаза стали чернее самой чёрной ночи. Ноздри раздулись, заиграли желваки. Нескрываемая злость зверюги была настолько яростной, что хотелось куда-нибудь спрятаться.

Кристина поспешила было за ним, но остановилась, вернулась в каюту и сказала мне:

— Марго, пошли со мной, может быть поможешь.

Я смотрела на неё, хлопая ресницами и не понимая, как и чем я здесь могу помочь. Кристина была бледная, что было заметно даже несмотря на её и так очень белую кожу. В глазах метался испуг, словно она что-то предчувствовала, или даже наверняка знала, что сейчас произойдёт.

— Ну, чего зависла? Пойдём говорю! — она почти побежала по коридору.

— Люба, я сейчас вернусь, ты справишься? — спросила я у Любы.

— Да, Марго, иди, я лучше одна побуду, — ответила Люба, тоже немного не понимая, что сейчас происходит.

Я догнала Кристину.

— Я-то зачем? — спросила я на ходу. — Да, что там такое может произойти?

— Страшное может произойти, — Кристина ответила таким тоном, что я нисколько не усомнилась — она знает, что говорит.

— И что делать? — я все же не до конца понимала, что именно она имела в виду.

— Не знаю! Когда он в таком состоянии, можно ожидать чего угодно. Вообще чего угодно. Такого, чего потом никак нельзя будет исправить. Надо спешить! — протараторила Кристина.

Мы неслись со всех ног: Кристина, уверенная в том, что сейчас случится непоправимое, и я — перепуганная, но полная решимости помочь, без понятия какого рода помощь может потребоваться.

Глава 28. Человек за бортом

Мы поднялись за Яром на верхнюю палубу. Поспеть за ним было сложно. Яр шел быстро, весь собранный, как пружина, с сжатыми кулаками, больше похожими на две увесистые кувалды.

На верхней палубе он огляделся в поисках того самого Савельева. По палубе прогуливались пассажиры теплохода на свежем, но теплом ночном воздухе.

Яр двинулся к носу теплохода, заметив свою жертву в компании нескольких мужчин и девиц.

— Яр! — крикнула Кристина. — Постой!

Он не слушал или не слышал ее. Она попыталась схватить его за руку, но он грубо отмахнулся, и Кристина больше не рисковала.

— Позвольте, господа, — Яр растолкал плечами мужчин и схватил обидчика Любы за грудки.

От ужаса тот побледнел, будто заранее зная, что сейчас произойдет. Я слышала, как затрещала рубашка на Савельеве и своими глазами видела, что Яр приподнял его сантиметров на десять одной рукой.

Страшный удар в челюсть потряс беднягу. Он рухнул на пол, когда Яр его отпустил так, словно потерял сознание прямо в воздухе.

К Яру тут же бросились все мужчины, которые видели эту сцену. Я слышала, как кто-то сказал: «Ну вот и вернулся Яр, теперь держи ухо востро». «Ага, и не ляпни, что-нибудь ненароком», — ответил кто-то еще.

Никто не смел прикасаться к Яру. Они только окружили его, пытаясь успокоить. Яр ждал, когда поверженный противник придет в себя.

Если честно, я испугалась. Он словно перестал быть человеком. Он был стихия. Ярость. Он был зверь. Неконтролируемый, безумный. Я в ужасе смотрела на него человека-хищника. Не знаю, как в этот момент изменилось мое отношение к нему, быть может, я бы хотела никогда его не знать. Не соприкасаться с настолько страшным мужчиной. А ведь я инстинктивно чувствовала в нем эту силу, это напряжение. Меня поразило, что не умом, а чем-то глубинным в себе я знала, что он таков.

— Что случилось, Яр? — спрашивали зверюгу.

И они боялись. Их было столько, что можно было накинуться на него разом и скрутить, но все они боялись. Будто знали, не умом, инстинктом, что будут повержены и уничтожены.

Яр молчал, и это молчание было страшнее всего. Савельев зашевелился и попытался подняться на ноги со словами:

— Я тебе это с рук не спущу, Волков, ты сядешь.

Следующий удар снова пригвоздил несчастного к полу. Кажется, я слышала, как что-то хрустнуло. Ведь это я была причиной. Я сказала ему те слова, кинула в лицо обвинение, будто Савельев и он одно и то же.

И теперь кровь, хруст, унижение, и может только для того, чтобы я это увидела. Я разозлила Яра.

Теперь уже все встали перед Яром стеной, стараясь не подпустить зверюгу к его добыче. Но он молча смотрел на них, не видя. Он словно ждал, когда они все струхнут и разойдутся.

Кто бы знал, сколько мощи кроется в одном человеке! А они перед ним словно таяли, стараясь не смотреть ему в лицо, отводили глаза. А потом он просто сделал шаг вперед. И они тут же расступились. Немного, но проход дали.

— Помогай, его ничто не остановит! — сказала мне Кристина и повисла у Яра на руках. — Яр, хватит. Тебе нельзя драться, ты же знаешь! Ты убьешь его!

Я сообразила, что по-прежнему стою и ничего не предпринимаю. А Яр, кажется, совсем не слышал Кристину. Мне было страшно. Но еще я остро, будто все происходящее обострило каждую деталь, каждую мелочь снаружи и внутри меня, чувствовала — он пропадет.

Если его не остановить — наступит конец. И я вдруг так же инстинктом поняла, почему он отстранялся от меня. Чтобы я никогда не увидела и не столкнулась с ним таким. Потому что он себя знал. Он был зверем. А я…

Он сделал еще шаг, Савельев корчился на полу, из сломанного носа хлестала кровь, все защитники посторонились со словами: «Лучше не надо, Яр».

Яр взял Савельева за шиворот, брезгливо поднял, словно паршивого котенка, и поставил на ноги. Тот шатался, ноги подгибались.

Было ясно — Савельев следующего удара не переживет. Яр убьет в нем себя! «Яр, пожалуйста», — кажется, я это лишь прошептала, слабо, никто не слышал, даже я сама себя не слышала.

Во всей этой сцене