Преобразователь - Ольга Голосова

Тьфу.

Сзади меня послышался скрип, и, обернувшись, я в ужасе замер. Кретин, как я мог не оглядеться раньше? Только человек может быть так беспечен!

В метрах тридцати от меня между миндальными деревцами виднелся небольшой домик, смахивающий на сарай, на пороге которого стоял старик и целился в меня из ружья.

Я медленно поднял руки и крикнул:

– Не стреляй, меня ограбили!

Осталось только уповать на то, что аксакал знает русский.

– Ты что, совсем голый, да? – крикнул старик в ответ, и качнул ружьем. – Тогда сиди, как сидишь, я брошу тебе штаны. Для того, чтобы ты мог ходить с поднятыми руками, – добавил он, не отводя ружья. Потом старик что-то пробормотал, и я увидел, как откуда-то сбоку ко мне скользнула огромная мохнатая собака.

– Сиди, как сидишь, – повторил старик и скрылся в сарае.

Я повернулся к собаке, которая уселась поблизости, не сводя с меня глаз. При этом ее морда оказалась немного выше моей головы. Псина высунула розовый язык и задышала, изредка сглатывая слюну. Готов поклясться, что она сделала это исключительно для того, чтобы я оценил размер ее клыков. Я оценил и сказал ей об этом. Собака шумно втянула в себя воздух, принюхиваясь ко мне, и недовольно фыркнула. В ее глазках сверкнуло недоверие, и она, раздув щеки, негромко и возмущенно гавкнула.

– Ну-ну, тебе признаюсь, что я не человек, – сказал я не шевелясь. – Ты-то уж никому не расскажешь.

Пес снова ухнул и тихо зарычал. Не то чтобы сильно враждебно, а так, предупреждающе, мол, отставить разговорчики, арестованный.

Я отставил и устремил свой взгляд навстречу солнцу, выскочившему из-за невысоких фруктовых деревьев. Как по команде, яростно заорали птицы. Их крик подхватил петух, нагло проспавший рассвет. Закудахтали куры, неподалеку радостно заревел ишак.

– Эй, держи!

Я обернулся, и к моим ногам упали старые потрепанные брюки мэйд ин семидесятые. Они были несколько широки и чуток коротковаты, но это были штаны. Я вздохнул, вспоминая любимые итальянские джинсы, и полез ногами в эту гадость.

Старик снова сказал что-то по-узбекски собаке, а затем по-русски – мне:

– Давай, иди сюда, – он помахал рукой, и я под настороженным взглядом овчарки последовал к сараю.

– Будем чай пить, – лаконично уведомил меня добрый человек и принялся раздувать огонь в тандыре, расположенном прямо под навесом. На столе уже лежало присыпанное мукой тесто и стоял высокий медный кувшин с запотевшими боками. На треноге болтался закопченый чайник, его бока радостно лизало пламя костра.

– Спасибо, – ответствовал я и замолчал. По этикету мне следовало немедленно пускаться в цветистый рассказ о моих придуманных бедствиях, и я собирался с мыслями, чтобы мое вранье выглядело правдоподобным.

– Два дня назад неподалеку отсюда людей убили. Это не наши люди, не мусульмане. Видать, из Москвы приехали. Потом приезжали мужчины на джипах, расспрашивали, может, кто чужака видел. Вчера у меня были. Тебя ищут?

– Меня, – ответил я после секундного замешательства. Врать не имело смысла, потому что, судя по всему, старик уже все решил.

Внимательно посмотрев на меня, старик встал и, покопавшись в облезлой тумбочке, извлек карандаш и мятую тетрадку в клеточку.

На листке он что-то нарисовал и протянул мне:

– Знаешь, что это?

Уверенной рукой на бумажке был нарисован некий предмет, сильно напомнивший мне тот, что болтался на шее у папеньки на фотографиях.

– Да, видел эту вещь, – сдержанно ответил я, так как не знал, что это такое.

– Правду говоришь? – переспросил старик и заглянул мне в глаза. Что там он постигал во мне, я не знаю, но я, кроме черных, по-узбекски раскосых глаз, не увидел ничего.

Я кивнул в ответ.

– Где видел?

– На шее одного человека.

– Где этот человек?

– Умер.

– Твоя правда. Старик вырвал страницу из тетрадки и бросил в огонь.

– А теперь скажи, ты зачем пришел на эту землю?

– Забрать то, что принадлежит мне по праву рождения.

– Забрал?

– Нет. Это украли те… которые меня искали.

Я помолчал и зачем-то добавил:

– Я убил их. Но не всех. Главный ушел и унес с собой то, что мне надо.

Старик присел на высохший ствол дерева и задумался, сложив руки перед собой на коленях.

Я уставился на огонь и подумал, что никогда не любил смотреть на пламя. Раздражает. Вообще все раздражает. Звуки, запахи, цвета…

– Уважаемый, мне нужно попить. Можно?

Старик поднял на меня глаза и вдруг коснулся моей руки:

– Так вот ты из каких.

Он наполнил пиалу водой и поставил передо мной:

– Пей сколько надо. Как ты нашел меня?

– Я никого не искал. Я забрел сюда на запах воды и пищи.

– Что ж, неисповедимы пути Аллаха. Так ты не знаешь, куда попал?

– Да откуда? – я жадно пил воду, со страхом догадываясь, откуда мое раздражение. И вообще, вся эта жизнь в духе сарагосской рукописи меня просто достала, как и случайные совпадения. Опять набрел на посвященного в… неизвестно во что. Нет бы попался мне простой труженник-дехканин 71, который не доставал бы меня намеками и прищуром, а дал бы попить-пожрать и отпустил с миром. Продолжая подливать себе воду, я краем глаза наблюдал за аксакалом, который наблюдал за мной. Нет, пора, пора освоить моментальный переход, чтобы смываться было проще. Человек, конечно, звучит гордо, но крысиный мир нравился мне все больше. Какой прок быть человеком со всем вытекающим отсюда геморроем, добывать в поте лица деньги и автомобили, если можно просто резвиться, не ведая стыда, у мусорных контейнеров?

– Да, нет бога кроме Аллаха и Муххамед пророк его, – пробормотал старик. Я должен помочь тебе, ибо мы помогаем всем, кто расул 72.

Я подавился, закашлялся, но смолчал.

Старик тем временем густо присыпал мукой накрытый клеенкой стол и ловко раскатал тесто в лепешки, посыпал их кунжутом и быстро налепил на раскалившиеся стенки тандыра. Движения его были профессионально лаконичны, и я даже залюбовался.

– Вижу, ты не знаешь главного, – прервал молчание старик, обернувшись ко мне.

В ноздри мне потек аромат пекущегося хлеба, и я непроизвольно сглотнул слюну.

– Уважаемый, – робко начал я, – может, мне и не надо этого знать?

– Мудрый стремится к знаниям, а умудренный отказывается от тех знаний, что могут помешать ему на пути. Что ж, раз ты выбрал, то скажи, чем я еще могу помочь тебе?

– Мне нужно вернуться в Бухару и найти своих друзей.

– Вначале поешь, а потом я дам тебе одежду и денег на автобус. Через час он остановится неподалеку – женщины поедут на базар. Доедешь до большого базара – найдешь улицу ***, там спросишь, где живет торговец посудой Ибрагим. Расскажешь ему, что ты от Юсуфа-гончара, скажешь, что найдешь нужным. Да поможет тебе Аллах.

Я не очень понял, почему Аллах должен был мне помогать, но если ему больше делать нечего…

Старик вытащил откуда-то банку с кислым молоком, сушеный виноград, зелень и вяленое мясо.

– Ешь.

– Благодарю, уважаемый… Юсуф, да придет на ваш дом мир и довольствие, – плел я как по писаному. – Я не забуду, что вы спасли мне жизнь и оказали помощь.

– Давай, я найду тебе какую-нибудь одежду: скоро идти.

Нет, есть в восточной кухне что-то заставляющее вновь и вновь ощущать в гортани вкус свежеиспеченых лепешек, зелени, пахнущей дымком баранины… Что-то есть правильное в этой еде, которая ценна сама по себе своей свежестью и незамутненным поварскими ухищрениями вкусом. Такая еда благородна сама по себе, в отличие от виртуозного кощунства европейских поварен, стремящихся превратить одно в другое только из тщеславия самого повара. Чревоугодничает тот, кто это ест. А еда должна насыщать и давать бодрость…

Запив завтрак айраном, я осоловело огляделся по сторонам. Собака лежала у входа, подальше от огня, на всякий случай преграждая мне путь к бегству.

Вскоре вернулся старик.

Он протянул мне сверток с одеждой.

– Как бы ты ни бегал от знаний, тебе все равно придется встретиться с ними, потому что ты хочешь невозможного: узнать себя, не изменив себя. Такие, как ты, а, видит Аллах, таких мало, рождены, чтобы меняться. Я рад, что мои глаза увидели тебя, значит, исполнение воли Аллаха скоро и скоро Джабраил 73 протрубит в свою трубу. Теперь мне можно и умереть, так как я дождался тебя.

Вот опять. Все просто норовят умереть при встрече со мной!

– А меня не Азраил 74 зовут, уважаемый, что при встрече со мной каждый переходит в вечность, не подготовившись? (Как излагаю, собака, как излагаю!)

– Нет, бек, не смейся. Ты расул.

– Что это значит?

– Это значит «открывающий дверь», или «проводник». Мы все ждем махди 75, но никому из смертных не дано знать, когда он придет и придет ли. Но иногда в мир приходят те, кто может разделить то, что так и не смогло соединиться. Ты знаешь, мир правоверных со дня смерти пророка разделился. Все это знают. Но не все знают истинные причины. Подумай, и, может, ты догадаешься почему. Две жены и десять наложниц было у пророка. Но он не оставил наследника, потому что наследник должен прийти, а не родиться. Одни из нас стали ждать истинного наследника, а другие пошли путем закона, желая взять то, что не могут усвоить. Я думаю, ты поймешь остальное, а я умолкаю, дабы меня не обвинили в кощунстве слепцы, не знающие, откуда у них растет голова, а откуда – ноги.