Преобразователь - Ольга Голосова

Он оглядел ее выступающий живот и понял того, кто это сделал. Понял почему.

Но лицо существа, сидевшего рядом с ним, больше не менялось.

– Эй, там, какого дьявола вы застряли? – вдруг заорали сверху.

– Нам надо возвращаться, – мужчина первым спрыгнул с камня и подал пленнице руку.

* * *

Полночь она встретила у окна. Ночь выдалась ясная и безоблачная. Прямо над башнями светила полная луна, огромная, желтоватая.

Луна светила прямо на пепелище. А по пепелищу прыгали и резвились эти.

Они были не такие уж большие и вовсе не похожие на тех, кого изображали над западными порталами в соборах. У них не было ни рогов, ни копыт, ни свиных рыл. Просто очень худые и тонкие, как голодные дети. И удивительно проворные и легкие. Луна светила ярко, но Кловин, как ни старалась, не могла разглядеть их лиц. Они все время ускользали. Полупрозрачные бледные силуэты. Их было очень, очень много.

Они веселились. Прыгали с головешки на головешку, стараясь не коснуться земли, тихо визжа от удовольствия. Кловин казалось, что она даже разбирает отдельные слова их мерзкого шепота. «Наше время, наша власть, мы повеселимся всласть», – повторяли они у нее в голове. Их шепот облеплял, леденя сердце. Это было отвратительно – они сами, их проникающее внутрь безгласое пение, их истонченные, изломанные тени. От них исходило зло, бездонное и неисцелимое. Они и были злом.

Проплешина пожарища, заваленная обугленными деревяшками, ярко светящая луна – и это веселье. Смерть, царящая вокруг, была им в радость.

И эти твари ненавидели все, что создано из плоти и крови. Это были скверные твари. Сквернее, чем все, что она видела до сих пор. Хуже, чем она сама.

Она стояла у окна и видела, как на пепелище плясали бесы.

Кловин зажала рот рукой, чтобы не закричать.

Вдруг подул ветер.

И все пропало. Все они вмиг исчезли.

Только луна светила на пожарище.

А потом появились крысы. Они пришли с запада. Их шерсть лоснилась в свете луны, и они текли как река, полная бликов и колыхания. Они затопили пожарище и луга, заполнили ров, плеснулись на стену. В темноте слышалось, как трепещут их ноздри, как шуршат их лапки, как тысячи коготков скребут по камням. Кловин втянула в себя воздух, ее глаза залило черным, и только багровые огоньки посверкивали в их глубине. Ее рот полуоткрылся, обнажая зубы, и она тяжело задышала, наслаждаясь приливом маленьких серых тел, их запахом и движением.

Крик ужаса разодрал тишину, и облепленный крысами караульный рухнул с крепостной стены в ров.

Скоро крысы будут здесь.

В замке зашевелились. Кто-то побежал по двору с факелами, кто-то затрубил тревогу. Но серая волна уже хлынула во двор. Заметались тени, закричали люди, заскулили собаки.

Кловин стояла у окна не шевелясь, только ногти ее тихо скребли по подоконнику.

За дверью послышались шаги, но Кловин не обернулась.

Лязгнул засов, и в комнату вбежал Жозеф. Она узнала его по запаху.

– Госпожа, они здесь, они пришли, все погибло!

– Мы спасены, – она повернулась к нему, и он успел увидеть кровавый блеск ее глаз, успел окунуться в их черноту, успел поймать белизну ощеренной улыбки.

Ужас еще раз сладкой волной омыл ему сердце.

Он шагнул к ней.

Люди отвязывали скот, выпускали собак, швыряли на телеги клетки с домашней птицей. Крысы обтекали безумствующих от страха людей, только два подмастерья попробовали остановить серую реку. Они играли на дудочках, и крысы останавливались их послушать. Подмастерья прикрывали людей и домашнюю скотину, давая им шанс отступить, выбраться сквозь узкие ворота из проклятого замка.

А крысы уже захватили донжон. Епископ стоял на самом верху и слушал, как скребется и пищит его смерть.

И вот уже двери превращаются в щепки, вот прыгающие друг по другу животные градом сыплются в проход. Вот уже первая из них вцепилась в мантию, вот еще пять повисли на альбе и на рукавах… Вот уже они спереди, сзади, с боков…

Крик отчаяния раздался в башне, когда сотни острых зубов вонзились в человеческую плоть, раздергивая ее по суставам и жилам.

Когда на рассвете последние крысы рассеялись по лугам и рощам, окружающим замок, Жозеф и Кловин были уже далеко.

Пошел снег, ранний для этих мест. Белая крупа сыпалась на опустевший замок, на черную обгорелую плешь, на свинцово-серую воду.

Больше никто и никогда не жил в замке, воздвигнутом на самом берегу бурлящего Рейна.

Ин суд Божий, ин – человеческий.

Глава 17

В поисках

«Вчера, 27 июня, в Бухаре было совершено вооруженное нападение на дом местного цыганского барона. В результате перестрелки было убито и ранено семь человек с обеих сторон. Начальник районного УВД отказался комментировать события, но пресс-секретарь отделения Управления уголовного розыска и борьбы с терроризмом считает, что перестрелка – следствие нового витка нарковойн между группировкой цыган и местными криминальными авторитетами. Это уже второе за месяц ЧП в нашем городе. Напомним, что в начале июня в собственном доме был убит известный ученый-биолог М. Успенский. Убийц профессора так и не нашли, а ответственность за теракт взяла на себя известная фундаменталистская группировка «Стрелы Всевышнего», лидер которой Мухамет ибн Али разместил в Интернете видеоролик, в котором обвиняет ученого-биолога в нарушении законов шариата и экспериментах, влекущих за собой хулу на Аллаха и его божественные установления. На вопрос, есть ли связь между убийством М. Успенского и вчерашней перестрелкой в доме цыганского барона, прибывший из Ташкента следователь по особо важным делам ответил, что следствие еще только устанавливает мотивы обоих преступлений, но рассматривается и такая версия. На наш взгляд, вполне заслуживает внимания гипотеза, согласно которой известный ученый работал над синтезом нового наркотика, что и явилось истинным мотивом преступления и повлекло за собой новые разборки в криминальной среде». ИА «События», Бухара.

– Кретины! Но в общем, суть уловили верно, – Анна в раздражении отбросила газету и закурила вонючую черную сигариллу. Петя обиженно поморщился и помахал в воздухе ладошкой.

– Анна, нам надо спасать Сергея, надо что-то делать, мы не можем вот так просто сидеть. Его ведь могут убить.

– Это ты верно сказал, просто золотые слова, которые следует нацарапать золотыми иголками в уголках глаз, как выразилась бы достопочтенная Шахерезада. Только раскинь мозгами, Петюня, что ты будешь делать? Дашь объявление в газете: «Пропал мужчина в расцвете сил»? «Если вы увидите, что кто-то превращается из человека в крысу и обратно, срочно звоните по телефону 322–223 в редакцию газеты “Магизм и единобожие”»? Мы сами едва успели свалить из отеля. Ты хочешь, чтобы и нас накрыли? Пока мы свободны, у Чернова развязаны руки – его нельзя шантажировать. Убить его не убьют – он же ходячее состояние, прорыв в науке. Ну, помучают несильно и начнут волынку тянуть. Завещание у них, но что-то мне подсказывает, что ни хрена они не обойдутся без Чернова. Я своего папочку знаю, – Анна усмехнулась и стряхнула пепел в бронзовую курильницу. – Гораздо больше меня волнует наше с тобой положение. Пользоваться гостеприимством моих родственников весьма опасно: они сами нас продадут в любой момент. Цыгане все-таки. Посему надо валить.

– Но куда?

– Вот над этим вопросом, мой юный наблюдатель, я сейчас и размышляю. И учти, солнышко, у нас с тобой только временное перемирие – войны никто не отменял. Анна улыбнулась, сверкнув жемчугом зубов, и Петя покраснел.

Штора, отделяющая комнатку от коридора, колыхнулась, и через секунду на пороге возникла цыганка, одетая в ярко-розовую рубаху, расшитую по вороту и манжетам золотой нитью. В руках у нее был поднос с медным кофейником и маленькими фарфоровыми чашечками без ручек. Она робко улыбнулась, с поклоном поставила чеканный поднос на низенький резной столик и что-то спросила у Анны по-цыгански. Та милостиво кивнула в ответ и потрепала девушку по щеке:

– Это моя младшая племянница. Спрашивает, не хочешь ли ты поесть или, может, подать тебе сладостей. Я ответила, что ты обойдешься. Среда все-таки.

– Сладости – это постное! – возмущенно вскричал семинарист-экстремал.

– Имея 52-й размер брюк, надо питаться акридами и водой. Хватит жрать, тем более через час будет плов. Обед то есть.

Анна жестом отослала девушку и сама разлила густой кофе с жирной коричневой пенкой.

Петя подумал, что никогда еще не встречал такой противной особы с замашками царицы Савской, и вздохнул.

С детства он привык анализировать свои чувства и поступки, и после долгих размышлений решил, что Анна нравится ему совсем не так, как девушки с иконописного или регентского отделений семинарии, среди которых семинаристы обычно подбирали себе невест. Собственно, никто и не обязывал его питать нежные чувства к девицам с косами и полуопущенными глазами, а кошмарило его от того, что нравилась ему в Анне именно ее непохожесть на этот идеологически выверенный канон. Ему нравились ее грубая подозрительность и желчная речь, черные глаза и хамские замашки, сигарета в уголке ярких губ и восточные скулы, наконец, ее чудовищная, звериная воля к жизни. Да, вот это ему и нравилось больше всего. Жизни, жизни не было в полевых цветочках среднерусской возвышенности. Петя тайком посмотрел на Анну и невольно залюбовался ее чистым, будто выведенным рукой гравера, профилем. Отец бы понял его. Мама Пети была бойкой на язык «западенкой», которую Петин отец, заканчивая семинарию, нашел в пельменной на Ярославском вокзале. Галя мыла там посуду, острым хохляцким языком ловко отбривая незадачливых ухажеров. Да, отец бы его понял. А ректор и братья? Петя содрогнулся, представив себе выражение лица старшего, во епископстве Илиодора. Брат был расчетлив и стремительно непреклонен, как военный фрегат, идущий по курсу. Петя подозревал, что в глубине души бывший Павел глубоко презирает своего тетеху-младшенького. Петя вздохнул в третий или четвертый раз и снова посмотрел на Анну. Она была прекрасна, как только может быть прекрасен шедевр, вышедший из-под Божией руки. Глядя на нее, ему верилось, что Божий мир несмотря ни на что красив и красота создана как раз для его, мира то есть, утешения.