Я знаю, кто убил Лору Палмер - София Баюн

И узнает эту потерявшую власть правду, которая так нравилась хорошей женщине Норе, так не нравилась сумасшедшей Яне и заранее так не нравилась ему.

Глава 11. Последний шанс

Нора была в восторге. Она успела сфотографировать разгромленный прокат, лужу крови, раскатившиеся монеты в луже крови, взять красивый кадр бледной, окровавленной руки Лема и кружевного подола Яны. Следы на снегу, разбитыи е машины и перекошенные от бешенства лица владельцев разбитых машин.

Потом восторг, конечно, поутих. Фотоаппарат у нее чуть не отобрали, пришлось размахивать удостоверением и делать вид, что оно что-то значит. Вместо того, чтобы ехать домой и записывать все, что она видела и слышала в этот вечер, Нора поехала в отделение милиции. Яна в это время просто хлопала глазами и несла чушь про грузди и кастрюли. Нора пыталась влажными салфетками оттереть с ее лица смесь пудры и крови, одновременно объясняя мрачному усатому мужику в мятой милицейской форме, что попойка в прокате и погром в прокате — это две разные истории. Что она сидела в закрытой комнате, и описать нападавших не может, но Яна сейчас в себя придет и сможет, нет, точно не обдолбанная, и вообще она всегда такая.

Нора надеялась, что их отвезут в больницу и отстанут. Потому что Яна смогла промямлить что-то утвердительное, когда ее спросили, она ли разбила машины, и даже почти смогла объяснить, зачем. Но в больницу повезли Лема, а Яну повезли в участок. Нора поехала с Яной. По дороге смогла узнать у Яны телефон ее отца и даже ему дозвониться. Кажется, Яр рассказывал, что у Яны с отцом хорошие отношения, и что он человек приятный и понимающий. Вот пускай приезжает и понимает.

В участке Яна немного пришла в себя. И, наматывая на палец ниточку чайного пакетика с желтой биркой, рассказала, что происходило в прокате.

И Нора снова была в восторге, потому что давно не встречала такого образцово бестолкового ограбления. У нее в голове уже почти сложилась статья, осталось только наконец-то добраться до дома и записать.

— Это я виновата, — заявила она следователю. — Два дня назад вышла моя статья про этот прокат. Видимо, ребята решили, что если в газете пишут — значит, место прибыльное.

Она не сомневалась, что грабителей скоро поймают. Почему-то казалось, что все будет хорошо.

А потом начались допросы, приехали свидетели, и в кабинетах курили, и на улице курили тоже, а Нора бросила, и это было мучительно, потому что если и существовал идеальный момент для того, чтобы закурить, то он наступил.

Пахло слоями табачного дыма, растворимым кофе, еще потом, хлоркой и освежителем воздуха. Нора давала показания, выходила в желтый коридор, под мигающий свет желтых ламп, растирала руками лицо и вдруг выяснялось, что к ней есть еще вопросы, и она шла на них отвечать. Потом она снова выходила в коридор, брела по нему, стучалась в двери, говорила с людьми, махала пресс-картой и угрожала, потом кому-то льстила и что-то обещала. Почему-то казалось очень важным не оставлять Яну в участке одну. Хотя она знала, что ей ничего не грозит, но мысль о том, что за Яной надо проследить не давала просто наконец-то уехать домой.

Когда за Яной приехал отец, Нора уже ничего не хотела, даже записывать статью. Хотела попроситься в КПЗ — там можно было спать и легально ничего не делать. А если, например, плюнуть следователю в чай — у нее еще и телефон отберут, и не дадут блокнот. Вполне могло сойти за отпуск.

Отец Яны наконец-то приехал, когда Нора уже примеривалась к полупустой кружке, с которой грустно таращилась пучеглазая нарисованная рыба.

Сергей Степанович и правда оказался очень приятным мужчиной. У него были добрые глаза. Залысины надо лбом и черная дубленка, припорошенная нерастаявшим снегом. Он выглядел таким взволнованным и растерянным, что Норе почему-то стало стыдно за мысли про кружку.

— С ней все в порядке, — заверила она, протягивая ему пачку сигарет, которую носила специально для таких случаев. — Нет? Я вот тоже бросила…

— Мне сказали, что там… стреляли, — упавшим голосом проговорил Сергей Степанович. — Я успел сделать пару звонков…

— Просто мальчики решили покуражиться, — неуклюже успокоила его Нора. — У вас очень смелая дочь. Им очень не повезло, что они решили покуражиться в ее прокате.

Она поймала себя на том, что пришел отец Яны — и с ним странное ощущение, что все будет хорошо, усилилось. Будто ничего плохого уже вовсе не случится. Будто Яну отпустят, и ее отпустят, грабителей найдут, и с этих пор Норе станет не о чем писать, потому что преступлений больше вообще не будет.

Будто маньяк уже пойман, и никаких убийств весной не будет, а будет книга с белыми страницами и твердой обложкой, которую Нора напишет и продаст огромным тиражом.

— То есть… никто не стрелял?..

— Стреляли, но пострадал дверной косяк, — улыбнулась она.

— А зачем… зачем она вообще к ним вышла? Мне сказали, вы были в закрытой комнате…

— Она спасала кассеты. Знаете, я только сейчас поняла — это даже забавно. Она сказала «там Лем и кассеты».

Нора пыталась разрядить обстановку шуткой, но она совсем не ожидала, что на его лице отразится такое облегчение — подобралась челюсть, ушла растерянность из взгляда, и будто даже морщин стало меньше.

— То есть она не хотела… не хотела умереть? — уточнил он.

— Умереть?..

Она поежилась. Таких вопросов она не ожидала.

Хотела ли Яна умереть?

У нее было почти счастливое лицо, когда она шла спасать свои кассеты и еще зачем-то мальчишку, которого будто бы любила. У нее было отрешенное лицо, когда она укладывалась в лужу талого снега и крови, чтобы прохрипеть мальчишке, которого вроде как любила, что ненавидит его.

Пожалуй, почти разочарованное лицо.

Но хотела ли Яна умереть? Нет, не может этого быть.

— Нет, — уверенно сказала Нора. — Яна не собиралась умирать. У вас, может, не самая умная, но хорошая, честная и смелая дочь. Она хочет помогать людям и делать мир