Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич

– Звездочки! – пищит Алиса.

Потревоженные обитатели берега – сантиметровые диски с пятью шевелящимися лучами, светло-коричневые, иглокожие – ползают по взбаламученному дну. Малютки скорее похожи на безголовых осьминожек, чем на пятиконечные звезды.

Герман ловит и бросает в ведерки. Три звезды – Алисе, две звезды и крабик в раковине – Костику.

Дети сыплют вопросами:

– А как они ходят?

– А где у них глазки?

– А как едят?

Герман обещает узнать.

Костик ставит ведерко с морскими звездами на столешницу умывальника. Он украсил «аквариум» камешками.

– Беги сюда, – зовет Герман из комнаты. – Гости ждут!

Костик выбегает из ванной комнаты и застывает с приоткрытым ртом в изножье двуспальной кровати.

– Ух ты!

Герман подмигивает Юле: он рассчитывал на эту радость, когда утром, перед собранием, оставил в прихожей доллар. Из полотенец уборщик накрутил-наскатывал парочку белых лебедей. Клювы птиц сведены, шеи изгибаются в форме сердца. Повсюду розовые лепестки. Костик заползает на кровать – счастливое лицо маячит в окошке-сердечке.

– Сфоткай!

– Я в душ, – говорит Юля.

Герман включает Костику телевизор, пытается пробраться за занавеску к Юле, но его изгоняют из ванной. Герои мультфильма «Юные титаны, вперед!» разговаривают на арабском. Герман и Костик лежат на кровати, между ними – влюбленные лебеди.

Через полчаса в дверь робко стучат: пришла Алиса. Их номер через один по коридору.

– Идете на обед? Мама и папа почти собрались.

– Заходи, парламентер, – говорит Герман. – Костик тебе что-то покажет.

Сам он выходит из номера, закуривает и, облокотившись на парапет, стряхивает пепел во внутренний дворик под квадратной галереей. Внизу странный, немного пугающий сад: искусственные цветы, покрытые слоем пыли. «Может, написать об этом рассказ?»

– И по ночам мертвый ветер шевелил пластиковые бутоны и…

– Ты там с кем разговариваешь? – спрашивает Стас.

– С читателями, – отшучивается Герман.

– Фляжку взял, писатель?

– Сейчас исправлюсь, красавчик.

– Ну тебя!

Традиция «обеденной фляжки» (как и отдыхать семьями) сложилась в прошлогодней Хургаде. Местный виски, ром и иже с ними едва язык щиплют. Закупались в аэропортовом дьютике.

Герман наполняет фляжку армянским коньяком, включает кондиционер, закрывает дверь на балкон, запирает за собой обшарпанную деревянную дверь и спешит на голоса семьи и друзей, которые скатываются по внешней лестнице корпуса.

Алиса дергает Свету за юбку:

– Мама, хочу лебедя!

– Вы что, деньги оставляли? – спрашивает Света.

– Доллар, – говорит Юля. – Герман специально наменял.

– А смысл? Номер лучше убирают?

– Костику нравятся сюрпризы, – встревает Герман.

Света непонимающе качает головой. Герман сдерживается. «Целый доллар! Огромная сумма за улыбку ребенка!»

В столовой они сдвигают два стола в центре зала и разбредаются вдоль линии раздачи. Мимо Германа проходит с полной тарелкой гид Рагаб, глядит с прищуром. Герман усмехается. В очереди к бару мужик с плоским носом – тот, что похвалил Костика на собрании, – просит у бармена плеснуть водки в пиво: «А то совсем градуса нет», – и подмигивает Герману.

Закончив с тушеными кальмарами, овощами и коньяком, Герман достает листы с распечатанной информацией. Читает, подчеркивая то, что может пригодиться в работе над романом.

Дети убегают за пирожными.

– Что? – спрашивает Герман, отрываясь от распечаток.

– Тебе сладкого принести? – повторяет Юля.

Жена немного располнела после родов и все эти семь лет продолжала удаляться от идеала. По сути, сейчас он жил с совсем другим человеком, внешне и внутренне, но не сказать чтобы это сильно его волновало. Порой он сознавался себе, что его действительно волнуют только книги. Книги, которые он еще не прочитал и не написал.

А именно сейчас – роман об акулах-людоедах Красного моря.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он безучастно кивает и возвращается глазами к тексту.

«Акулы нападают на курортников у берегов Синайского полуострова… Решением губернатора объявлен „красный“ уровень угрозы… Запрещены купания и подводные плавания на побережьях Шарм-эш-Шейха… Штраф за подкармливание акул и бесконтрольную рыбную ловлю… Прибыла команда иностранных экспертов…»

Юля по-прежнему нависает над ним.

– А?

– Пожелания есть?

– Кокосовых печенюшек возьми, если будут. Этих, воздушных.

Юля уходит, и Герман продолжает:

«Эксперты-океанологи предполагают, что причина в мертвых овцах, которых сбросили с грузового корабля в окрестностях курорта: акулы обезумели от непривычной пищи… Президент ассоциации „На глубине“ обвинил рекордную температуру воды, которая вызывает жор… Губернатор не исключает провокацию „Моссада“: акулы-людоеды были выпущены в Красное море, чтобы разрушить туристическую индустрию…»

Информацию подготовил дома. Начал читать в самолете.

«Сооружение на пляжах Египта подводных преград, которые защитят от акул места купания… Но многие туристы приезжают в Шарм-эш-Шейх за кораллами, а крепить противоакульи сети там, где дно обрывается на большую глубину, – дорого, хлопотно и ненадежно из-за длины столбов…»

Юля ставит перед ним тарелку с печеньем и кружку чая.

– Спасибо.

– Обращайся.

Дети играют в прятки. Стас приносит блюдо с нарезанной дыней.

– Боисся акул? – спрашивает, глядя через руку Германа на распечатку.

– Акуль нет. Барьер стоять.

– А если заплывут?

– Значит, жаждут общения.

– А если пожрати?

– Значит, судьба…

– Ой, хватит вам! – говорит Света. – Всегда эти акулы были. И кусали иногда тех, кто на кораллы полезет, только замалчивалось. – Мама Светы работает в турфирме, через которую брали путевки. – А сейчас просто раздули до небес!

– Кто раздул? – спрашивает Герман. – Власти Египта? Им-то зачем?

– Кушайте дыню, – отмахивается Света.

Дыня оказывается невкусной.

Море, аквапарк, ужин с жареными колбасками и сардинами.

Вечером аниматорша собирает малышню на детскую дискотеку: ходит кругами – змейка растет. Безмолвные дети тянутся за нарядной тетей, как за гамельнским дудочником. Уходят в сторону амфитеатра. Костик и Алиса идут последними, ни разу не оборачиваются.

Небо темное, но жарит так, будто над головой постоянно распахивают сотню духовок. За синтезатором топчется диджей. Юля и Света танцуют на террасе, Герман и Стас тянут пиво.

Бочком подгребает тощий негр в безрукавке на голое тело.

– Не танцуете? Почему?

– Мужчины не танцуют, – говорит Стас.

– Давайте на особый вечеринка. – Тощий дергано кивает в сторону моря.

– Где?

– На пирсе.

– На пирсе?

– Да. В самом конце.

– И что там?

– Там хорошо.

Глаза зазывалы кажутся Герману странными: водянистые, пустые. Негр, как заведенный, давит на козелок своего уха, словно хочет избавиться от серной пробки.

– Спасибо, – говорит Стас. – Мы пас.

Тощий уходит.

Стихает музыка, ведущий приглашает на караоке. Стас приносит из бара две текилы со спрайтом.

– Похоже на «Буратино». Помнишь советский лимонад?

Герман пробует и кивает.

Среди отдыхающих есть Цой, Лепс, Высоцкий. Настойчивая Ваенга поет в нос две композиции подряд. Смешнее всего наблюдать за Шуфутинским – голым по пояс, загорелым докрасна парнем в солнцезащитных очках, с белым крестиком на груди. Своей очереди с нетерпением ждет нескладный парень с собрания, его чернявая подружка («Ей есть восемнадцать?») после каждой песни вскакивает, визжит и хлопает в ладоши.

– Я в амфитеатр, – говорит Герман, – детей гляну.

Он идет по дорожке из камня, слева высятся пальмы («пусть тебе приснятся пальмы Шарм-эш-Шейха…»), по стволам которых ползет свет подножных прожекторов, и мрачная торцевая стена трехэтажного корпуса, справа горят витрины аптеки и сувенирного магазина. Герман ныряет в арку с выцветшей непритязательной вывеской «Theatre club», шагает по центральному проходу. Дети резвятся на сцене, их тела вспыхивают под ярким светом прожекторов. Три ряда стареньких стульев заняты родителями, которые загородились смартфонами. Из колонок несется: «Арам-зам-зам…»