Дорога к людям - Кригер Евгений Генрихович

— Ну, да! А я не знаю, как объяснить буржуазной барышне, что в наше время батюшки в России своих домов в городах не имеют. Так и просидели всю ночь у фьорда. И весь наш разговор — о количестве домов у моего батюшки.

Потом Сережа надолго уехал на Дальний Восток, присылал открытки с нашей почтовой партией в шахматы и фото — он стоит на краю ущелья под ветвями огромного кедра. Наблюдателен он был по-писательски точно и картинно, что ли, рельефно. Однажды на палубе парохода у Владивостока среди пассажиров заметил корейца. Присмотрелся к нему и подошел к капитану: «В порту не дайте ему уйти, распорядитесь, чтобы матросы задержали его». Во Владивостоке кореец передан был в руки чекистов. Оказался он японцем, шпионом. Не бывав в Японии, Сергей хорошо знал их особенности, — есть у него рассказ «Госпожа Слива» о японской девушке, не отличимый от прозы писателей Ямато, — и приметы их одежды, обуви э цетера. И что-то именно в этом, какая-то мелочь наряда, не свойственная корейцам, насторожила Диковского, не контрразведчика — писателя.

С Дальнего Востока привез Сережа русскую молоденькую, до сих пор худенькую Валентину. Поселились они в Замоскворечье, в переулке с курьезным названием — Спасо-Болвановский. Комната крошечная. Книги, книги, книги... Справочники по технике, военному делу, мореходству, даже ботанике, хотя Сергей любил и знал все живое в природе. Любили молодые друг друга самозабвенно. Выпускали домашний юмористический журнал на английском, Валя владела им хорошо. Диковский умел видеть жизнь во всех ее подробностях, но писательский справочный аппарат считал необходимым: любая собственная мелкая неточность заставляла его страдать, если попадала в печать.

Был у него брат — Тарас. Тоже человек пишущий. Сложением он был более плотен, нежели Сережа, а в очерках, напротив, излишне изящен.

— Ты красиво пишешь, Тарас, — корректно упрекал его Сергей. — Умопомрачительно элегантно. Тебя должны обожать сентиментальные машинистки и престарелые генеральши. Грубее пиши, Тарас!

Сергей уже издал превосходные книги, но только начинал по-настоящему чувствовать, что призвание его не журналистика, а литература. Когда пришло время, он оставил работу в «Правде», отвлекавшую его от дела писательского, а на это пошли бы немногие. Входил в жизнь большой, интересный, мужественный, смелый писатель. Нет, он вошел, но талант его обещал еще многое впереди, очень многое.

Обещал... Зимой 1939/40 года я был откомандирован ПУР РККА в газету 9‑й армии «Героический поход» редактора, ныне генерал-майора Давида Осиповича Ортенберга. Было это в пору неприятного, досадного вооруженного конфликта с Финляндией Маннергейма. В пути вспоминал документальный рассказ Сергея о наших морских пограничниках, застигнутых на острове большим отрядом вооруженных японских контрабандистов. Бой неравный, трудный, наши обречены, но яростным сопротивлением не только отбились от захватчиков, незаконно вторгшихся в нашу зону, но захватили их всех, раненных, все же не убитых, живых, и передали в руки судебных органов.

Уверен, Диковский участвовал в этой схватке, с чужих слов так подробно, точно, обстоятельно и заинтересованно не расскажешь о случае необыкновенном.

Да, Сергей — смел, тверд, страха не знает.

Прибыл я в редакцию «Героического похода» и узнал:

— Сергей Владимирович убит!

Я едва устоял на ногах. Как убит?! Я спешил скорее добраться до Ухты, где дислоцировались политотдел и редакция, спешил увидеть Сережу и присоединиться к нему — и вот опоздал. Всего на пять дней!

Погиб Сережа вместе с писателем Борисом Левиным в окруженной противником 44‑й дивизии, прибывшей с территории освобожденных Западной Белоруссии и Западной Украины. На странице книги Сергея «Избранное» жена его Валя написала коротко: «Он любил вас, Женя!» И в словах этих для меня и гордость, и страшная душевная боль. Нет больше полного юмора, сильного, талантливого, молодого человека. Нет!

1968—1976

ИСЧЕЗАЮЩАЯ ГРАНЬ

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Впервые мы встретились с Борисом Ивановичем Сатовским в 1949 году. Из ворот сборочного цеха медленно своим ходом выдвигалась на гусеницах исполинская по тем временам машина — скальный электрический экскаватор «СЭ‑3». Первую букву можно истолковать двояко — скальный или Сатовского, или же совместить оба понятия. То было на знаменитом уральском машиностроительном комбинате Уралмаш. Емкость ковша — три кубометра. Мне разрешили подняться в кабину машиниста. Я забрался туда по трапу и, взглянув вниз, через окошко увидел: по высоте над землей это напоминает вид из рубки эсминца.

— А где конструктор?

В группе взволнованных инженеров стоял высокий, худощавый, темноволосый, на редкость немногословный человек, совсем молодой, бывший машинист экскаваторов, только не советских, их еще не производили, а американских, «Марион» и «Бюсайрес», — Борис Иванович Сатовский.

Они обменялись с машинистом двумя-тремя фразами, понимая друг друга с полуслова. Машинист напомнил мне о прежней профессии Бориса Ивановича, и я вспомнил, как в 1931 году сам наблюдал за работой «Марионов» и «Бюсайресов» на Магнитострое и Кузнецкстрое, где наши инженеры и рабочие-строители нередко поражали иностранных консультантов остроумными решениями сложных задач, обходясь для подъема, скажем, колошника доменной печи без кранов, которых было тогда мало, а как-то иначе, проще.

— Прошлым летом американцы снова были у нас, — сказал Сатовский. — Я не преувеличиваю — хотели убедиться, что одних только скальных экскаваторов наш завод выпускает по триста в год. С того дня, как мы с вами познакомились, мы выпустили пять тысяч таких «Уральцев». Уникальной была когда-то машина, но давно стала серийной.

— А что же американцы, не могут?

— Как вам сказать. Инженеры там прекрасные, это известно. А вот массовый серийный выпуск им трудно наладить. И дело не в технике, а в особенностях американской экономики. Конкурентная борьба! Потому что машин много, но все они разнотипны. Разных фирм. И переводить их в серию им «невыгодно» и сложно. Впрочем, надо ли вам это объяснять. Это как с зажигалками. Во Франции их выпускают добротные, но лишь на один раз. Кончился газ, покупай новую! И фирме выгодно. Наши же мастера научились переделывать эти зажигалки на многоразовую заправку бутаном. По существу навсегда, пока зажигалка не выйдет из строя. Вот так и в Америке с экскаваторами, приблизительно, конечно.

...На этот раз я пришел к Борису Ивановичу не для разговора на темы чисто технические. Хотелось разобраться в особенностях работы конструктора, в буднях и в ее романтике, понять, как становятся конструкторами, как делают открытия сегодня, в век научно-технической революции.

— Ваше творчество... — начал было я, но Сатовский поморщился.

— Слишком высокопарно! Работа у нас хоть и сложная, но обыкновенная. У токарей тоже нередко бывают сложные задачи.

— Не согласен с вами. Ваш труд соседствует с научным.

— Не будем спорить.

Генеральный конструктор горнорудного и нефтебурового оборудования, доктор технических наук, дважды лауреат Государственной премии родился на юге, в Кутаиси. Отец его, агроном, заведовал казенными виноградниками. В 1936 году, будучи студентом, проходил практику на мелиорации кубанских плавней. Там в качестве помощника машиниста впервые взялся за штурвал «Бюсайреса» с ковшом в 0,57 кубометра. Его взяло за живое: вот бы начать создавать такие экскаваторы!

В Ленинграде участвовал молодой Борис в составлении одного из проектов, потом — Уралмаш, испытание первых его машин на Коунрадском медном руднике. Успех.

— Скажите, Борис Иванович, чувствуете ли вы при составлении проектов, что были когда-то машинистом?

— Разумеется. Сказывается во всем. Сидя над чертежом, ощущаешь себя за штурвалом экскаватора. Это очень помогает. Входишь в положение машиниста и решаешь, как создать ему максимум удобств в кабине. И вижу малейший узелок механизма, динамику всех процессов в движении корпуса экскаватора и его ковша. И узелок перестает быть неуловимым. Все это выражается в формулах. Это элементарно. Вот вы допытываетесь, сравнивая нашу работу с трудом композиторов, не приходит ли иногда верное решение во сне. Не знаю, может, так и случалось, не помню. Но вряд ли. Работа над проектами не может быть выполнена одним конструктором, только группой, где каждый решает свою часть проекта агрегата, а остальные — прочие узлы. Вы говорите, что всякий творящий, поэт ли, инженер ли, нуждается в уединении и тишине. У нас же — напротив, истина рождается в разговоре, иногда даже не имеющем отношения к проекту, но вдруг за какой-то пустяковой фразой по ассоциации приходит верное решение. Странно? Но это так.