Комбриг (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Иван Яковлевич кивнул товарищам и полез в вагон. Один из путейцев жевал большущую скибку хлеба и хрустел луковицей. От вида и запаха деликатесов, есть ещё сильнее захотелось.

Событие шестьдесят третье

- А что будет, если я подберу пароль к твоему е-мейлу?

- Схлопочешь по е-бейлу.

Двое рядовых НКВДшников пришли часа через три, Брехт, уставший волноваться, прилёг на свою полку в купе и вдруг отключился. Заснул, и тут как давай в дверь вагона тарабанить. Подскочил. Помотал головой сонную одурь из ушей вытряхая. Хуже нет, днём заснуть, просыпаешься не отдохнувшим, а уставшим.

Иван Яковлевич открыл дверь вагона. Козырнули, два стриженных почти под ноль пацана. Сказали, что будут охранять. Сказали, и давай в вагон переться.

— Стоять. Бояться. Кого вы охранять собрались? Меня что ли? Так не надо. Обойдусь. Ходите один с одной стороны этих трёх вагонов, второй с другой и бдите. Там секретная техника на платформах, вот её и охраняйте. Когда смена?

Товарищи насупились. Полезли назад, и, пошмыгав носами, попытались разойтись.

— Я спросил … Объясните мне, какое из двух красивых русских слов «Когда смена» вам не понятно.

— В шесть вечера. — Буркнул тот, что пониже и поплотнее, худой и бледный кивнул.

Разошлись и, как Брехт им и сказал, стали вдоль вагонов с обеих сторон выхаживать. Кердык. Попробуй теперь в город смотайся. Да, и надо ли? Эх, нужно было «слово» с юношей горячих взять, что из дома не выйдут, и пацана с дивчулей будут защищать до последнего «издыхания».

Стоп. Что-то Брехт и забыл совсем ещё про одного пацана, прямо как из головы вылетело, что в соседнем купе спал Ванька Жиров. Брехт, когда на станцию пошёл, то заглянул к Ваньке, тот пускал слюни и сопел в обе дырочки. Так три часа прошло. Неужели сбежал, пока Иван Яковлевич бегал на станцию?

Нет, как спал, так и спит. Ну, разве на другом боку. Силен, время уже к двенадцати приближается.

— Кормить пацана надо, — тихонько прикрыл дверь, Брехт.

В вещмешке было пяток банок тушёнки и пачка чая початая, не густо. Так и не планировал сидеть на станции, сейчас по плану уже должен с интернационалом обедать в съёмном доме и собираться в дорогу. Нужно идти на вокзал и раздобыть еды, а заодно можно и новостей свежих добыть. Было серьёзное «НО». Именно на вокзале ментов и чекистов должно быть полно. Могут его сцапать? Могут. Документов нет, справка нестандартная. Так есть же солдатики! Брехт спустился на грешную землю. Худой и бледный как раз мимо проходил.

— Боец, как тебя родители обзывают? — пошутить хотел, не вышло.

— Я детдомовский, родители сгинули в тридцать втором.

Чёрт. Тут тоже голод был.

— А в детдоме как называли? — до конца теперь доигрывать надо.

— Ерёмой, меня Еремей Сахно, зовут.

— Ерёма, давай я тебе денег дам и ты на нас всех пирожков там и котлеток разных в буфете на вокзале наберёшь. — Брехт пошуршал сторублёвкой.

— Никак нет, товарищ комбриг, там патрули, до вокзала не дойти, да и меня за оставление поста расстреляют. У нас сержант строгий.

— Ладно, забудь.

Пришлось идти в вагон назад и вскрывать банку тушёнки, а потом и ещё одну, проснулся Ванька и стал облизываться, высунувшись из двери.

— Умывайся и давай к столу. Сегодня в меню деликатес. Тушёнка говяжья.

— А хлеб? — Ванька за ложкой потянулся.

— Умываться сначала, шагом марш, — хлопнул по синюшной ручонке. Нда, совсем тощий паренёк, болеет, скорее всего, чем-то. Нужно срочно китайскому врачу показать. Домой пора. Ещё ведь чуть не месяц по стране колесить, это скорый поезд, — Хлеба пока нет, как и других разносолов. Какая-то облава на станции, сказали посидеть в вагоне, ничего, сейчас банки в кипяток суну, вон в тарелку высыпим, луковица одна есть, туда покрошим. Суп наваристый получится. Объеденье.

— Угу, я тушёнку люблю.

Поели, посидели, в крестики-нолики поиграли, потом в морской бой. Ох, и азарта, понравилась пацану новая игра.

В шесть часов пришёл тот же сержант и привёл смену. Брехт к нему бросился, как к отцу родному.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Товарищ сержант госбезопасности, я же с голоду вымру, как мамонт.

— Кто?

— Россия родина слонов. Потом расскажу, что с едой, можно мне сходить на вокзал в буфет, пирожков купить, котлет, хлеба, пряников к чаю? И вообще, — Брехт понизил голос до шипящего шёпота, — Товарищ сержант, а что творится и когда это закончится?

Боксёр бывший свой свёрнутый налево нос почесал, посмотрел оценивающе на молодого больно комбрига, ну, Блюхер в его годы уже давно командармом был.

— Иван Яковлевич, — надо же запомнил данные из справки, вы не суйтесь на вокзал, точно загребут наши.

— А вы чего не загребёте.

— Ну, я тоже немец. Вальтер. Иоган Яковлевич. Записан теперь в удостоверении — Иван Яковлевич. Тёзки. Полные. Тёзкам нужно помогать, — усмехнулся.

— Понятно, спасибо. Так что с едой и когда это закончится?

— Когда закончится не знаю, повальные аресты в Киеве, почти весь ЦК партии арестован во главе с Хрущёвым. Кубло настоящее свили. Польские шпионы все. Ладно, вам этого знать не положено.

— Понятно. А по пропитанию? Я денег дам. На всех.

— Давайте, схожу. Завтра не моя группа здесь будет на вокзале, так что лучше вообще носа не высовывайте из вагона. Сидите как мышь.

— Мыши, там парень со мной.

— Тем более. Давайте деньги. — Брехт ему две сотни протянул.

— Хватит?

— Хватит. Я послезавтра с утра вас попроведую. А у паренька вашего, что с документами?

— Паспорт. Нормально всё. В гости ко мне едет.

— В гости так в гости, но как вернусь, документы проверю, если что с меня ведь спросят.

Понятно, дружба, дружбой, а табачок врозь.

— Иван Яковлевич, вы ещё, если будут, газеты купите, хоть узнать, что в мире и стране творится.

— Хреново всё в стране. У вас, там, на Дальнем Востоке, опять японцы чуть не каждый день провокации устраивают. Хорошо, куплю газеты, если будут свежие. Идите в вагон. Мало ли. Стукну, три раза.

Блин, как в кино. Пароль: «У вас продаётся славянский шкаф». Отзыв: «Нет, продали, остался только французский спальный гарнитур «Людовик XIV»».

Событие шестьдесят четвёртое

Для того, чтобы привлечь внимание официанта, гражданин Иванов громко постучал пирожком по столу.

— Да, пирожки у хозяйки не очень.

— Зато булки — то, что надо…

Ванька ел и спал. Потом спал и ел. Потом …

Потом, наконец, наступило субботнее утро, и появился тёзка. Сержант был с чёрными кругами под глазами и осунувшийся, свёрнутый и чуть расплющенный нос даже заострился и сейчас крючок бабы Яги напоминал.

Принёс кулёк бумажный, из газеты скрученный, пирожков, ещё тёплых. Брехт растолкал Ваньку и, жуя капающий жиром пирог с яйцом и рисом, промычал:

— Че… го но… во… го?

— Всё, товарищ комбриг, закончилась операция. Так, что можете по городу ходить, милиция ещё дежурит в усиленном режиме, но в основном в местах, где бывают большие скопления народа и у правительственных зданий.

— Много народу арестовали? — За второй взялся, с картошкой оказался.

— Народу. Врагов. Шпионов польских и немецких. Почистили.

— Неужели и Хрущёва?

— И Хрущёва и ещё многих из ЦК. Только их сразу в Москву самолётом увезли, про них ничего не знаю. — В глазах запавших чекиста отразился пирожок, и он облизнулся.

— Иван Яковлевич, угощайтесь. Вот эти длинненькие с мясом. Так сок и капает. — Брехт кулёк к самому носу сержанта сунул. Тот вдохнул, вздохнул и, взяв пирожок с мясом, вздохнул ещё раз.

— Жена у меня отличные пироги делала. Пирожки не очень, подгорали вечно, затто пирог всегда отменный получался, с рыбой особенно.

— Делала?

— Померла родами. Доктор пьяный был, а роды тяжёлые.

— Сочувствую. — Брехт пирожки отодвинул от чекиста.

— Я тогда и пошёл в ОГПУ, чтобы с вредителями всякими бороться.

— Понятно, — Ванька подскочил и сразу два пирожка из кулька выудил, — А чем до этого занимались?