Аврора Флойд - Мэри Брэддон

Он отер пот, струившийся с его лица, концом своего грубого носового платка. Дыхание его было прерывисто; мистрисс Поуэлль могла слышать биение его сердца в ночной тишине.

— Я не скажу про вас, — продолжал он, — а вы не скажете про меня. До сих пор у меня шрамы на плече от ее хлыста. Я гляжу на них иногда, и они не дают мне забыться. Она знатная дама и щеголиха, а приходит к слуге своего мужа украдкой ночью. Может быть, не далек тот день, когда она будет выгнана из этих ворот, и я доживу до этого. Шш!

Все крепко сжимая ее руку, он сделал ей знак молчать и наклонил свое бледное лицо вперед.

— Слушайте, — шепнул он, — слушайте: каждое новое слово губит ее более.

Коньерс первый заговорил после остановки в разговоре. Он спокойно докурил свою трубку и выбил золу на стол, прежде чем продолжать разговор с того места, на котором остановился:

— Две тысячи фунтов, — сказал он, — билетами английского банка или золотой монетою. Вы понимаете, две тысячи. Вот мое предложение, или я завтра же уеду отсюда со всем принадлежащим мне.

— И этим вы ничего не получите, — спокойно сказала мистрисс Меллиш.

— Не получу? Пусть так, но отмщу тигрице, когти которой оставили на мне знак, который я возьму с собою в могилу.

Небрежным движением руки приподнял он волосы и указал на шрам на лбу — белый знак, едва заметный при тусклом свете сальной свечи.

— Я добродушный, сговорчивый человек, мистрисс Джон Меллиш, но я не забываю. Что же, две тысячи фунтов, или война на ножах?

Мистрисс Поуэлль с нетерпением ждала ответа Авроры; но прежде чем Аврора отвечала, тяжелая капля дождя упала на светлые волосы вдовы прапорщика. Капюшон ее манто упал назад и оставил открытой ее голову, Эта крупная капля была предостережением наступающей грозы. Раскат грома медленно раздался вдали, и молния задрожала на бледных лицах двух слушателей.

— Пустите меня, — шепнула мистрисс Поуэлль: — Пустите меня, я должна воротиться домой прежде чем начнется дождь.

Стив медленно выпустил ее руку. Он держал ее бессознательно, совершенно забыв обо всем, кроме двух человек, разговаривавших в коттедже.

Мистрисс Поуэлль встала с колен и тихо ушла. Она вспомнила необходимость воротиться домой прежде Авроры и прежде чем начнется дождь. Ее мокрое платье выдаст ее, если она не успеет прийти до наступления грозы. Она была худая, тощая и быстро пробежала по узкой, крытой тропинке до железной калитки, в которую она вышла за Авророй.

Тяжелые капли дождя изредка падали на листья. Второй, третий раскат грома пронеслись в воздухе как страшный рев какого-нибудь голодного зверя, приближающегося к своей добыче. Синие проблески молнии освещали лес, но гроза еще не разразилась со всем своим бешенством.

Капли дождя пошли чаще, когда мистрисс Поуэлль вышла из леса, еще чаще, когда она бежала через луг, и еще чаще, когда она добежала до двери передней, из которой вышла час тому назад, и села, запыхавшись, на скамейку, чтобы перевести дух, прежде чем пойдет дальше.

Она еще сидела на этой скамейке, когда четвертый раскат грома потряс низкую кровлю над ее головой и дождь полился с темного неба с такою силою, что как будто огромная дверь была отперта в небесах и целый небесный океан вылился на землю.

— Я думаю, славно достанется миледи, — пробормотала мистрисс Уальтер Поуэлль.

Она бросила свое манто на скамейку в передней. Один из слуг запирал парадную дверь.

— Ты запер окна в гостиной, Уильсон? — спросила она.

— Нет; я боюсь, что мистрисс Меллиш еще не воротилась. Джэрвис собирается идти за нею с фонарем и большим зонтиком.

— Скажи Джэрвису, чтобы он остался. Мистрисс Меллиш воротилась полчаса тому назад. Можешь затворить все окна и двери.

— Слушаю, сударыня.

— Кстати, который час, Уильсон? Мои часы отстают.

— Четверть десятого по часам в столовой.

Слуга запер парадную дверь огромным железным запором, к которому был привешен колокольчик, для уничтожения покушений мошенников.

Из передней слуга пошел в гостиную, где старательно запер длинный ряд окон; из гостиной пошел в переднюю, из передней в столовую, где запер большую стеклянную дверь. Когда он сделал это все, сношения между домом и садом были прерваны.

«По крайней мере муж узнает, что она выходила, думала мистрисс Поуэлль, ходя по следам лакея, чтобы удостовериться сделает ли он все это.

Меллишская прислуга не очень была расположена к вдове прапорщика. Когда лакей воротился в людскую, он сообщил своим товарищам, что она подсматривала за ним больше прежнего.

Когда мистрисс Поуэлль увидала, что последний запор был задернут и последний ключ повернут в замке, она воротилась в гостиную и села у стола с каким-то вышиваньем. Она торопливо пригладила волосы и поправила свое платье и казалась так же опрятно одета, как сходила к утреннему чаю в свежем утреннем туалете.

Она сидела за работой около десяти минут, когда Джон Меллиш вошел в гостиную, усталый, но торжествующий, после своей борьбы с простыми правилами умножения и вычитания. Мистер Меллиш, очевидно, сильно пострадал в этой борьбе. Его густые каштановые волосы торчали на голове, галстук был развязан, а воротник расстегнут, для облегчения его широкого горла.

— Наконец-то я вырвался из школы, мистрисс Поуэлль! — сказал он, хлопнувшись на диван, к неминуемой опасности немецких пружин, — я уж убежал, а то Лэнгли, пожалуй, продержал бы меня до полночи. Но теперь все кончено! — прибавил он с глубоким вздохом облегчения, — все кончено! и, право, мне остается пожелать, чтобы новый берейтор не был так честен.

— Вы хорошо знаете нового берейтора, мистер Меллиш? — невинно спросила мистрисс Поуэлль, как будто скорее желала занять хозяина разговором, чем удовлетворить свое любопытство.

— Я даже никогда его не видал, — равнодушно отвечал Джон, — но Джон Пастерн рекомендовал его — этого довольно; притом, Аврора его знает: он был прежде в службе ее отца.

— О? неужели! — сказала мистрисс Поуэлль: — Неужели! Мистрисс Меллиш знает его! Тогда, разумеется, он надежный человек. Он замечательно красивый молодой человек.

— Замечательно красивый, — сказал мистер Меллиш с беспечным смехом, — стало быть, в него влюбятся все горничные и ничего не будут делать, а все глядеть из окошка в конюшни. Это всегда так бывает, когда имеешь красивого конюха. Сюзанна, Сара и все остальные примутся беспрестанно мыть окошки и пришьют новые ленты к своим чепчикам.

— Я, право, не знаю ничего об этом, мистер Меллиш, — отвечала вдова прапорщика, — хотя я жила во многих семействах.

Она сказала совершенную правду, потому что она переменила так много мест, что ее враги начали утверждать, будто она нигде не может жить более года по той причине, что ее хозяева тогда узнают ее настоящий характер.

— Я занимала доверенные места, — сказала мистрисс Поуэлль, — и с сожалением должна сказать, что я видела много семейных несчастий от красивых слуг, наружность и обращение которых выше их сословий. Мистер Коньерс вовсе не такой человек, которого я желала бы видеть в семействе, где находятся дамы.

Болезненная слабость, какой-то холодный трепет пробежал по геркулесовскому стану Джона, когда мистрисс Поуэлль выражалась таким образом. Это чувство было так неопределенно, что он сам не знал нравственное или физическое было оно, так же как он не знал, что ему не нравилось в словах вдовы прапорщика. Это чувство было так же скоропреходящее, как неопределенное. Честные голубые глаза Джона с удивлением осмотрелись вокруг комнаты.

— Где Аврора? — спросил он, — ушла спать?

— Я думаю, что мистрисс Меллиш легла, — отвечала мистрисс Поуэлль.

— Так и я тоже пойду. Без нее точно как в тюрьме, — сказал мистер Меллиш с приятным чистосердечием. — Может быть, вы будете так добры, сделаете мне стакан грога прежде чем я уйду, мистрисс Поуэлль: меня пронимает дрожь после этих счетов.

Он встал, чтобы позвонить в колокольчик; но прежде чем он отошел на три шага от дивана, нетерпеливый стук в закрытую дверь балкона остановил его.

— Кто это? — воскликнул он, устремив глаза в ту сторону, откуда послышался стук.

Мистрисс Поуэлль встала прислушаться с лицом, не выражавшим ничего, кроме невинного удивления.

Стук повторился громче и нетерпеливее прежнего.

— Это, должно быть, кто-нибудь из слуг, — пробормотал Джон, — но зачем же он не обойдет кругом к заднему входу? Однако я не могу же держать беднягу на воздухе в такую ночь, — прибавил он добродушно, отворяя балкон.

Он выглянул в темноту и дождь.

Аврора, дрожа в своей промокшей одежде, стояла в нескольких шагах от него, и дождь тяжело бил ее по голове. Даже в этой темноте муж узнал ее.

— Ангел мой! — закричал он, — это ты? В такой дождь и в такую ночь! Войди же скорее, ради Бога, ты, должно быть, промокла до костей.