Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником - Лиза Таддео

коктейлям на круглых подносах. Или черным озерам и качелям из автомобильных покрышек. Наверняка то же самое кажется большинству любовниц. Но называть себя любовницей – что Вика, что Бескрайнего Неба, что даже Тима, если уж на то пошло, – было бы смехотворно. Жаль, что я не являлась чем-то таким непритязательным и поддающимся определению как любовница.

В тот четверговый вечер на веранде Бескрайнего Неба я смотрела на город под собой. Я была в белом платье с деревянными пуговицами по центру. Это было одно из самых дорогих моих платьев, хотя по виду так и не скажешь. Бескрайнее Небо вынес на террасу два бокала розового вина, и мы стали смотреть на город через каменную балюстраду. Вблизи Биг-Ская я ощущала жар. Мне хотелось раскрыться, хотелось раскинуть ноги в обе стороны настолько широко, насколько возможно, и принять все, что этот мужчина мог выстрелить внутрь меня. Я спросила, радуется ли он будущей поездке в Монтану, и Бескрайнее Небо сказал: «О да, дождаться не могу».

Не знаю, на что я рассчитывала. Но точно не на это. Я упивалась каждой секундой с ним, а Биг-Скай просто проводил время, перед тем как насладиться горным воздухом вместе с семьей. Мы трахались на одном из полосатых шезлонгов под серебристыми манхэттенскими звездами. Бескрайнее Небо не надел презерватив – всегда вынимал и кончал мне на грудь. Это был наш коронный номер.

Хоть мне и хотелось остаться, я знала, что нельзя, и, едва перевалило за полночь, вызвала такси. Это был мой выбор – страдать таким способом.

Разговор с Элис о Бескрайнем Небе делал мои чувства к нему и более болезненными, и более терпимыми. Я рассказала ей только первую часть истории о Вике, которую можно было бы назвать медовым месяцем, хоть мне и претит думать об этом в таком ключе. Элис давала мне именно то, чего мне всегда хотелось. Она позволяла мне ощутить себя видимой и слышимой.

– Есть какие-то травы, которых ты решительно терпеть не можешь? – спросила Элис, когда мы оказались перед прилавком с зеленью. Высокие зонтики укропа и блестящие пучки кинзы, петрушки, базилика, расставленные в стеклянных банках, словно крохотные деревца.

– В целом?

– Это вещи, с которыми нам следует разобраться сейчас. Иначе так вот сблизишься с человеком, а потом в один прекрасный день выяснишь, что он недолюбливает укроп. И будешь обречена ненавидеть этого человека вечно.

– Укроп – повод для расставания?

– Нет. Кинза – да. Я не терплю людей, которые не любят кинзу. Они зашоренные и ограниченные.

– Я могла бы прожить без орегано, – сказала я.

– Без орегано кто угодно может прожить. Это как раз нормально.

– Нет никаких трав, которые я ненавижу. И считаю, что шнитт-лук и кервель прекрасны.

Элис повернулась ко мне и улыбнулась. Я дала правильный ответ.

– Ты сама готовишь? – поинтересовалась она.

Я кивнула. Меня беспокоило, что эта женщина может быть более умелой в классических техниках, например, в припускании рыбы. Вероятно, Элис была из тех, кто аккуратно все нарезает, у меня никогда не хватало терпения нарубить репчатый лук симпатичными кубиками.

– Как думаешь, – спросила она, – не рано ли нам готовить вместе?

– Может быть, – сказала я. Мы обе рассмеялись. Нет лучшей приманки на свете, чем смеющиеся женщины. Парни в ярких «рэйбенах» встали, как вкопанные, и бесстыдно пялились на нас. Их было четверо, и все хороши, как на подбор. Взгляды у парней не отличались добротой. Я мельком задумалась, сколько женщин они обрюхатили, если считать в сумме. Порой я не могу пройти по городскому кварталу, не видя безмолвные аборты в воздухе над головой каждого прохожего.

Парни застыли в характерной безвоздушной атмосфере мужчин, выжидающих момента, чтобы напасть. То, как они смотрят – губы, приоткрытые в плотоядной ухмылке, блестящие глаза, – часто заставляет женщину сказать что-нибудь первой, нередко из страха.

Я как раз гадала, обратила Элис на них внимание или еще больше привыкла к приставаниям, чем я, когда она вдруг заговорила:

– Мы с вами где-то встречались?

Явный вожак – самый высокий, одетый в майку цвета розового маркера, в «рэйбенах» цвета желтого маркера – задрал очки кверху, в песочную шевелюру.

– Мы как раз думали, может быть, вы, девушки, знаете, где здесь найти вегетарианские масала доса?

– Масала доса традиционно вегетарианские, так что нет необходимости выбирать, – заметила Элис.

– На самом деле, в некоторые кладут мясо, – возразил вожак, улыбаясь.

– На самом деле, в некоторые кладут мясо, – передразнила его Элис, поджав губы.

Парни коллективно обиделись. Забавно, какой вид при этом становится у мужчин. Годами они могли неистово пихать в тебя пальцы и «только кончик», все время твердя: «Только кончик, только на секундочку», и это не вопрос, а скорее мантра. Они могли бездумно трахать тебя сзади, работая бедрами, как гидравлический насос. Они могли быть усталыми, больными, печальными, разъяренными из-за того, что подхватили простуду, однако их бедра всегда находились в полном порядке, двигаясь туда-сюда, точно деталь машины. Мужчины – надежные трахальщики. И вдруг такая вот печалька. В конце концов, они всего-навсего пытались завязать разговор.

– Индийская культура – более безмясная, чем любая другая, – сказала Элис, – но, судя по вашему виду, ребята, оно пошло бы вам на пользу. Мясо.

Она произнесла слово «мясо» очень мягко. Но не чувственно. Я наблюдала, как насильник в них увядает и скукоживается.

– Может быть, и не рановато, – сообщила я Элис, пристально глядя на парней, – готовить вместе.

Дом Элис, расположенный рядом с Калифорнийской Венецией, оказался совершенно не таким, как я ожидала. Я ожидала, что он будет завидным. Тик и окна, чистые линии. Небогатый, но с хорошей планировкой. По одному цветку в старых бутылочках от итальянских лосьонов.

Я ехала за Элис в своей машине, и, когда мы остановились, меня охватило то нехорошее ощущение, которое появляется у меня при виде противоположности красоте. Оно накрывало меня, когда мы с родителями подъезжали к гостиницам, которые они бронировали, или когда я впервые увидела дом в Поконо.

Жилье Элис не было чистым и холистическим. Это был потрепанный жизнью бордель. Снаружи – крохотный мысок с голубым алюминиевым сайдингом. Обветшалая веранда с двумя креслами в пятнах и старой стальной кадкой. Площадка под верандой была покрыта разломанной белой решеткой. Между краем веранды и началом тротуара тянулась полоса мертвой травы. Снаружи дом был похож на жилище супругов, которые познакомились в колледже, поселились в этом месте после пьяного загула, да так и не собрались уехать.

Входная дверь открывалась прямо в гнетущую кухню. Желтеющие обои. Дешевые белые шкафчики с сосновым