Папа Хемингуэй - Аарон Хотчнер

— Марта была самая честолюбивая женщина из всех, когда-либо живших на земле. Она всегда где-то бегала, собирая для «Колльере» материал. Обожала все чистое, всяческую санитарию. Ее отец был врачом, и у нас дома было как в настоящей больнице. Никаких животных — иметь в доме животных негигиенично. Ее друзья из «Тайма» приходили к нам на финку в отглаженных фланелевых брюках и играли в безупречный светский теннис. Мои же приятели по пелоте тоже играли в свою игру, но делали это весьма грубо, обливаясь потом, потом, разгоряченные, прыгали в бассейн, предварительно не ополоснувшись, поскольку считали, что душ принимают только гомики. Они могли появиться с машиной, полной льда, вывалить его в бассейн и затем играть в водное поло. Вот так и начались трения между мной и Мисс Мартой — мои товарищи по пелоте пачкали ее друзей из «Тайма».

Видит Бог, я никогда и ничего не читал о природе женского начала, но хорошо знаю, что мелочи значат в жизни гораздо больше, чем что-то очень важное. Это — вопрос равновесия. Мало секса — плохо, слишком много — тоже нехорошо. Мужчина должен прочитывать изменения в настроении женщины подобно тому, как он читает котировки перед скачками. И не пытайся найти женщину, с которой нет хлопот, — с такой отупеешь.

Выйдя из кафе, мы отправились на поиски Мэри и нашли ее перед отелем. Она стояла, ожидая нас, в компании Руперта — высокого, краснощекого, ухоженного джентльмена, блистающего безупречной дикцией и ленивыми манерами никогда не работавшего английского аристократа. Хемингуэи были явно рады видеть друг друга, Эрнест обнял жену, а она поцеловала его в губы, продираясь сквозь вновь отросшую бороду.

В первый день праздника пошел такой дождь, что бои пришлось отложить, и мы, вместо того, чтобы сидеть на трибуне, пили вино в баре «Палас», центре всех мадридских интриг, где каждая женщина была похожа на удачливую шпионку.

В последующие дни мы посмотрели несколько хороших (по оценкам Эрнеста) боев, но, как правило, после полудня становилось ветрено и хмуро, и тогда Эрнест терял интерес к представлению.

— Когда небо в тучах, — говорил он, — бой превращается в спектакль без сценического освещения. Самый большой враг матадора — ветер.

Эрнесту очень понравился невысокий, храбрый матадор по имени Чикуэло Второй («Правда, теперь уже не считается хорошим тоном ударять быка по носу, чтобы его разозлить»), и в полное восхищение его привел другой матадор — Кортега.

— Как он наносит завершающий удар! Нависает над самыми рогами, почти не остается просвета. Но, знаешь, быки пропарывали его тело столько раз, что внутри у него теперь только железо и нейлон.

Эрнеста все еще беспокоили травмы, и, хотя он уже не жаловался, я всегда мог сказать, когда у него появлялись боли. В конце концов он решил навестить доктора Мадиноветиа, своего старого друга и одного из самых известных мадридских врачей. После осмотра доктор сказал Эрнесту:

— Вы должны были бы умереть сразу после авиакатастрофы. Поскольку вы этого не сделали, то должны были умереть от ожогов. Кроме того, вы должны были умереть в Венеции. Но раз всего этого не случилось и вы еще живы, то и не умрете, если будете хорошим мальчиком и станете делать то, что я скажу.

Он посадил Эрнеста на строгую диету и ограничил потребление алкоголя до двух порций в день, не считая двух бокалов вина в течение одного приема пищи.

Когда мы ехали домой после визита к врачу, все сидящие в машине вдруг почувствовали отвратительный смрад, который Эрнест идентифицировал как запах мадридских скотобоен.

Это место, куда по утрам приходят старухи, чтобы выпить кровь только что зарезанных животных. Полагают, она очень питательна. Много раз, проснувшись на заре, я приходил сюда и наблюдал novilleros, новичков, а иногда даже самих матадоров, которые упражнялись здесь в закалывании, а вокруг стояли старые женщины, выстроившись в очередь за кровью. Упражнения в закалывании скота были запрещены законом. Однако, имея знакомых среди работников бойни, всегда можно пройти туда, спрятав клинок под одеждой, и потренироваться, чтобы научиться бить в нужную точку на загривке — это место всего-то размером в монету. У матадора нет другой возможности поупражняться. Никто не может себе позволить покупать животных только для того, чтобы потом их убивать, — ни у кого нет таких денег. И хотя упражнения с мулетой и даже с бандерильями можно отрабатывать на муляжах, закалывать быка так не научишься.

Эрнест сказал, что именно там, на скотобойне, наблюдая за матадорами, он понял, что такое заколоть быка. Потом он описал это в «Непобежденном». Тогда же он узнал и о существовании очереди старух, стремящихся выпить кровь только что убитых животных, — о них он рассказал в «По ком звонит колокол». Эрнест напомнил мне и о героях из «Смерти после полудня» — о брате и сестре, цыганах, которые мстили за смерть своего старшего брата, убитого быком. Они пришли к скотобойне поутру, когда там должны были забить на мясо быка, лишившего жизни их брата, и получили разрешение убить быка, вырвав ему глаза и отделив спинной мозг. Затем они плюнули в пустые глазницы, отрезали быку яички, поджарили их на костре, который развели на улице прямо напротив скотобойни, а потом съели. Эрнест сказал, что был на скотобойне в то самое утро. Правда, история эта произошла в Мадриде, а Эрнест переместил действие в Валенсию.

— Как-нибудь почитаешь кусок о старухах из «По ком звонит колокол», — сказал Эрнест. — Сколько холодных утренних часов вместил один тот абзац!

«По ком звонит колокол» никогда не издавался в Испании, но контрабандой роман на английском языке все-таки привозили в страну. Один приятель Руперта, работавший в английском посольстве, дал мне книгу. Я думал, что хорошо знаю текст, но совсем не помнил этот эпизод с пьющими кровь старухами из мадридской скотобойни. Да, они там были. Пилар сказала, что она может чувствовать запах смерти, и Роберт Джордан возразил ей — смерть не имеет запаха, ужас — да, но не смерть. Если смерть пахнет, то чем?

И тогда Пилар начинает описывать запах смерти: во-первых, это запах, который приходит на корабль во время шторма, а все люки и иллюминаторы закрыты. Она просит его понюхать воздух у медной рукояти иллюминатора, этот запах вызывает обморок и ощущение пустоты в желудке — и это лишь часть запаха смерти. А другую часть он найдет, говорит Пилар, в Пуэнте-де-Толедо, рано утром. Она просит его встать у дороги, когда с Манзанареса опускается густой туман, и подождать старух, которые приходят туда на рассвете пить кровь только что зарезанных коров. И когда одна из этих женщин выйдет из бойни, кутаясь в шаль, с посеревшим лицом и запавшими глазами, с волосиками старости на подбородке — бледными побегами смерти, вырастающими из белых восковых лиц подобно побегам фасоли, тогда, говорит Роберту Пилар, он должен обнять эту старуху, прижать ее к себе и поцеловать в губы. В этот миг он обретет и вторую часть запаха смерти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});