Папа Хемингуэй - Аарон Хотчнер

— С этими бычками, — объяснял Эрнест Аве, — иногда даже приходится труднее, чем со взрослыми животными. Они двигаются быстрее, и координация у них лучше. Пусть слово «бычок» тебя не вводит в заблуждение.

Ава стояла рядом с Эрнестом за деревянным барьером, и они смотрели, как Домингин работает с первым бычком. После поразительно красивого представления Эрнест повернулся к Аве и воскликнул:

— Ты видела, что Луис Мигель сделал с этим бычком?! Он подарил ему индивидуальность и сделал звездой. Этот бычок покинул арену преисполненным чувства собственного достоинства, гордый как черт.

— Луис Мигель очень мил, не правда ли? — сказала Ава.

— Ты действительно серьезно к нему относишься? — спросил Эрнест.

— Откуда я могу знать? Мы уже вместе два месяца, но я не говорю по-испански, а он — по-английски, поэтому до сих пор мы толком-то и не общались.

— Не волнуйся — все, что нужно, вы оба прекрасно понимаете.

В этот самый момент бычок, с которым работал Домингин — средних размеров, с трехфутовыми рогами, — отвернулся от мулеты Мигеля, решив, что Эрнест гораздо интереснее. Хемингуэй стоял перед стеной довольно далеко от защитного барьера. Все, и особенно громко Мэри, закричали, но Эрнест даже не подумал сдвинуться с места, а когда бычок приблизился к нему, одной рукой схватил его за рог, а второй — за нос и резко оттолкнул от себя. Тут к ним подбежал Домингин и заставил бычка вернуться в центр арены.

— Неплохо для парня, которому так доставалось, — сказала Ава Эрнесту.

— Мне, конечно, досталось, но я все еще не смят в лепешку.

Домингин поработал с пятью бычками и, когда закончил, был выжат, как лимон.

— Ах, Папа, если бы у меня были бы такие руки, как у тебя. Попробуй, — предложил он Аве, и та пожала мускулы Эрнеста. — Да, не те у меня руки и ноги после такого долгого отдыха… — с горечью сказал Домингин.

— Пользуйся двойной мулетой и большой шпагой, — посоветовал Эрнест. — Это здорово восстанавливает силу рук.

Домингин присел у стены отдохнуть. Ава спросил Эрнеста, что он думает о Луисе Мигеле.

— Не переживай за него. Он настоящий король среди матадоров. Похож на великого Маэру, который никогда не волновался, потому что знал о быках больше, чем они сами знают о себе. Конечно, есть матадоры, которые выходят на арену только ради денег, — но они не заслуживают внимания. А вот тот, кто идет на бой с быком ради боя, — тот будет делать это всегда, не думая ни о каком вознаграждении. Знаешь, так бывает не только с матадорами — это справедливо почти для всех.

Я уехал из Мадрида в конце мая, но до моего возвращения в Штаты в конце июня мы с Эрнестом еще не раз говорили по телефону. Хемингуэи ждали в Неаполе отплытия лайнера «Моросиу», готовые отправиться в долгий путь обратно на Кубу.

Эрнест сказал, что видел нового матадора, Антонио Ордоньеса, и тот ему очень понравился. Именно тогда я в первый раз услышал это имя. Антонио был женат на сестре Домингина красавице Кармен, девушке, которая, еще не достигнув двадцати лет, уже была известна среди любителей корриды благодаря смелости и красоте своих выступлений на арене. Отец Антонио, Каэтано Ордоньес, тоже был известным матадором и в двадцатых годах выступал под именем Нинья де ла Пальма. Каэтано и Эрнест были близкими друзьями. Именно Каэтано был прототипом матадора Педро Ромеро, любовника леди Бретт в «И восходит солнце».

— Если бы ты только его видел! — говорил Эрнест об Антонио. — Он просто великолепен! Если будет продолжать в том же роде и не уйдет с арены, станет таким же, как его отец. А может, даже лучше. Руперт тоже так думает. Только одно меня беспокоит — ведь я так хорошо знал его отца и многих других замечательных матадоров — некоторых уже нет среди живых, а другие покинули арену, потому что стали бояться… Я давно решил, что больше никто из матадоров не станет моим другом. Я так переживал — это было настоящей мукой, — видя, как мои друзья не в силах справиться с быком из-за переполняющего их душу страха. Любой матадор рано или поздно ощущает в себе этот безумный ужас перед быком. И я, наблюдая это, страдаю так же, как мои друзья-матадоры. Полный идиотизм, ведь это совсем не мое дело. Вот почему я поклялся не заводить друзей среди матадоров. Но сейчас, с этим юным Антонио, я попался снова. Думаю, мне удалось понять нечто, что поможет перенести этот ужас в разряд чисто личных проблем, и мне будет проще дружить с Антонио. У него такое замечательное чувство alegria!

— Что это такое — alegria?

— Глубокое ощущение счастья, не подвластное ничему и никому. Когда ты увидишь Антонио, сразу поймешь, почему я попался. Конечно, в любой день вся моя защита против этого кошмара может быть сломлена. Тогда я снова окажусь в дерьме. Но может, стоит рискнуть? Я довольно долго размышлял об этом по дороге из Мадрида в Неаполь.

— Ну и как прошло путешествие?

— Прекрасно.

— А как ты себя чувствуешь?

— Думаю, приступ пройдет, если почки будут лучше работать. Правая здорово болела. С самого начала. Но я следую указаниям врача. За те пятнадцать дней, что мы были в Испании, выпил только четыре бокала разбавленного виски. Правда, потом еще пару в Байонне и парочку вчера. Но никакого джина. Довольно тоскливое существование для любого человека, и для меня тоже. После твоего отъезда мы с Мэри как-то пропустили один бой, пошли в горы и устроили пикник у моста. В следующий раз обязательно возьму тебя.

— Ты имеешь в виду тот мост из «По ком звонит колокол»?

— Знаешь, с тех пор ничего не изменилось. Все как тогда. После войны его восстановили, вернули на место все камни, которые упали в реку, когда мы его взорвали.

— Скажи мне правду, Папа, — ты прикончил макрель? И как насчет шампанского, паштета, грибов и всего остального?

— Все оставил в номере. Сказал горничной, чтобы забрала домой и отдала детям.

Глава 8

Гавана, 1954–1955

Когда летом Эрнест вернулся на Кубу, ему сразу же пришлось ощутить тяжесть Нобелевской премии. Он так нуждался в отдыхе, в возможности спокойно прийти в себя после всех болезней и травм, а вместо этого на него обрушилась мировая слава, повлекшая бесцеремонное вторжение в личную жизнь. То время стало для него самым тяжким периодом в жизни, и никогда раньше он не был так безоружен и беспомощен.

Год назад Эрнест, получив Пулитцеровскую премию, довольно легко отбился от пристального внимания общественности. Но теперь он был в плохой форме, и в этой неравной борьбе ему пришлось понести потери, которые впоследствии Эрнесту так и не удалось восполнить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});