Забывший имя Луны - Екатерина Мурашова

– Пускай, в натуре, Алекс решает, – эхом повторил Валек и со вздохом облегчения опустился на диван, растирая затекшие колени. – Искусает еще. Ходи потом, в натуре, от бешенства лечись.

– Бешенство, между прочим, неизлечимо, – заметил Тимоти, внимательно приглядываясь к скалящемуся в полутьме коридора Кешке. – Абсолютно смертельное заболевание.

* * *

Боян, как и обещал, ушел на переговоры, а остальные насельники каморы до самого вечера обходили Кешку так, как будто он был черной дырой, а они звездолетами с не очень исправными двигателями.

Поляк, вернувшийся в камору значительно раньше Бояна, расставил все по своим местам.

– Что это такое? – спросил он у Кешки, заметив его и рыжую суку в коридоре, где псина, сытая и согревшаяся, спала, блаженно раскинув лапы, а Кешка сидел, обхватив руками колени, и охранял ее сон.

– Собака. Моя, – тут же ответил Кешка.

– А покраше-то не нашел себе собаки? – в голосе Поляка не было ничего, кроме насмешки, и Кешка, приготовившийся было к новому раунду сражения, успокоился и даже позволил себе кривовато улыбнуться.

– Не нашел. Эту нашел. Совсем больной. Лечить, кормить – здоровый.

– Ну ладно, это твое дело, какие тебе собаки нравятся, – не стал вдаваться в подробности Поляк. – Но если будет ссать в квартире, вышвырну к чертовой матери. Все понял?

– Все, – Кешка улыбнулся еще раз.

– А что остальные-то чумовые такие?

– Боятся.

– Чего? – удивился Поляк. – Собаки что ли твоей? Блох ее?

– Нет, меня, – серьезно ответил Кешка.

– Та-ак, – также серьезно отозвался Поляк, не раздеваясь, зашел в комнату и плотно закрыл за собой дверь. Кешка мог услышать через любую стену даже самый тихий разговор, но сейчас его не интересовало, о чем говорят насельники. Он смотрел, как судорожно вздымается и опадает бок рыжей суки и с удовлетворением чувствовал, что успел как раз вовремя. Она будет жить.

Рыжая сука и вправду оказалась на удивление живучей. Через неделю она уже сама спускалась по лестнице во двор (до этого Кешка несколько раз в день выносил ее на руках и поддерживал, пока она делала свои дела. Проходящие мимо люди смотрели кто с недоумением, кто с сочувствием, а какая-то опрятная старушка вот уже несколько раз выносила Кешке аккуратно завернутые в газетку косточки, и что-то бормотала по поводу того, что вот ведь, видать, и в притонах тоже люди живут, раз такую животину жалеют, и может еще выправится все, хотя кругом одни бандиты… Кешка старушкино бормотание не слушал, но косточки брал).

Окрестили рыжую суку Дурой. Млыга, на удивление, привык к ней раньше всех и, когда отпали серо-красные корки на ее спине и боках, обнажив темно-розовую, теплую и безволосую кожу, стал даже иногда похлопывать ее по спине и по морде, ворча что-то оскорбительно-одобрительное.

– Эх, ты, – подслушал как-то Кешка. – Собачатина пятой категории. Идет в рубку вместе с будкой…

Дура на млыгину ласку охотно отзывалась, крутила серым, похожим на грязный ершик для чистки бутылок, хвостом, и повиливала тощим задом. Валька и Васька она откровенно боялась, Поляка уважала, а Тимоти и Бояну не доверяла. Полным же и безоговорочным хозяином признавала Кешку, и каждый знак внимания с его стороны встречала бурным и неумеренным восторгом.

Со временем от присутствия Дуры обозначилась даже некая польза. Каждого посетителя она встречала звонким лаем, причем чувствовала его еще на подходе к квартире, безошибочно отличала своих от чужих, и не брехала попусту на тех, кто проходил мимо.

– Какой-никакой, а сторож, – удовлетворенно говорил Млыга, подкидывая Дуре лакомый кусочек прямо со стола (Тимоти этого терпеть не мог и брезгливо поджимал ноги, когда Дура касалась его безволосым боком). – Глядишь, и оборонит от лихого человека. Предупредит, по крайности…

* * *

В один из хмурых вымороженных дней, когда никуда не хочется идти, и только оранжевые язычки пламени в печке кажутся родными и приветливыми, Кешка сидел на продавленном диване и смотрел телевизор. У стола Млыга учил Дуру прыгать через палку. Дура виляла хвостом, повизгивала от возбуждения и, обежав палку, в который уже раз съедала приманку прямо из млыгиных пальцев. Кешка посмеивался, но молчал, чтобы попусту не злить Млыгу. Телевизионные передачи казались Кешке не только неинтересными, но и странными. Причем странными именно в той их части, которую он лучше всего понимал. Так, он не уставал поражаться тому, какая плохая память у людей Города. Каждый день по многу раз им приходится говорить, какой пастой чистить зубы, каким мылом мыться и каким порошком стирать белье. Даже он, Кешка, уже давно все запомнил, а красивые чистые женщины на экране все показывают и показывают пестрые коробочки, и говорят голосами, сладкими как мед и липкими, как сосновая смола.

– Почему так? – спрашивал Кешка у Тимоти, признанного интеллектуала каморы.

– А потому, что рассчитано на придурков, вроде тебя, – злобно крысился Тимоти.

– Я запомнил, – ничуть не обидевшись, возражал Кешка.

– Ну значит на тех, кто еще глупее.

Такой оборот Кешке даже льстил.

Как всегда неожиданно, сломанной тенью на пороге воздвигся Алекс.

На Кешку он почти не смотрел, лишь скользнул брезгливым взглядом по лысой спине Дуры и чуть удивленно приподнял брови.

– Ну как Придурок, обжился? – обращаясь к Тимоти, быстро спросил он, едва заметно ответив на приветствие имеющихся в наличии насельников.

– Да вроде бы… – с сомнением протянул Тимоти. Кешка мигом уловил, что сомнение Тимоти фальшивое. Почему-то ему не хочется говорить Алексу правду. Почему? И почувствовал ли это Алекс?

Видимо, почувствовал, слегка пожал плечами и обернулся к Бояну.

– А ты что скажешь, старик? Вспомнил, на кого Придурок похож?

– Нет, Алекс, не вспомнил, память стариковская… А обжился он внятно. Сроду я не видел, чтобы придурки так быстро обживались. Знаешь, мне что иногда кажется, – Боян заговорщицки подмигнул Алексу. – Что Придурок-то поумнее нас всех будет…

– Косит под дурку, что ли? – недоуменно переспросил Алекс.

– Да не то чтобы косит, – Боян явно подбирал слова. – Но уж как-то он очень быстро… вписался…

– Алекс, он же в лесу жил, – перебил старика Тимоти. – А теперь наверстывает, развивается…

Кешка переводил взгляд с одного собеседника на другого, не меняя положения головы. Чем меньше движений, тем меньше нежелательного внимания. Он чувствовал, что Тимоти вроде бы защищает его. Но от кого? От Алекса?

– Пусть завтра придет ко мне, на Разъезжую. В четыре. Тимоти, ты его приведешь. И чтоб без фокусов. Понятно? – Тимоти кивнул.

Уже уходя, Алекс, не оборачиваясь, кинул через плечо:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});