Дарители - Мария Барышева

— Что?

— Механизм образования метафоры — перенос из одной семантической сферы в другую: «предмет — человек», «физический мир — психический мир»…

— Перенос понятий…

— Да, мы воспринимаем реальность, и она становится частью нашего психического мира… грубо говоря. А он часть своего психического мира превращает в реальность… не понимаешь?

— Не понимаю, — раздраженно сказал Схимник, — это не совсем то слово!

— Проще говоря, он превращает метафоры в демонов… ну, пусть будет такое определение. Когда он пишет, он… как бы это сказать, скрещивает их с чем-то, чего в наших категориях мышления не существует… он вкладывает какую-то часть себя, вплетает ее в смысл, и она остается там, пока ты не увидишь это, не прочтешь до конца… и тогда это что-то исчезает и проникает в тебя… ты разрушаешь клетку и выпускаешь ее содержимое, понимая его. Это нечто… оно то ли как катализатор, то ли как ключ, как шприц… я не знаю механизма… только оно превращает смысл, который ты расшифровал где-то там… — она махнула ладонью себе за спину, — в реальность. Психическое становится физическим. Везде здесь, в каждом письме говорится о сладости смерти и о боли. Ты ощущаешь боль и хочешь умереть, потому что только так ты от нее избавишься.

— Знаешь, — сказал Схимник с сожалением, поднимаясь с кровати, — на своем веку я слышал много всякого…

— Он существует! — крикнула Вита нетерпеливо и с отчаяньем. — Это невозможно, но это так! Я не знаю, как его назвать — демон, келет… его невозможно назвать, понять, исчислить! Но Наташка его видела. Когда рисовала Лешко, она видела его. Он поглощает все, что есть в человеке — все, оставляя только боль. Я не знаю, что это за тварь, но насколько надо ненавидеть людей, чтобы превратить эту ненависть в какой-то заразный вирус, в болезнь, и сколько должно быть этой ненависти, что ее можно дарить без убытка! Да, я понимаю, насколько безумно это звучит… семантический демон — ха! Я ничего не могу доказать, это все сплошные домыслы… и у меня нет нужного образования, чтобы привести все это в более стройный и упорядоченный вид! Но я в это верю! Я чувствую, что права! Так или иначе, он создал свою систему, понять которую до конца можно только оказавшись внутри нее! Равно как и тебе, чтобы понять и поверить во все, что, как ты считаешь, я тут нагородила, нужно стать мной! — Вита потянулась к запечатанному конверту, адресованному ей самой, взяла его и начала им обмахиваться, как веером. — Вот теперь ты точно считаешь меня сумасшедшей, а?!

— Почему же, любая теория имеет право на существование, — Схимник потянулся. — Слова не плоть, из рифм одежд не ткать. Слова бессильны дать существованье, как нет в них также сил на то, чтоб убивать.[6]

Вита удивленно посмотрела на него, и он лениво улыбнулся.

— Все это объясняется гораздо проще и не так страшно.

— Ну конечно, яд! — Вита презрительно фыркнула. — Слушай, а ты кто по образованию?

Схимник пригладил волосы, поглядывая на конверт в ее руке слегка настороженно.

— Ну, скажем так… и медик.

— У-у, тогда понятно, чего ты так упираешься — ты даже не гуманитарий! Совершенный реалист! Как же ты мог в Наташку поверить — настолько, что все бросить?!

— Откровенно говоря, я еще толком не знаю, кто она для меня. Я верю в результат, а не в процесс.

— Значит, — произнесла Вита с какой-то тоской, — все это было зря. Все было совершенно напрасно. Ты ничего не понял. Видит бог, я старалась. Не может быть, чтобы я ошиблась. Я понимаю, что он делает, я почти понимаю, как он это делает, пойму и кто он такой…

— В любом случае, теперь я точно знаю, что это не Сканер, — сказал Схимник. Он встал и теперь смотрел на Виту с сожалением, которое к его лицу совершенно не подходило. — Ты смышленая девчонка, и теория у тебя замечательная, но единственное, на что она годна, это на сюжет для романа. Я старше тебя и намного больше видел. Реальная действительность гораздо хуже всяких заумных и фантастических теорий, страшных сюжетов и так далее, потому что на деле она слишком проста, и смерть в ней — штука привычная и обыденная, как грязная кастрюля или сломанная скамейка — не лучше и не значительней.

— Умирать всегда плохо, — шепнула Вита, пристально глядя на его слегка напрягшиеся руки. Схимник сделал шаг назад, поймал ее взгляд и, удерживая его, сказал:

— Умирать — да, плохо. Но гораздо хуже умирать, оставаясь в живых.

— Отпусти меня.

Он отступил еще на шаг, глаза оживились хитростью и иронией.

— Я все ждал, когда ж ты начнешь давить на жалость? Откровенно говоря, ожидал раньше. Ты стала терпеливей? Если б я не наблюдал за тобой, мог бы решить, что используешь фантазию, чтобы снова попытаться удрать. Но ты веришь в то, что говоришь, и это плохо.

— Где-то там и ты веришь, но в жизни не признаешься, потому что ты скептик, а я неважно объяснила, — Вита тоже встала, обошла Схимника и остановилась в дверях, продолжая небрежно обмахиваться конвертом, — использовала не те определения. Демоны — это, конечно, слишком…

— Отчего же, — глаза Схимника внимательно следили за колышущимся конвертом, — я знаю одного демона — вполне реального.

— Какого?

— Время. Он съедает все и его нельзя ни уничтожить, ни, — Схимник чуть заметно усмехнулся, но усмешка была безжизненной, — поймать. Его боятся все. Когда Баскаков смотрит на маятник своих дорогих кабинетных часов, то иногда просто сереет от страха… знает ли он об этом? Ты бы лучше положила это письмо. Он все еще может действовать.

— Ты о яде?! — Вита презрительно хлопнула конвертом о косяк и отвернулась. — И ты, и я знаем, что никакого яда там нет. Вернее есть, но это особенный яд, а?! Живой.

Она говорила еще что-то, но Схимник больше не слушал, уловив то, что она пыталась спрятать за нарочито громким голосом, — легкий шорох разрываемой бумаги.

— Дура, стой! — рявкнул он и одним стремительным прыжком покрыл расстояние до двери, но Вита, чьи пальцы не останавливались, судорожно выдергивая письмо из конверта, успела заскочить на кухню и захлопнуть за собой дверь. Схимник, не останавливаясь, ворвался следом, отброшенная им дверь грохнула о стену так, что выбила из нее клочки голубоватых обоев и чешуйки краски и повисла на одной петле. Вита уже стояла в дальнем углу, у стола, вскрытый конверт валялся на полу, и Схимник наступил на него, когда подбежал к ней и вырвал из ее пальцев исписанный лист, с которым Вита производила странные для непосвященного манипуляции, словно полотенцем торопливо протирая им ладони и запястья. Письмо он отшвырнул, и лист улетел куда-то под стол, а Виту с размаху усадил на табуретку, распахнул холодильник, из которого от сотрясения вывалилась вскрытая упаковка кефира, и на полу начала расползаться атласная лужа. Схимник выхватил из холодильника бутылку водки, в которой плескалась только треть, и пакет молока. Он открыл бутылку, одновременно оторвав зубами уголок пакета, и страшным голосом крикнул:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});