Дарители - Мария Барышева

— Ты чего телефон отключаешь? — сухо спросил Виктор Валентинович. — Третий день до тебя дозвониться не могу!

— Разрядился, подключиться негде было.

— Я так понимаю, прогресса никакого?

— Пока нет. А у Яна как дела?

— Ясно, — ровно сказал Баскаков, проигнорировав вопрос. За все прошедшее время он ни разу даже не упомянул о том, что произошло в Ростове, хотя Ян наверняка все доложил, и это Схимника очень настораживало, потому что до сих пор Баскаков всегда давал ему возможность объясниться. — Где ты сейчас?

— Недалеко от Костромы.

— Возвращайся в Волжанск. У нас тут проблемы — Сергеев один не справляется.

— Какого рода проблемы? — Схимник резко остановился.

— По твоей части.

— Но я почти…

— Про «почти» позвони и расскажи Яну — его номер ты знаешь, — холодно ответил Баскаков. — А ты мне нужен здесь.

Схимник сощурился и щелчком отправил недокуренную сигарету в кусты сирени.

— Неужели Сергеев не может сам справиться?!

— Ты, очевидно, не понял. Это не просьба, — отрезал Баскаков и отключился. Схимник зло посмотрел на телефон, испытывая огромное желание зашвырнуть его подальше, но все же спрятал в карман и снова пошел вперед. Звонок мог означать две вещи — что Ян нашел Чистову или что его отзывают для того, чтобы разобраться и, скорее всего, «уволить», только странно, что с этим так долго тянули. Второе его теперь мало заботило, только вот о субсидиях придется забыть и трудно будет вернуться в Волжанск за Новиковым, в первое же не верилось. Не хотелось верить. Ян не мог найти Наташу. Просто не мог и все! Упрямо сжав зубы, Схимник шел под огромными раскидистыми липами, лениво шелестящими свежей зеленью, и думал об этом и о Сканере-Шестакове — одного он знал, а другого никогда не видел, и о письмах (чушь собачья!), и о том, что теперь знал о Чистовой, и о том, что будет, когда она вернется, и о том, найдут ли его потом и кто именно, а еще вдруг почему-то вспомнилось почти растворившееся в памяти лицо Аристарха Кужавского — светлое пятно сквозь метель — повернувшееся к нему за мгновение до выстрела, словно тот почуял приближение собственной смерти; а следом знакомо выплыл величественный и молчаливый Покровский собор, окутанный облаком кружащихся снежных перьев…

V

Следующие два дня Схимник и Вита почти не общались, занятый каждый своими делами и своими мыслями, но друг за другом наблюдали внимательно и настороженно.

Вита больше не предпринимала попыток сбежать, а Схимник больше не повторял классического варианта приковывания к батарее. В тот день, когда он, вернувшись, освободил ее, она не сказала ему ничего, хотя вначале собиралась сказать многое, — Схимник был настолько мрачен и задумчив, что она почувствовала — случилось что-то плохое, хотя, казалось, хуже Схимника случиться уже ничего не могло. Несколько раз ему звонили, и он уходил разговаривать на кухню, а, возвращаясь, больше ничего ей не рассказывал, ее же и Наташин телефон не зазвонили ни разу, и беспокойство Виты становилось все тягостнее. Она хмуро думала о том, что жива, пока нет Наташи, когда же та появится, Схимник, конечно же, убьет ее. Он больше ни о чем ее не спрашивал и обращал на нее столько же внимания, сколько на обстановку в квартире — Вита понимала, что как человек для него не существует, являясь лишь ступенькой на пути к Наташе. Время протекало в густой тишине, которую нарушали лишь долетавшие с улицы звуки, да негромкие шаги Схимника, когда он иногда принимался бродить по квартире, словно дикий зверь по клетке. Несколько раз она ловила на себе его внимательный, твердый, ничего не выражающий взгляд, который пугал ее. Однажды Вита раздраженно спросила, зачем он ее так разглядывает — неужто еще не насмотрелся, на что Схимник с уже знакомой усмешкой ответил:

— Запоминаю. Интересный экземпляр.

Он хотел добавить еще что-то, но тут на лестнице послышались чьи-то шаги, и Схимник вышел из комнаты. Почти сразу он вернулся, даже не потрудившись скрыть разочарования, и Вита в душе усмехнулась, хотя ее пугало то упорство и жадность, с которыми он ловил малейший шум за входной дверью.

— Она не придет.

— Придет, — равнодушно произнес Схимник, садясь, — и тогда твои мучения окончатся.

Вита вздрогнула, поняв его слова по-своему, и больше его вылазки в коридор не комментировала. А он отомстил ей позже, когда Вита уже увлеклась размышлением над письмами — насмешливо спросил, почему она, взрослая двадцатипятилетняя девица, носит детское кольцо — память о женихе из детского сада что ли? Вита дернулась и вспыхнула, словно ей подряд влепил две пощечины, сама изумившись собственной реакции на вопрос, хотя недавно Наташа спрашивала ее о том же самом, — воспоминания о детстве и о брате были для нее самыми светлыми и любимыми, почти святыми, а Схимник уже лез и в них!

— Не твое дело! — грубо ответила она, потом зло улыбнулась. — Чего спрашиваешь, ты ведь и так все знаешь, не сомневаюсь! И до этого добрались! Живых отняли, теперь еще и по могилам шарите?! Да, брат покойный подарил, на восьмилетие, с тех пор и не снимаю никогда! Правда смешно?!!

Она яростно поочередно махнула тыльной стороной ладони по глазам, грохнула о журнальный столик самой толстой книгой, чуть не сломав его, и открыла ее наугад, уставившись на строчки, которые ей были совсем не нужны и в обзывая себя идиоткой за то, что совершенно разучилась держать себя в руках. Схимник подался вперед, потом вдруг резко встал и вышел из комнаты. Вита проводила его удивленным и настороженным взглядом и снова уткнулась в книгу, крутя на мизинце потускневшее колечко. Но через некоторое время снова подняла голову и посмотрел на дверь. Отсутствие Схимника беспокоило ее еще больше, чем его присутствие, словно, находясь рядом, Схимник сохранял человеческий облик, но, оставаясь наедине с самим собой, и внешне превращался в некое кошмарное существо. А может, оставаясь один, он бродил внутри самого себя, как Наташа, заглядывая в какие-то свои бездны, темнота в которых была куда как менее милостива, чем та, что теснится за окнами больших городов. В конце концов, гнусно издеваясь над самой собой, Вита пошла на кухню и попросила Схимника вернуться в комнату. Как она и ожидала, Схимник равнодушно скосил на нее глаза и ответил, что вернется в комнату тогда, когда ему это понадобится.

Из предосторожности или по какой-то иной причине он больше не позволял себе ни на минуту задремать раньше, чем заснет Вита. Это ее раздражало, и на второй день она специально кое-как дотянула до половины третьего ночи, но все равно пока она, сдавшись, не провалилась в сон, Схимник сидел в кресле при зажженном свете и читал какую-то книжку, найденную на полке. Утром Вита спросила себя, зачем ей это было нужно? Ответ был прост — помимо почти мифической надежды сбежать хотелось еще раз увидеть, как он спит, увидеть, как ему снятся кошмары — в тот раз он почувствовала почти садистское мрачное удовлетворение, но в то же время и ужаснулась, представив, каковы же должны быть те кошмары, чтобы довести столь равнодушное существо до такого состояния. Позже она одернула себя, сообразив, что уже возвела Схимника в ранг какого-то полубога зла, совершенно низведя при этом саму себя. Между тем Схимник был совершенно обычный человек, крайне гибкий морально и хорошо владеющий собой, обладающий определенными навыками и явно образованный — либо заканчивал какое-то высшее учебное заведение, либо, как Евгений, тщательно занимался самообразованием (Вита криво улыбнулась, вспомнив одно из одинцовских выражений: «Хуже профессионального киллера может быть только профессиональный киллер с высшим образованием»). У этого человека была своя жизнь, в которой могли существовать и родственники, и какие-то привязанности. Только он хорошо умел отделять жизнь от работы. А здесь он был по работе. А для работы важно качество, чему эмоции, конечно же, мешают. Вот вам и весь Схимник! Скисать рано, все еще может измениться, главное — улучить момент, и после этих рассуждений ее животный ужас перед ним постепенно разделился на опаску и выжидание — при этих чувствах было, конечно же, легче. Она даже с исследовательским интересом спросила Схимника, легко ли убить человека. Серые глаза оглядели ее со снисходительным добродушием, после чего Схимник ответил, что убить нужного человека легко — гораздо сложнее его не убить, только ей-то это зачем: хочет взять пару уроков или создать опус под каким-нибудь броским названием, как сейчас любят, типа «Яичница для смерти», «Среди трупов» или «Тэт-а-тэт с убийцей»? Не может ли она хотя бы какое-то время просуществовать молча? Вита пробормотала, что раз он уважает ее стремление к свободе, то может уважать и ее стремление к самовыражению, на что Схимник кисло заметил, что задавание идиотских вопросов, похоже, единственный известный ей способ самовыражения. Тогда она бросила всякие попытки общения и снова занялась письмами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});