Зимний Мальчик (СИ) - Щепетнёв Василий

— Я шахматист. Выиграл первенство области, поехал на зональные соревнования. Выиграл зону и отобрался в финал первенства России. По итогам зоны стал кандидатом в мастера. Завтра еду в Омск. Если попаду в тройку призеров, стану мастером спорта.

— А ты рассчитываешь попасть в тройку?

— Я рассчитываю победить. Это первое. Но не главное.

— А что главное?

— Победитель первенства России обыкновенно выходит в первую лигу первенства СССР. Мол, с него и этого довольно. Но сейчас, после поражения Спасского и утраты шахматной короны, принято решение пригласить на первенство СССР в высшую лигу лучших из лучших. С упором на молодежь. За счёт тех, кого приглашают без отбора за былые заслуги. И я хочу, чтобы пригласили персонально чемпиона России. А то, право, странно, что Россия ходит в пасынках.

— Для начала нужно стать чемпионом России, не так ли?

— Если я не стану, то и говорить не о чем. Но я стану. Причем покажу результат, который придаст вес моим притязаниям на участие в финале высшей лиги первенства Советского Союза.

— Ты, Михаил, на мелочи не размениваешься. Но, сам понимаешь, это по щучьему велению не делается.

— А мне щука и не нужна.

— И решается не в Черноземске.

— Но я-то черноземский. И вы тоже. Следите за турниром. И, когда увидите, что слова мои не пустое бахвальство, подключайте московское руководство.

— Ну, посмотрим, посмотрим. Что-нибудь ещё?

— В Омск я вылетаю завтра. И хотел бы играть в чемпионате России уже динамовцем.

— Ты бы еще позже пришел. А говоришь — не к щуке! Но ладно, у тебя есть надежные поручители. Вот тебе заявление, подпиши вчерашним числом.

Я подписал.

— А вот тебе членский билет спортобщества «Динамо» и зачётная книжка спортсмена. Поздравляю!

И ещё раз пожал руку.

Но видно было, что он в сомнениях. Не псих ли я? С порога и в чемпионы мечу. С шахматистами это бывает чаще, чем с остальными. Великий Морфи сошел с ума. Первый чемпион мира Стейниц сошел с ума. У Алехина были проблемы. Про Фишера говорят, что он тоже ку-ку. С другой стороны ку-ку то он, может, и ку-ку, но он Фишер. В конце концов, риска-то никакого. Одним динамовцем больше одним динамовцем меньше…

Что ж, пора и восвояси.

— Ты и в самом деле метишь в чемпионы? — спросила Бочарова.

— Да.

— В чемпионы России?

— Для начала.

— А дальше?

— А дальше это будет похвальба. Догоним и перегоним.

— Но ты догонишь?

— Догнать не фокус. Главное, чтобы не сняли с дистанции.

— Динамовца снять не просто, кто динамовца обидит, горько пожалеет, — заверила Ольга.

— Если успеет, — дополнила Надежда.

Заехали на рынок. Меня оставили в «ЗИМе» — что бы не мешал торговаться.

На рынке девушки купили всякого-разного из отсутствующего в Сосновке. И по поручению Веры Борисовны, и сами с усами. Не так и много. Опять же инстинкт. Покупать что в магазине, что на рынке — это и охота, и собирательство вместе.

Ну, а я в ответ остановился у магазина минеральных вод и взял двенадцать бутылок «боржоми». Хорошая вода, жаль, не всегда бывает.

— В дорогу? — съехидничала Бочарова.

— В запас.

— Учти, боржом вот так запросто пить не стоит.

— Уже учёл.

Я и в самом деле пью «боржоми» немного. Полстакана в три часа ночи. Не инстинкт, но ритуал.

Пока девицы отсутствовали, я собрал чемодан. Средних размеров. Два костюма, рубахи, галстуки, белье, носки. Обслуживание в наших гостиницах не очень, чтобы очень, но выкручусь. Мы, комсомольцы, неприхотливы. Хотя хотелось бы иметь возможность быть прихотливым. Не быть, а иметь возможность быть. Тонко, да.

Дневной сон. Сквозь приятные сновидения (мне последнее время часто снятся космические полеты с непременной невесомостью, американцами и добрым медвежонком, видно, где-то пластинку заело, но пусть, весело же) я слышал, как пришли девушки и затеяли что-то особенное «для нашего Чижика». Ну да ладно, три недели врозь проведём, почему бы и не устроить ужин на славу, вернее, на Мишу? Кушать-то будут все, это они не меня балуют, а себя. Ну, и опять же инстинкт, куда весной без инстинктов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дремота перешла в глубокий сон, и проснулся я около шести. Что такое «около шести» для мая, весь вечер впереди.

Я переоделся к ужину: смокинг, бабочка, диагоналевые брюки.

Девушки переоделись в швейной мастерской, обновляют гардеров, нужно будет подумать о втором платяном шкафе.

Вера Борисовна накрыла, разумеется, в столовой. Немецкий фарфор, австрийское серебро, всё, как при бабушке. Каждому по две ложки, три вилки и четыре ножа. Шутка. Ножей тоже по три.

Чинно сели. Лиса по левую руку, Пантера по правую.

Кого не хватает? Нежданного гостя.

И он явился.

— Мишенька, опять к тебе гость! — сказала Вера Борисовна.

Да, опять. Игнат Шишикин. Я его с прежней встречи не видел: на занятия Игнат не ходил, и вообще в общежитии не появлялся. О планах Игната жениться никто не знал, а я не говорил. Сам скажет, если захочет. Когда вернётся.

И вот вернулся.

И сразу ко мне.

— Садись, дорогой, ты как раз вовремя. Руки можно помыть дальше, третья дверь по коридору.

Вид у Игната был нерадостный. Трагический вид. Будто целый день ничего не ел. Или два.

— Я… На минуту, Михаил.

Денег не дам, твердо решил я, но в кабинет провёл.

Первым делом он полез во внутренний карман пиджака и вытащил двадцатипятирублёвки.

— Вот. Вся тысяча. Спасибо. Не понадобились. Пересчитай, вдруг я ошибся.

Не ошибся.

— И, пожалуйста, ничего не спрашивай.

— Не спрашиваю.

— Да, ты никому не говорил?

— Нет, не говорил.

— И своим?

— Родителям, что ли? Не говорил.

— Нет. Бочаровой и Стельбовой.

— Они не мои. Они гуляют сами по себе. Нет, не говорил. А нужно было?

— Нет, нет. Да и не о чем теперь говорить. Я пойду.

— Погоди, я тебя выслушал, уважил, теперь уважь меня. Садись к столу, поешь, отдохни. А то уйдешь — тут-то вопросы и начнутся. Чего не узнают, то додумают. Садись-садись.

Уговорил, конечно. Голодного уговорить легко.

Пока я разговаривал с Шишикиным, Вера Борисовна накрыла и Игнату. Пришлось сходить в кладовую, взять бутылку «Чёрного доктора» и бутылку «боржоми». Вот ведь как получилось удачно, что заглянул в минеральный магазин. Предчувствие? Инстинкт!

Мы ели, пили, веселились, девочки расшалились до того, что начали петь, я на «Блютнере» им подыгрывал, в общем, отпраздновали.

— А что празднуем-то? — спросил Шишикин.

— Наш Чижик с сегодняшнего дня динамовец! А завтра улетает в Омск на первенство России! За золотом!

— За золотом — это хорошо. А серебро, стало быть, не возьмешь?

— Я бы взял и серебро. Но мне нужно золото, — ответил я.

— Если Чижик говорит «золото», значит, так оно и будет, — сказала Лиса. — Он у нас ясновидец, Чижик. Еще со вступительных экзаменов.

— Тогда, может, расскажешь, что нас ждет, в будущем? Лет этак через тридцать?

— А ты точно хочешь это знать? — спросил я.

— Почему бы и не знать? — но Шишикин, похоже, задумался. — А, пусть!

— Я тебя предупредил.

За столом стало тихо.

— Итак, две тысячи второй год. Ты, Шишикин, выходишь из машины… Хорошей машины, Бэ Эм Вэ. Вместе с тобой… погоди, сейчас… мулатка, да, мулатка. Стройная, высокая, выше тебя. И пара детишек, лет пяти и трех. Оба мулатики. И на тебя похожи. А позади телебашня, такая, знаешь… Ну конечно, это Берлин. Вид у тебя вполне довольный. Потому, брат Игнат, учи-ка ты немецкий, и хорошо учи.

— А я? — спросила Лиса.

— Ты… Ты стоишь на трибуне… К тебе обращаются «Госпожа посол». А, вижу, ты открываешь дни российской культуры в… точно, в Сиднее. Сиднейскую оперу не спутаешь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Значит, её, наконец, достроили, — заключила Бочарова. — А почему российской, а не советской?

— Не знаю. Всю советскую культуру Австралия, пожалуй, не осилит. Потому и частями. Российскую, эстонскую, туркменскую… Не знаю.