Зимний Мальчик (СИ) - Щепетнёв Василий

Сам Гаврила с одиннадцати лет работал в колхозе, сначала помогая матери, а потом как самостоятельный колхозник. Любимая еда — хлеб с луком и солью. Сало любит ещё больше, но сало — это праздник.

Образование четыре класса. Книг и газет не читает: нечего, некогда, да и привычки не выработал. Активный словарь бедный.

Четыре раза смотрел кино — перед выборами в колхоз приезжала кинопередвижка. Любимый фильм — «Чапаев». Из-за знаменитого эпизода психической атаки после призыва настойчиво просился в пулеметчики. Хорошие физические данные (рост 166 см, вес 56 кг) помогли ему стать пулеметчиком. За время обучения овладел приемами и навыками соответственно военной специальности. Прилежен. Политически малограмотен. Ещё работая в колхозе слышал, что коммунизм за всё хорошее, а фашизм за всё плохое, но отличительных признаков того и другого не знает или путает. Колхозником считал, что при коммунизме день ото дня работать будет немножко легче, а еды — немножко больше, и удивлялся, почему всё наоборот. Однако свои мысли держал и держит при себе.

Среди колхозников считался исполнительным, честным, но туповатым малым. Такое же отношение однополчан в РККА.

Десантирован на Малую Землю в составе отдельного пулемётного батальона. Батальон, проявляя беспримерные мужество и героизм, закрепился на плацдарме, но при этом понёс огромные потери. Сейчас Гаврила причислен к шестнадцатому Стрелковому корпусу, к условному Взводу.

Я вставил новый лист.

— Главная цель Гаврилы — остаться в живых, о чем он горячо молится ежедневно, но про себя. Мечты о подвиге в духе Анки-Пулеметчицы давно рассеялись. Противник в полный рост не наступает, и вообще во время сражения никакой красоты не видно. Пороховые газы застилают глаза. Обстреливая заданный сектор, выискивает цель, старается экономить боеприпасы, после боя ухаживает за пулеметом «Максим». Переживает, что мало чистой воды.

За время сражений у Гаврилы убито два вторых номера (то есть помощника), но сам он не получил ни царапины, что приписывает молитвам. Сам Гаврила вывел из строя не менее десяти противников, о чем не знает и даже не догадывается.

На «послевойны» не загадывает, но втайне даже от себя мечтает получить рабочую специальность, осесть в городе, жениться и перевести к себе мать, сестру и брата.

Старшина взвода считает Гаврилу надёжным бойцом. Агитирует вступить в комсомол.

Я высвободил лист.

— Видишь, места много. Можешь сделать его блондином, брюнетом, даже рыжим. Узнать, любит ли он песни, и если любит, то какие. Обозначить отношения в семье, с односельчанами, с девушками. Ну, и что захочешь. Он твой.

Идём дальше.

Я взял лист ватмана и стал рисовать.

— Это сцена номер один. Условная — очень условная — землянка. Здесь располагаются бойцы взвода. Стол, на столе котелки, в углу нары, печурка — именно печурка, в землянках непременно печурки. Тесные. Что нужно — подрисуешь сама.

Затем я взял шахматы.

— Ладья — это старшина, конь — бойкий одессит, слон — молодой лейтенант, пешка — Гаврила. Фигур много, кого нужно добавить — добавляй. Или берешь хоть катушку, хоть наперсток, хоть шашки. Расставляй соответственно действию. Смотри. Слушай — они обязательно заговорят. Они просто не могут молчать. Они ждали этой минуты тридцать лет. Слушай и записывай. Пиши всё, потом выберешь то, что нужно для сцены. И не старайся выиграть войну в одиночку: на до и ПиДи, чтобы работать, а не только своей опытностью бахвалиться.

— Ты меня удивляешь, — сказала Ольга. — Откуда ты знаешь, что пьесы пишут именно так?

— Пьесы пишут по-всякому, а этот способ я прочитал как-то в старом журнале. Не хуже других способ. В шкафу — шеститомник истории Великой Отечественной. Про Малую Землю немного, но хоть что-то. Для базиса.

— Твои книги?

— В библиотеке дали. Из уважения, энциклопедии на дом запросто не дают. Можешь здесь работать, можешь у себя. Где удобнее.

И я пошел дышать на балкончик.

Время ещё раннее: сегодня было всего две пары, а третью, по случаю болезни всей кафедры химии, перенесли на неопределенный срок. Говорят, восьмого числа химики скромно отметили надвигающийся праздник. Немножко водки, немножко грибочков домашнего консервирования. И теперь в инфекционной больнице их спасают от ботулизма. Грибы — это лотерея с двойным исходом. Будем надеяться, что всё обойдется неделей на больничной койке. Или двумя неделями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А мы вернулись в Сосновку. Работать. Раз уж есть возможность и желание.

Но вот у меня работы особой нет. Внушить уверенность Ольге и…

Я спустился в мастерскую с коробочкой в руках:

— Вот пуговицы, может, и пригодятся, — сказал Бочаровой. Та все ищет какие-то особенные пуговицы, прямо как Семен Семенович Горбунков. Вообще, Надя к шитью привязалась, как Достоевский к рулетке. И у неё получается. Ольга — та поспокойнее, ну, ещё и пьеса висит, а Надя взялась шить платье из панбархата, что, как я понял, труба повыше, панбархат это не ситчик.

Пуговицы я нашел через театральную костюмершу. Та, конечно, сама не шьет, но знает, где достать.

Ну, я и достал. Хотя и странно, что такой пустяк, как пуговицы, нужно доставать.

— И вовсе не пустяк! — заявила Надя, забирая пуговицы. — В человеке всё должно быть прекрасно, а ты представь, что с брюк срежут пуговицы, что будет?

Пришлось согласится. Брюки без пуговиц — это шаровары. Я так думаю. Могу и ошибиться. А не построить ли мне, кстати, шаровары?

Но искушение я преодолел. По крайней мере, сегодня.

Пошел в гостевую комнату вздремнуть. Привык днем спать, хоть полчаса, да в покое. Днем я во сне и не горю, и крысы меня не жрут. Сны самые обыкновенные. Сегодня, к примеру, приснилось, будто я на космической станции летаю вместе с американцами. Летаю буквально, невесомость же. Иллюминаторы огромные, а в них звезды и Луна, причем Луна близко — видны кратеры, сотни и сотни. А вот Земля далеко, меньше Луны, но тоже большая.

И американец говорит мне по-русски:

— Мишьенька, к тебье гость пожаловал!

Какой в космосе гость, откуда? И вдруг прямо из иллюминатора вплывает в станцию медведь, только пятнистый, как леопард из мультфильма. Небольшой, медвежонок. И не страшный, хотя я вообще-то медведей опасаюсь с детства. Какой-то страшный мультфильм видел. А на воле никогда не видел, вывелись они в Черноземской области ещё до войны.

Медвежонок умильно тянет лапу, прося космический тюбик с космическим киселём, малиновым, что я держу в руках, видно, есть хочет. И я хочу, но гостю — лучшее.

— Мишьенька, просыпайся, к тебье гость пожаловал! — снова говорит американец, но это уже не американец, а Вера Борисовна меня будит. Осторожненько так. Издали. От двери.

Я встал, чувствуя, как покидает меня невесомость, и тело обретает тяжесть.

— Какой гость? Кто? Где? — задаю сразу три вопроса.

— Твой одноклассник… то есть одногруппник. В гостиной. С ним девочки.

Вот как.

Надеваю бархатную курточку, повязываю желтый бант. Их, бантов, у меня три — красный, желтый и зелёный.

Причёсываюсь, хотя пострижен так коротко, что и причёсывать нечего. Чеши, не чеши, а на голове хоть гопак пляши, говаривала бабушка, оболванивая меня под Котовского. Чтобы за лето голова витаминов набралась от солнца. И стала крепче.

В гостиной меня ждал сюрприз. Даже два. Первый — это Игнат Шишикин. Сегодня он на занятия не пришел, подумали, заболел. А вот ко мне пришел. С чего бы? Второй сюрприз — Надежда в новом платье. С новыми же пуговицами. Выглядит как Наташа Ростова на балу. Роскошно и трепетно. Удалось платье, И рядом Ольга, в руках блокнот и карандаш. Всё правильно, вдруг Гаврила заглянет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Какими судьбами? — спросил я Игната. С Игнатом отношения у меня прохладные. Как вчерашние чебуреки.

— Да… Разговор есть. Личный. С глазу на глаз, — и неожиданно добавил: — пожалуйста.

— Пройдем, если с глазу на глаз, — я провел его в кабинет. Усадил на стул. Закрыл дверь. Сел сам.

— У меня… У меня ситуация, — начал Игнат. — Понимаю, это только моя ситуация, но…