Бойцы Сопротивления - Николай Пронин

— Едем, — говорю я комиссару. — Буду тормозить мотором, так, кажется, делают в горах.

Бензина полбака. Едем не разгоняясь. Бьянки просит быстрее. Уже темнеет. Нужно засветло попасть в городок на склад оружия. Он находится в крайнем сарае.

— Здесь остановись, — показал рукой комиссар, когда мы подъехали к горе у селения. Я не глушу мотора, Бьянки инструктирует партизан. Я спокойно сижу в кабине и держу наготове автомат — мало ли как бывает в бою. Небольшой опыт, но есть.

В кабину сел итальянский солдат. Я понял, дело будет интересное. Комиссар мне показал на него и что-то сказал. Я понял — надо остановить там, где он скажет.

Дорога была узкая. Я боялся встречной машины. Это не наши широкие дороги. Вот и город. Солдат показывает вправо. Делаю резкий поворот — и чуть не въезжаю в стену дома. Осторожно огибаю угол. Выехали на небольшую площадь.

— Это, — говорит сосед, — улица Садэ. Теперь прямо, — командует он.

Я прибавляю газ. Площадь пустынна. Свет можно еще не включать. Солдат напряженно смотрит в окно. Виден часовой у ворот. Солдат показывает, что остановиться надо возле него. Даю газ и, поравнявшись с часовым, резко торможу. Часовой что-то бурчит. Мой сосед спокойно выходит и начинает разговаривать с часовым. Они говорят тихо. А в это время партизаны незаметно сходят с фургона. Пока солдат спрашивал, один партизан сзади обхватил часового за шею. Тот даже не крикнул. Я не глушу машину. Автомат держу наготове. Смотрю, партизаны побежали в караулку. Минуты три — ни звука, ни выстрелов, ничего. Может быть, засада? Но тогда хотя бы крик был или выстрел. Потом вижу — партизаны несут какие-то ящики и грузят в кузов. Я выскочил, поставив предварительно машину на ручной тормоз, и к ним: «Помочь?» — спрашиваю. Бьянки машет — смотри, мол, вперед, если увидишь что, дай сигнал.

Через три-пять минут уже сгустились сумерки. Вижу — несут последний ящик. Бьянки садится в кабину, и мы едем. Я от азарта и успеха мчусь по улице с большой скоростью. А комиссар говорит: «Тише, ты разобьешь нас. Там в кузове люди и динамит». Плохо, что не все соображаешь по-итальянски. Сбрасываю газ, включаю фары. Впереди встречная машина шарахается от света в сторону. Вслед несется немецкая брань.

Вот и выехали за город. Едем туда, откуда приехали. Перекресток остался позади. Бьянки через полчаса показывает на дорогу, которая еле видна. Она идет в ущелье к кучам щебня. Наверное, для стройки насыпали щебень.

— Стой, — командует комиссар.

Я остановил свой фургон и вышел. Тишина, света нигде нет. В фургоне заговорили. Первым из машины выскочил ко мне Орлов. Он опросил меня: «Где мы находимся?» Я сказал: «На земле. А где — сам черт не разберет». Потом спросил его: «Вы что, весь склад забрали? А где же охрана?» Он ответил, что всех в караульном помещении связали. Оружие им оставили, так как за утерю оружия в итальянской армии положено наказание вплоть до расстрела. А так им ничего не будет. Скажут, напали партизаны и захватили динамит. Правда, мы еще ящиков пять патронов прихватили. Им на разживу оставили один. Хватит.

— И они не сопротивлялись, когда вы их вязали? — спросил я у Кузнецова. Он стоял тут же, поправляя пилотку.

— Один даже предложил это сделать комиссару сам. Тут хитрая политика… Они фашистов ненавидят тоже. Это же оккупанты — фашисты-то. А немцы из охраны в этот вечер уехали. Наверное, у них свои дела. Грабят потихоньку итальянцев. Это они, видимо, на машине возвращались пьяные и попались нам навстречу…

— Мы с ними чуть не столкнулись, — подтвердил я и похлопал по плечу рядом стоящего Орлова, мол, молодец и ты. «Мальчишка, наверное, первый год служил в Морфлоте, а отчаянный парень», — подумал я.

Ящики с динамитом мы зарывали под щебнем. Клали по два ящика в кучу через два метра. Благо, насыпано много щебня такими «могилками». После этого Бьянки сам проверил все, сказал что-то солдату-итальянцу и скомандовал сесть в машину. Каждый, кто проходил к машине, по-своему говорил мне, что я почти настоящий водитель. Правда, один жаловался на шишку на лбу и показывал ее при свете фар. Я смеялся. Как им объяснить, что когда первый раз едешь на незнакомой машине, то боишься даже Нажать на рычаг скоростей.

До самого привала я не глушил мотор, даже тогда, когда останавливались по надобности. Хорошо, хватало бензина. Уже к часу ночи мы подъехали к селению и поставили машину в сарай. Хозяин возмущался: почему, мол, привезли пустую машину? Комиссар Бьянки предупредил владельца: «Если завтра немцы спросят, кто привел машину-фургон, то им сказать, что грабители привезли несколько овец в фургоне. И козьего гороха не забудь бросить в машину!» — добавил он.

В горы мы пошли другой дорогой. На следующий день стали сортировать взрывчатку. Мы уже закончили работу и шли по ущелью, как вдруг прибегает связной и говорит, что во время облавы в селении арестовали комиссара Бьянки. У него нет оружия. Но его в селении многие знают. Мы спрашиваем партизана, можно ли спасти его, где и сколько немцев? Партизан еле дышит и отрицательно качает головой. Немцев много. Положение безнадежное.

Идем быстрее в горы, чтобы доложить о случившемся. Печально все это. Сейчас бы окружить в селении немцев. Но сил у нас совсем мало. А динамит мог бы нам пригодиться.

Когда доложили командиру бригады, он спокойно ответил, что рисковать не будем. Бьянки сделает все, чтобы уйти из полиции. Но, к сожалению, ему это не удалось…

Труден поиск через двадцать пять лет

Глава написана Джузеппе Фьюмарой

Как я узнал, Бьянки был арестован действительно случайно. Тогда облавы гитлеровцами иногда делались и с целью профилактики. Селение было оцеплено. Комиссара Бьянки узнали те, против кого он боролся. Его посадили в тюрьму Бальденич, и поэтому невозможно описать удивление Бьянки при его освобождении из тюремной камеры в результате проведенной партизанами операции, о которой пойдет рассказ позже. Когда я встретился с ним (через 25 лет после освобождения), он мне рассказал, что ему пришлось пробыть в заключении долгое время, в самых разных условиях тюремного режима. Сначала он двадцать дней просидел в одиночке, потом четыре месяца — в камере под постоянным наблюдением надзирателя-нациста, потом следующие два месяца — в полной изоляции, после чего Бьянки перевели в общую камеру с четырьмя товарищами.

Я спрашивал его, подвергали ли пыткам в тюрьме, но он при этом постоянно менял тему разговора. Я видел, что ему тяжело говорить об этом, и задал ему тот же вопрос лишь некоторое время спустя. Наконец он признался, что его долго и упорно мучили, причем так, что не хотелось бы вспоминать об этом. Теперь мне стало неловко за свою настойчивость, я упрекал себя за это. Продолжая наш разговор, я не мог не восхищаться его скромностью, а ведь так много было совершено им во имя общей свободы.

По совету Бьянки я решил побывать в тех районах, где действовали партизаны. Меня вызвался проводить туда Карло.

Когда установилась теплая погода, мы поехали.

По дороге в Больцано ди Беллуно Карло показал мне дом Совиллы, построенный у самого подножия неровного склона горы, омываемого бурным ручьем. Старик Совилла был верным помощником партизан.

Оказалось, Совилла теперь здесь не живет, они всей семьей переехали ближе к автостраде в маленькую квартирку в кирпичном доме. Наконец мы нашли и этот дом мужественных людей, отдавших Сопротивлению своего сына и столь много сделавших лично для успеха борьбы партизан.

С улицы идет коридор прямо в маленькую комнатку, которая одновременно и прихожая, и гостиная, и кухня.

Жена Совиллы внимательно присматривается к Карло, прежде чем узнать его, а потом раздаются возгласы удивления и радости, боевые друзья крепко обнимаются. Входит дочка Совиллы — Пупа, которая во время войны, совсем маленькой, была связной у партизан, — и новые улыбки, и новые воспоминания.

Старика нет дома, он в горном селении Казе Бартот, и жена Совиллы передает Карло ключи от внутренних дверей тюрьмы, которые считались потерянными и которые эта семья сохраняла двадцать пять лет в ожидании, что наконец их можно будет вручить тем, кто ими пользовался во время операции «Бальденич».

От дома Совиллы держим путь к Казе Бортот, однако подъехать к нему не так просто из-за очень крутой и потому трудной дороги.

Казе Бортот — это несколько старых крестьянских домишек. Во всей деревне живет не более двух-трех семей; вокруг не видно ни обработанных полей, ни стад. Совершенно пустынные места, пересекаемые на крутых откосах редкими тропинками. Глядя на эту местность, невольно думаешь о маршруте, по которому много лет назад двигались партизаны после операции и где они скрывались.

Стрелки наших часов подходили к полудню, когда мы добрались до Казе Бортот и подъехали к дому Совиллы. Постучались. Дверь открылась, и навстречу нам вышел старик…