Хочу тебя любить (СИ) - Тодорова Елена

Долго отходим. Только скользнув ладонью Бойке в волосы, замечаю, что он даже шапку не снял. Хоть и носит ее как-то странно, подворачивая над ушами, весь вспотел, бедный. Стягивая головной убор, смеюсь. Он, безусловно, понимает без слов. Ластится, пока я, перебирая пальцами густые пряди на его макушке, пытаюсь их просушить.

– Как невоспитанно, мистер Бойка, – дразню, не сдержавшись. – Шапку, вообще-то, при входе в помещение снимают, а ты в кровать с ней двинулся.

– Я о ней забыл. Вообще вылетело, – все еще хрипловато говорит он и тоже смеется.

– Ну, конечно, вылетело! Ты же раздевал меня с порога. А сам… Снимай толстовку, весь горишь.

– Угу, – отзывается он. Стягивая и выбрасывая вещь, утыкается губами мне в шею. – Хочу еще.

– М-м-м-м…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В воскресенье у нас всегда так. Спешим насытиться. Не знаю, как Кир выдерживает, а у меня еще два-три дня все мышцы ноют.

После очередного захода, душа и ужина с трудом заставляем себя пару часов поработать. Мы на эти деньги живем, да и, что не менее важно, несем ответственность перед огромной группой людей.

– Спасибо, – выдыхаю машинально и опускаюсь в свободное кресло. Кир, отрываясь от своего монитора, непонимающе смотрит на меня. Указываю на свой ноут. – Ты принес из кухни? – Он мотает головой. – Странно… Я уверена, что оставляла его там.

– Должно быть, не только у меня сегодня проблемы с памятью, – ухмыляется Бойка. – Он стоял здесь, когда мы пришли.

– Нет же…

– Да же.

– Хм… Ну, может… – стараюсь не зацикливаться и не характеризовать этот поступок как первый звоночек своего отрыва от реальности. Все под контролем, бывает со всеми. И со мной тоже может быть. Иногда. – Мама написала, – сообщаю Киру, пока подгружаются системы. – Они прилетели, – Бойка не выказывает никакой реакции. Даже не поворачивается ко мне. – Может, схожу к ним завтра вечером. Мама очень звала.

– Зачем?

– Написала, что соскучилась.

– А ты?

– Не знаю. Три недели ее не видела, – бросаю неопределенно.

Кир как-то чересчур цинично хмыкает. Но сразу же предлагает:

– Подкину тебя и заберу.

– Спасибо.

Так и делаем. Во двор Бойка не заезжает. Притормаживает около соседнего дома. Целую его, прежде чем выскочить, машу на прощание и вдруг, едва его тачка скрывается из виду, ощущаю, как внутри возникает какая-то необъяснимая тревога. Будто хрупкая емкость с жидкостью, она болтается во мне и на каждом движении грозит лопнуть.

Я осторожна и сдержана. Иду уверенно, но неторопливо.

Это пройдет. Я смогу.

Вхожу в дом без стука. Не крадусь, конечно, но так получается, что никто не слышит и навстречу мне не выходит. Ориентируюсь исключительно на интуицию, направляюсь в сторону кухни.

– Ничего ей не говори, – долетает до меня какое-то указание отчима. – Я сам решу вопрос.

– Вообще ничего? – голос мамы так тих, с трудом удается расслышать.

– Для тебя этого не было, – высекает Ренат Ильдарович еще жестче.

Та хрупкая оболочка, в которой содержалась моя тревога, лопается, и грудь мне заливает горячая и горькая субстанция. Я не могу знать, о ком ведется разговор, все эти ощущения безотчетны и непреодолимы. Каждый удар сердца, как раскат грома. Бах, бах, бах… Шаг в такт. Не останавливаюсь. Сжимаю кулаки и, преодолевая последний рубеж, переступаю порог кухни.

Сердце сходу обрывается. После натужного бега берет паузу. Это облегчение. Мама в порядке. Она улыбается. Раскрывая руки, манит меня к себе. Все системы внутри меня шумят, но я отвечаю искренне – улыбаюсь и обнимаю ее.

Редкая минута, когда все в моей жизни на миг обретает баланс. На очень короткий миг. Прежде чем будет разрушено самое главное.

Глава 41

Мою любовь – единственное святое, что у меня есть – взяли и бросили в грязь.

© Кирилл Бойко

Вхожу в квартиру и сразу на часы смотрю. Сорок шесть минут, как я оставил Варю у дома отца. Бля, всего сорок шесть минут, а кажется, вечность прошла. Сколько еще она пробудет там? Есть ли смысл раздеваться? Ну, не торчать же столбом в коридоре. Скидываю кроссы и куртку, прохожу в кухню. Бросаю на плиту чайник. Хочу Варин улун заварить. На вкус – дерьмо редчайшее, но запах прикольный. С ней сроднился. В будни, как закину кису в общагу, перед сном частенько готовлю этот долбаный чай, потом утром сливаю остывшее пойло в унитаз. Варя же реально думает, что я тоже его пью. А я ею дышу, стыдняк признаться, насколько повернут.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Пока вода греется, бреду в комнату. Нахожу на спинке кресла футболку, которую она носила вчера, пару секунд ломаюсь… Подношу тряпку к лицу, жадно вдыхаю ее запах. Бессовестно торчу.

Сколько там уже намотало? Пятьдесят три. Мать вашу… Застряло, что ли?

Последняя фаза – сижу на кухне с чайком, листаю фоточки своей кисы да на часы поглядываю. Благо за последние недели нащелкал ее больше некуда. Это все Любомирова моя, себе постоянно что-то снимала, я поначалу только позировал и просматривал подсовываемые ею результаты. А потом как-то незаметно сам зарядил фоткать – дурной пример заразителен.

Жду звонка на трубу, как вдруг звонят в дверь. Вроде ни с кем не договаривался, с недавних пор настолько одомашненная зверюга, что кроме Вари никого и не принимаю. А она сама бы не успела доехать. Сдвигаю хмуро брови и плетусь в прихожую. Прежде чем открыть, бросаю мимоходом взгляд в зеркало и замечаю, что снова забыл стащить эту ее шапку. Ухмыляюсь про себя и закидываю головной убор на верхнюю полку шкафа. Проворачиваю замок и, на хрен, столбенею. На пороге батя. Нет, не батя. Потому что батя – это человек-скала, которого уважаешь. Батя – это у Чары. Тот не только в дом «мамонта» приволочёт, «погоду» наравне с матерью держит. Нужное слово всегда найдет и любую проблему решит, даже если мегатрабл – это оторванная голова у куклы писклявой младшей дочурки. А если какое серьезное дерьмо случится, он не ором брать будет. Поможет все разрулить и только после спокойно по полкам все твои косяки раскидает так, что сам охренеешь и на всю жизнь запомнишь. Вот это батя. А у меня так… отец.

– Здравствуй, Кирилл.

– Здоров, – закладывая руки в спортивные штаны, не двигаюсь с места. – Чё хотел? – как идет, так и спрашиваю.

Все, что выше стоячего голубого воротника отцовской рубашки, приобретает насыщенный багровый цвет.

– Поговорить нужно, – цедит сквозь зубы и шагает вперед.

Небрежно выкидывая ногу, перекрываю путь через порог.

– Не о чем.

Почти год прошел, как все связи оборвали, а это, мать вашу, интеллигентное чмо еще удивленно таращит глаза.

– Это в твоих интересах, – наседает тоном. Странно, что еще не орет. Взглядом дополнительно давление оказывает. Только мне похрен. Пока он не выкидывает козырь: – Если не хочешь, конечно, чтобы весь этаж слушал о Варваре Любомировой, – маячит какой-то папкой.

Я лишь на звуках ее имени цепенею, все остальное уже позже догоняет. Прицельно и горячо лупит в затылок. В груди разливается удушающий и липкий жар, который я, как ни пытаюсь, тормознуть не в состоянии. Отец все подмечает. Довольно ухмыляется. В глазах знакомый безумный блеск возникает. Наслаждается, сука.

Что за ебанутый черт? Какого хуя он снова вздумал соваться в мою жизнь? И к чему эта официозная поза – «Варвара Любомирова»? Будто он сам к ней постольку-поскольку отношение имеет. Козлиная рожа. Из преисподней.

Несколько затянутых секунд давлю старика безразличием. А потом… Шумно выдохнув, с силой вкладываю кулак в металлическое полотно двери. Своеобразное приглашение, согласен. Было, у кого учиться. Резко развернувшись, иду на кухню. Отец следом двигается. Представляю, как его перекорежило, и… Хуй клал! Если вздумает размахивать руками – отвечу, как всегда хотел. Сколько можно? Даже не верится, что в самом деле собираюсь с ним разговаривать.