История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике - Джордж Фрэнсис Доу

Однажды, когда мне исполнилось двенадцать лет, пришел вызов явиться к смотрителям, троим тучным, румяным мужчинам в напудренных париках. Они сидели за покрытым зеленой скатертью столом, на котором перед ними лежали табакерки. После того как хозяин привел меня, грубо держа за руку, в их жуткое присутствие, самый старый из них сказал: «Филип Дрейк, тебе хотелось бы поехать к твоему дяде?» – «Конечно», – с радостью произнес я. Через несколько дней я быстро собрался на заре, чтобы ехать десять миль к морскому порту, откуда судно-угольщик отправлялось к побережью Уэльса на перехват покинувшего Холихед ирландского корабля с эмигрантами. На мне были новые кожаные грубые башмаки, вельветовые бриджи, шляпа из натуральной кожи. Я нес связку одежды в старом спиталфилдском платке. Глубоко в кармане лежало письмо, внушительность которому придавала печать из зеленого воска. Оно было адресовано «Морису Хальтеру, Бостон, США», где мне предстояло жить.

В холодное моросящее утро я пробирался вдоль влажного борта угольной баржи. На палубе, заполненной дрожащими мужчинами, женщинами и детьми моего возраста, меня толкали матросы, а поворот грузовой стрелы сбросил бы меня за борт, если бы я не смог отползти под укрытие позади штабеля перевязанных ящиков и бельевых корзин. Мое коричневое пальтишко промокло от дождя, а качка шлюпа вызвала у меня морскую болезнь задолго до того, как мы увидели свет маяка Англси и легли в дрейф у видавшего виды пакетбота с подветренной стороны от побережья Ирландии. Бот направлялся в Бостон Соединенных Штатов. Море штормило, вызывая суматоху и трудности в разгрузке углевоза. Но наконец это было сделано, и я с сорока другими английскими пауперами оказался в толпе около четырехсот ирландских эмигрантов на палубе корабля «Полли» из Уотерфорда под командой капитана Херринга.

С этого дня я испытал много трудностей и плохих рейсов, но мое первое знакомство с океаном на борту «Полли» стало незабываемым событием. Как ребенок, я не понимал, на каких условиях меня содержат, и в течение двух дней был совершенно лишен внимания кого-либо. Я заполз в темный угол у переборки и свернулся калачиком, положив голову на свой узелок. Корабельная качка вернула мою морскую болезнь, я испытывал напряжение и глотал воздух, полагая, что могу умереть в любой момент. Утром я не мог двигаться. Меня окружали эмигранты, некоторые из них неподвижно лежали, страдали от морской болезни, другие разговаривали, смеялись или спорили. Женщины готовили еду, старики курили трубки, а воздух был спертым и удушливым. Со всех сторон слышались ругань и стоны. После второго утра пути я потерял сознание и вскоре стал лихорадочно бредить. Если бы не помощь семьи бедняков, чья постель располагалась рядом с моим укромным уголком у переборки, на одного английского сироту стало бы меньше.

Пакетбот «Полли» из Уотерфорда, должно быть, был столь же плох, как любой невольничий корабль, который когда-либо совершал «промежуточный переход» с задраенными люками. Он имел двести две тонны водоизмещения и четыреста пятьдесят с лишним палубных пассажиров. Им было так тесно в межпалубном помещении, что духота становилась невыносимой, и, если бы группе больных приказали подняться вверх по сходням, один-два из них непременно бы умерли от первого же вдоха свежего воздуха. Палуба стала заразной до того, как мы прошли и середину пути, потому что ложа эмигрантов не чистились и целые семьи барахтались в ядовитой грязи. Тела мужчин и женщин, а также их рваная одежда были покрыты коростой и пропитаны нечистотами. Вскоре распространились сыпной тиф и дизентерия, за которыми последовал пугающий рост смертности.

Команда «Полли» по отбытии из Ирландии состояла всего из десяти человек. Четверо умерли от дизентерии до того, как мы прошли полпути через Атлантику. Однажды, когда я, побродив по палубе, сел на свернутую цепь близ кабестана, насчитал тридцать трупов, которые утром вынесли на палубу и выбросили за борт. Большинство тел были женского пола, с длинными, спутавшимися поверх грязных платьев волосами.

С течением времени стала убавляться провизия. Пищу выдавали очень скупо, пока дизентерия не сократила число пассажиров, и тогда еды стало достаточно. Она состояла из овсяной каши и испорченного риса. Однако порция воды становилась скуднее с каждым днем. Из-за скверной погоды «Полли» сбился с пути к жарким широтам, и, когда мы заметили первый свет маяка у мыса Энн, из всех пассажиров оставалось только сто восемьдесят шесть, некоторые из которых умерли перед высадкой.

«Полли» достиг Бостона в апреле 1802 года. Его пассажиров высадили на карантин на один из островов бухты. Я оставался там до тех пор, пока однажды не появился старичок небольшого роста, в пальтишке табачного цвета и порыжевшей шляпе, который интересовался Томми Дрисколлом. Во время рейса Томми упал за борт, и его нельзя было спасти. После того как старичок узнал об этом, мы подружились, и он взял меня к себе домой в Сан-Курт близ Энн-стрит, теперь Норт-стрит, на северной окраине Бостона.

Тадеуш Муни был аптекарем, а в его аптеке меня научили толочь снадобья в большой ступе и бегать с поручениями моего нового хозяина. Что касается распечатанного письма Морису Хальтеру, то доктор Муни долго наводил о нем справки, но безрезультатно. Видимо, никто ничего не знал о мистере Хальтере.

Через два года, когда одним сентябрьским полуднем я проходил таверну «Луна», известный исходный рубеж для почтовых карет Восточного побережья, то заметил человека, сидевшего в одном из больших эркеров уличного дома. Что-то знакомое мелькнуло в его смуглом лице, светящихся глазах и золотых серьгах. Вдруг меня осенило: это, должно быть, мой дядя. И именно то, что капитан Ричард Виллинг не был Морисом Хальтером, объясняло неудачу поисков, которые проводились. После долгого разговора, в ходе которого капитан задал много вопросов о том, что я знаю о книгах, цифрах и даже коммерции, мне было сказано, что я должен отправиться с ним в следующий рейс. Корабль находился тогда в Нью-Йорке.

Почти в сумерках мы отошли от судна, стоявшего на якоре в Саунде близ Нью-Рошели. Надвигался шторм, но наш бриг настойчиво двигался в южном направлении и вскоре вышел в открытое море.

На следующее утро капитан сказал: «Хочу, чтобы ты понял, что на борту корабля у тебя нет дяди. Я командир для всех на борту. Ты будешь помогать судовому врачу, станешь его помощником, и старайся держать рот на замке. Если будешь выполнять свои обязанности, между нами не будет ссор; если нет, то берегись, парень!»

Команда состояла из тридцати человек, включая капитана, помощников и врача по имени Максвелл. Это был шотландец тридцати лет, коренастый и плотный, с лицом тронутым оспинами, с желтыми, желчными глазами. Благодаря опыту, приобретенному в аптеке доктора Муни, я ориентировался в склянках и коробках не хуже доктора Максвелла. Мы оба спали в койках на палубе, посреди корабля, где стоял сундук с лекарствами и медицинским оборудованием, столовались с помощниками капитана. Сам капитан Виллинг принимал пищу в своей каюте.

Бриг был стройным судном с острыми обводами, водоизмещением триста тонн, быстроходным. Он назывался «Каролина», был хорошо защищен наличием порохового погреба, полного боеприпасов, десятком карронад, поскольку шла война и моря кишели французскими крейсерами. После урагана у побережья Бразилии, когда был перекручен бушприт и снесена фок-мачта, бриг стал на якорь в чудесной бухте Рио. Здесь производили ремонт, и вся команда занималась погрузкой цветной хлопковой ткани, бочонков пороха и рома, побрякушек, табака и других товаров, необходимых для торгового судна. Врач распорядился о пополнении запасов каломеля, серы, перуанской хины и других лекарственных средств. Однажды утром мы выбрали якорь и взяли курс на африканское побережье.

22 августа 1805 года «Каролина» бросила якорь у торговой фактории в устье реки Вольты, которая впадает в Бенинский залив между Золотым Берегом и территорией Дагомеи. Здесь была зафрахтована шхуна, и капитан Биллинг двинулся вверх по реке. Вдоль берегов виднелись туземцы, работавшие на своих кукурузных полях, в траве паслись стада скота, а ближе к вечеру негры в каноэ привезли молоко и обменяли на безделушки. На следующий день показались рисовые поля с десятками каналов, пересекающих их в разных направлениях. 29 августа шхуна стала на якорь перед Мале, поселением с примерно тремя тысячами жителей, в центре которого располагался рынок. Его хижины образовывали полукруг на холмистой стороне, обращенной к реке. Здесь капитан Биллинг организовал экспедицию в горы Конт, высившиеся к северо-востоку, для торговли на золотых рудниках. В то время шла война между верховным вождем ашанти, который правил в Мале, и Дагомеей. Многих пленников отправляли или вниз по реке для продажи в рабство, или в горы мыть золото.

Мы отправились с длинной процессией черных торговцев и воинов – охранников для белых людей. Покинув поселение, мы вскоре углубились в густые джунгли. Командиром воинов ашанти являлся негр свирепого вида – черный, как гагат, с шерстью, заплетенной в жесткие локоны, его зубы остро заточены, на щеках зияли два глубоких пореза. Он был раскрашен красной глиной, что придавало ему неземной вид. Квобах отличался гигантским ростом, он носил копье, имел при себе рог для пороха и сумку на ремне вокруг шеи. Три раба несли его оружие – один держал тяжелый, кривой меч, другой – палицу, третий – мушкет. Нам не оставалось ничего другого, как идти налегке, потому что много чернокожих туземцев несли наш багаж. Всего нас было сто пятьдесят человек. Дневные передвижения были короткими, по ночам же останавливались в какой-нибудь прекрасной деревушке и угощались, словно лорды, африканскими деликатесами. Женщины мололи кукурузу, готовили рисовые пироги и доили коров, которых гнали рядом с нами, как тягловый скот. После ужина туземцы били в свои тамтамы, то есть деревянные барабаны, пели и танцевали, пока не наступало время расположиться лагерем. Затем воины-ашанти организовали караульную службу. Белые люди подвесили под деревьями гамаки, и ночь прошла достаточно спокойно, если не считать рева диких зверей.