Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

В тот же вечер, как играл Саразате, исполняли также Ваш Andante из Первого квартета, но исполняли всем Streichorchestr'ом [струнным оркестром], и Влад[ислав] Альб[ертович] говорил, что нехорошо исполняли; это очень жаль.

Я уже сегодня пишу второе письмо, а потому кончаю. Будьте здоровы, милый, дорогой Друг мой, и не забывайте всею душою горячо Вас любящую

Н. ф.-Мекк.

352. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

4 ноября 1886 г.

Милый, дорогой, бесценный друг!

Ради бога, простите меня, что пишу Вам так мало и редко. Я всё еще в Петербурге; кручусь в неистовом водовороте здешней жизни, и в довершение всех трудностей вот уж третий день, как совершенно болен и не могу уехать в свое милое деревенское уединение, о котором помышляю как о каком-то невероятном счастье и блаженстве. Надеюсь, однако же, что в четверг шестого числа можно будет уехать. Завтра хотят в мою честь устроить празднество в здешнем Квартетном обществе. Это будет мое последнее петербургское испытание. А затем, едва успею несколько дней отдохнуть в Майданове, как уже придется ехать в Москву на репетиции оперы.

Но хотя я и очень устаю и очень утомляюсь от Петербурга, но не могу не сказать, что меня трогает глубокое сочувствие, которое я встречаю здесь повсюду, во всех кружках и сферах, с которыми сталкиваюсь. Приписываю это тому, что мою музыку здесь очень любят, и это, конечно, глубоко радует меня. Как далеки те времена, когда о постановке новой оперы мне приходилось хлопотать и просить! Теперь они еще ненаписанную оперу уже включают в репертуар будущего сезона и собираются роскошно обставить ее. Когда кончу постановку “Чеpевичек”, поселюсь безвыездно в Майданове и буду с величайшею поспешностью оканчивать “Чародейку”.

Будьте здоровы, дорогая моя, и ради бога простите, что не успеваю теперь правильно вести свою корреспонденцию с Вами.

Ваш, беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

353. Чайковский - Мекк

Майданово,

10 ноября 1886 г.

Милый, дорогой друг мой!

Наконец я у себя дома, и нет слов, чтобы выразить, до чего я рад и доволен. Только здесь, в деревне, я чувствую себя самим собой, живу настоящей жизнью, перестаю носить какую-то маску светского человека, под которой скрывается неисправимый ненавистник света, по обстоятельствам принужденный от времени до времени как угорелый метаться среди этого самого света.

Как я уже писал Вам, милый друг, в прошлом письме, я, однако ж не могу не замечать, как много выиграл я или, лучше сказать, моя музыка, в русском общественном мнении за последние годы. Отовсюду, на каждом шагу я встречал в Петербурге так много изъявлений сочувствия и любви, что нередко умилялся до слез. Высшим проявлением симпатий ко мне было устроенное в мою честь в Квартетном обществе торжество. Вечер состоял из двух больших сочинений (квартета и трио) и мелких вещей. Энтузиазм был искренний, и я вышел оттуда подавленный чувством умиления и благодарности. Даже дня два после того был совершенно болен от испытанных волнений.

В высших сферах, кроме благоволящих ко мне государя и государыни, у, меня есть особенный, специальный покровитель, а именно вел. кн. Константин Константинович. В это пребывание в Петербурге я нередко с ним виделся и бывал у него. Личность его необыкновенно обаятельна. Он талантливый поэт и недавно, под обозначением букв К. Р., вышел сборник его стихотворений, имеющий большой успех и расхваленный всеми газетными и журнальными рецензентами. Он также и музыкой занимается и написал несколько очень миленьких романсов. Жена его - очень симпатичная молодая женщина, замечательная, между прочим, тем, что в два года она выучилась совершенно свободно говорить и читать по-русски. Несмотря на всю мою застенчивость, особенно с людьми из высоких сфер, я чувствовал себя в среде этих симпатичнейших августейших особ совершенно свободно и в беседе с ними находил истинное удовольствие.

Вся дирекция театров тоже всячески выражала при всяком удобном случае свою симпатию и готовность оказывать моим операм внимание. Прежде не то было.

Всё это, дорогая моя, я пишу Вам не для того, чтобы покичиться своими успехами, а ввиду того, что Вам не неприятно будет знать, что преданный и верный друг Ваш всё более и более завоевывает симпатий к его музыке. А ведь эти симпатии имеют благодетельное действие, особенно в такие годы, когда бороться с равнодушием и непониманием уже становится не по силам.

Опера “Гарольд” моего друга Направника, первого представления которой я хотел дождаться, опять отложена по болезни главной певицы, а теперь он и сам, бедный, расхворался. Так я и не мог дождаться ее. Мне самому предстоит в ближайшем будущем испытывать авторские волнения в Москве. Только дней шесть я отдохну в деревне.

Погода здесь печальная. Снега и солнца нет. Серо, туманно, дождливо. С нетерпением ожидаю настоящей зимы. Постараюсь и теперь, и по возвращении из Москвы работать умеренно, дабы труд не был в ущерб здоровью.

Будьте здоровы, дорогая моя.

Беспредельно преданный Вам

П. Чайковский.

Благодарю Вас от души, дорогой друг мой, за письмо Ваше. Меня очень огорчает ипохондрия бедного Влад[ислава] Альберт[овича]. Очень прошу Вас дружески поклониться ему от меня.

354. Мекк - Чайковскому

Баден-Баден,

21 поября/3 декабря 1886 г.

Милый, несравненный друг мой! Бесконечно благодарю Вас за Ваши дорогие письма, которые я все получаю аккуратно, но простите, ради бога, что на два Ваши письма отвечаю одним, но у меня при моем огромном семействе такая большая переписка, что сил и средств не хватает писать часто, тем более, что сил-то с каждым годом уменьшается, старость всё дает себя чувствовать сильнее, а переписка всё увеличивается по мере того, как дети вырастают и становятся самостоятельными. Вы удивитесь, быть может, дорогой мой, что письмо это обозначено из Баден-Баден, но я приехала сюда для прогулки; так как вы знаете, что я не могу долго сидеть на одном месте, то мне захотелось посмотреть, .какой вид имеет это очаровательное место зимою. И увы, уношу полнейшее разочарование: насколько оно восхитительно летом, настолько непривлекательно зимой. Тесно, безлюдно, холодно, снег лежит, - словом, некрасиво и неуютно. Завтра я уезжаю обратно в Висбаден, там гораздо приятнее и удобнее.

Перед отъездом из Висбаден мы были в очень интересном концерте, от Cacilien Verein. Исполняли ораторию Haydn “Jahreszeiten (Quatre Saisons)”, и великолепно исполняли. Оркестр там чудесный, хоры, в особенности женский, превосходны, солисты отличные, а что касается отношения капельмейстера и всех артистов к исполняемому произведению, то уже лучше, как в Германии, нигде и найти нельзя; это было срепетировано безукоризненно, несмотря на то, что в хорах масса любителей. Сегодня здесь мы пойдем также в симфонический концерт, но здесь оркестр гораздо хуже висбаденского, а будет играть солист - скрипач d'Angremont. В прошлую пятницу у нас в Wiesbaden играл Иоахим.

Как я счастлива, как горячо радуюсь тем овациям, какие Вам делали в Петербурге, дорогой друг мой. Я радуюсь вдвойне: за Россию, что она умеет ценить гениальный талант, и за Вас, мой бесценный друг, что Вы получаете эту оценку, а ведь самое дорогое удовлетворение для человека это быть оцененным. Пошли Вам господи здоровья, чтобы долго, долго пользоваться своими успехами и доставлять наслаждение миру.

Все мои в России помаленьку здоровы, а от американцев получили одно только письмо с Атлантического океана. Они все здоровы, были в Лиссабоне на несколько часов. Пароход, на котором они едут, везет тысячу человек; вот громадный-то, это целая большая деревня.

До свидания, дорогой мой, милый друг, будьте здоровы, берегите себя, ради бога. Всею душою безгранично любящая Вас