Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

там, Ваня? — спросил Иванов, кивнув головой на дверь.

— С Павлом Дыбенко распределяет делегатов съезда по частям. Главный упор делают на вас, делегатов. Павел прикатил прямо из академии. Злой как черт, подвели его матросики под монастырь. Сидит, кусает губы, гладит свою вороную бороду, словно кошку. Меня назначили командиром 187-й бригады. Ну, бувай, я поспешаю. — И Федько исчез, словно его увлекал вперед черный парус казачьей бурки.

Иванов постучал согнутым пальцем в дверь и вошел в просторный кабинет.

— Вот что, Александр Иванович, решили мы назначить тебя командиром Н-ского полка, — объявил Ворошилов, подымая голову от стола, заваленного военными картами. — Полк совершенно небоеспособен, бойцы день и ночь митингуют, развесили уши, слушают распоясавшихся агитаторов-антисоветчиков.

Дыбенко — бывший председатель Центробалта, — одетый в кожаную куртку, выбрался из-за стола, облапил Иванова:

— Давно не виделся я с тобой, Сашка. С тех пор как взяли Зимний, потерял из виду. Что ты теперь за птица?

— Студент, — по-детски улыбаясь, ответил Иванов.

— Я тоже, брат, грызу гранит науки. Изучаю, как Наполеон объегорил англичан под Тулоном. Значит, ты сюда прямо со съезда…

Вошел младший командир, видимо из старых прапорщиков, и, щелкнув шпорами, взяв под козырек, принялся докладывать:

— На поверхности моря появился лед-наслуд, образовавшийся из снега, пропитанного талой водой. Такой лед очень непрочен, и мы его в расчет не принимаем…

— Толщина? Сколько вершков толщина льда? — нетерпеливо перебил его Ворошилов.

Командир заглянул в промокший блокнот, который держал в руках, и назвал цифру.

— Вчера был толще на один вершок. Южный ветер лижет лед. Надо спешить. Трехдюймовки пройдут по льду?

— Пушки не пройдут, а пулеметы протащить можно, — ответил командир.

— Ты, Павел, оставайся здесь за меня, а я поеду на рекогносцировку, осмотрю исходные позиции сосредоточения войск. Маслаченко, коня! — крикнул Ворошилов, надевая суконную бекешу, опушенную серой смушкой. Он нацепил дорогую шашку, инкрустированную золотом, и направился к двери. Но заурчал телефон, и связист крикнул вслед Ворошилову:

— На проводе Москва!.. Вызывают вас.

Ворошилов взял трубку, подул в нее. Иванов и Дыбенко повернулись к нему.

— Здравствуйте, Владимир Ильич. — Ворошилов несколько минут слушал, хмурил густые брови. — Да, да, Владимир Ильич, как вы указывали, так мы и делаем: заново организовываем управление войсками, подтянули артиллерию и бронепоезда, в корне перестраиваем политическую работу. Делегатов X съезда назначаем командирами и комиссарами частей. Кто, кто? — Ворошилов изо всей силы подул в трубку, словно раздувая в ней огонь. — Фабрициус? Приехал, приехал. Назначен командиром самого разболтанного полка и уже наводит там большевистский порядок. Перекидные мостики изготовили сами. Белые маскировочные халаты получили из Петрограда, их добровольно шили работницы… В четыре часа утра вызовете?.. Хорошо, Владимир Ильич, буду дежурить у аппарата. Ночью прибудут еще сто пятьдесят делегатов? Хорошо, пошлю людей встречать. До свидания, Владимир Ильич. — Ворошилов положил трубку, ладонью вытер вспотевший лоб.

Вошел молоденький адъютант из курсантов и, подавая Ворошилову конверт, радостно промолвил:

— Долгожданное известие из Кронштадта. Передано лазутчиками.

Ворошилов торопливо разорвал конверт, извлек из него несколько листков, исписанных мелким почерком, прочел их про себя, сказал:

— Донесение от Ковалева… Сообщает, что стрелковый полк, расквартированный в Кронштадте, отказался присоединиться к мятежникам и не позволил себя разоружить. Полк заявил, что он нейтрален. Ковалев называет два номерных форта, гарнизоны которых намерены сдаться нам без боя. В штабе Козловского орудует член Государственной думы, какой-то Кирилл Змиев. Прибыл также из Гельсингфорса бывший командир дредноута «Севастополь» барон фон Вилькен, уполномоченный международного Красного Креста. С финского берега по льду круглосуточно перевозят американские продукты. Белогвардейцы собираются выбросить на берег десант морской пехоты, захватить Ораниенбаум и в дальнейшем действовать, как подскажет обстановка. — Ворошилов понюхал пальцы, затем конверт. — Странно, донесение пахнет дамскими духами.

— Верно, доставила донесение женщина, знакомая Ковалева, — сказал всезнающий адъютант.

Иванов в сопровождении выделенных ему десяти делегатов съезда и вооруженных ручными пулеметами двух отделений курсантов, среди которых был и Лукашка, отправился в свой полк.

Вечерело, когда они добрались до гудевшей, как потревоженный улей, кирпичной казармы, тесно забитой солдатами.

Как Иванов и ожидал, полк митинговал. Ни командиров, ни комиссаров не было видно в бушующей серошинельной толпе, и никто не обратил внимания на группу военных, вошедших в помещение, затянутое синими облаками едкого махорочного дыма.

На грязном расшатанном столе, заменявшем трибуну, топтался подвыпивший стрелок в рваной расхристанной шинели. Ноги его, в обмотках, были худы как палки. Стрелок что-то кричал, но что — разобрать было невозможно, слова тонули в пчелином гуде возбужденных голосов.

Новый командир полка и сопровождавшие его люди с трудом протиснулись вперед. Иванов услышал:

— Променяли Колчака на губчека…

— Ах ты, подлая шкура! — Работая локтями, Иванов пробрался к импровизированной трибуне, столкнул оратора, изо всей силы ударил кулаком по столу и заорал: — Встать!

Все это произошло столь неожиданно, что красноармейцы, сидевшие на скамьях, на подоконниках и на койках, проворно вскочили на ноги. Переглядываясь друг с другом, они поспешно затягивали ремни на рубахах распояской, застегивали вороты.

— Я назначен к вам командиром полка, — громко объявил Иванов, читая в глазах, обращенных к нему, все, что думают о нем сейчас люди.

— Вон оно что, — раздался одинокий насмешливый голос.

— Я делегат партийного съезда. Меня и моих товарищей прислал сюда Ленин, — продолжал механик своим зычным басом.

Понемногу крики стали стихать, и механик смог рассказать о резолюциях X съезда; о том, что решено всемерно идти навстречу крестьянам. Продразверстка отменяется, вводится продналог. Сумма налога будет объявляться крестьянам до весеннего сева.

— Вот это то, что надо, — радостно сказал голос из толпы.

Настроение переломилось. Иванов сказал, что на полк возложена почетная революционная задача — идти на штурм контрреволюционной крепости.

— Вот те и на! — крикнул кто-то и залихватски свистнул.

Вперед протолкался косолапый мужичонка в длинной, не по росту, шинели, поднял руку: безымянного пальца у него не было, видимо оторвало пулей.

— Дозвольте… вопросик?

— Говори.

— Со льду на небо не вскочишь и в землю не закопаешься… Интересуемся, кем возложена такая смертоубойная задача?

— Ах вон оно что… Командованием, партийным съездом, — ответил Иванов.

— Значит, коммунистами? — допытывался настырный мужичонка.

— Да, коммунистами.

— А в крепости до власти дорвались беспартейные — наш брат. Мы тоже беспартейные, беспартейные и беспортошные, — смакуя слова, не унимался мужичонка. — Не пойдем мы сражаться против своих брательников, попутали кровушки, будя. — Оратор оглянулся на красноармейцев, ожидая поддержки.

— Не пойдем, не желаем идти против своей беспартийной власти, — зажужжали десятки голосов.

— Во главе мятежников стоит генерал Козловский, крепость кишит офицерьем, монархистами, эсерами, меньшевиками. Стоит ли родниться с Козловским? — насмешливо спросил Иванов. Его слова и язвительный тон произвели впечатление, толпа опять притихла.

На стол вспрыгнул низкорослый бородач. Задыхаясь