Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

мятежников?

— Да, Владимир Ильич, моя цидуля. — Механик, опустив на пол босые ноги, сел на койку и потянулся рукой за шинелью.

Ленин был в стареньком демисезонном пальто с поистершимися в локтях рукавами. Иванов заметил на пальто стежки красных гарусных ниток и догадался, что эти дырки от пуль, ранивших Ленина, заштопаны рукой Надежды Константиновны.

Казарма ожила. Курсанты, особенно те, что побывали на войне, спали чутко. Голоса разбудили их, Покачиваясь спросонок, они поспешно одевались. Высокий парень прыгал на одной ноге, не попадая другой в штанину. Вскоре вокруг Лукашкиной койки собралось душ пятнадцать.

Осмелев, Лукашка спросил:

— Товарищ Ленин, расскажите нам, что делается в Кронштадте.

— А я затем и пришел. Вы отличные пулеметчики, ведь недаром ваше училище недавно именовалось Московскими советскими пулеметными курсами по подготовке комсостава РККА. Кажется, так, если не ошибаюсь? Так вот, поедете в Кронштадт вместе с делегатами X партийного съезда, будете их охранять и поможете им в штурме крепости. Уже много делегатов изъявили согласие ехать на подавление мятежа, завтра их будет еще больше. — Ленин осторожно присел на краешек койки, беглым взглядом обводя окружавших его людей. У него было бодрое настроение человека, успешно завершившего трудное дело. — Я рад, что вы, товарищи курсанты, интересуетесь событиями в Кронштадте. Раз интересуетесь, то извольте выслушать, но, чур, не перебивать. С начала марта вся западноевропейская печать публикует фантастические известия о восстаниях в России, о победе контрреволюции, о белом флаге на Кремле, о потоках крови на улицах Петрограда и Москвы, о густых толпах рабочих, обложивших Москву в целях свержения советской власти, о переходе Буденного на сторону бунтовщиков. — Ленин достал из кармана часы и завел их ключиком. — Второго марта все английские газеты опубликовали телеграммы о восстаниях в Петрограде и Москве: Ленин и Троцкий бежали в Крым, четырнадцать тысяч рабочих в Москве требуют учредилки, Московский арсенал и Московско-Курский вокзал в руках восставших рабочих, в Петрограде Васильевский остров целиком в руках восставших. По известиям из Гельсингфорса, три четверти Петрограда в руках бунтовщиков; Троцкий или — по другим сведениям — Зиновьев командует операциями в Тосне или же в Петропавловской крепости; по другим — главнокомандующим назначен Брусилов.

Лукашка не отрывал глаз от Ленина, косо освещенного красноватым светом электрической лампочки. Ленин говорил быстро и как-то весело, но и сердито, и в глазах его сверкал отблеск лампочки. Он был очень близкий и очень большой, и Лукашке хотелось сделать для него что-то героическое, умереть на его глазах, но только так, чтобы потом воскреснуть и опять служить Ленину. Почему Ленин не видел его, когда он на виду войск шагал с пакетом Фрунзе навстречу белому парламентеру, сбежавшему с Турецкого вала? Если бы Ленин видел его тогда! И вдруг ему стало страшно. Когда он шел, не было боязно, а сейчас испугался. Ведь могли убить, даже наверняка должны были убить!

Вероятно, он пробормотал вслух: «Должны были убить», потому что Ленин повернулся к Луке, на мгновение замолчал, а затем снова продолжал.

— Короче говоря, — Ленин провел в воздухе невидимую линию, словно выделяя жирной чертой то, что собирался сказать, — синдикат буржуазной прессы… открыл всемирный поход империалистов, желающих сорвать прежде всего торговое соглашение с Англией, которое Красин начал, и предстоящее торговое соглашение с Америкой… Кронштадтские события показали связь с международной буржуазией… Я разговаривал по прямому проводу с Калининым. Он докладывает, что четвертого марта кронштадтским морякам предложили арестовать главарей мятежа и сдать крепость; гарантировалось полное прощение всем, кто добровольно сложит оружие; Советское правительство объявило генерала Козловского вне закона и ввело в Петрограде и Петроградской губернии осадное положение. Стало быть, товарищи, готовьтесь к отъезду. Видимо, послезавтра нужно отправляться в путь-дорогу. В Петроград уже выехали группы партийцев из Москвы, Тулы, Твери, Смоленска. А кстати говоря, вы сегодня обедали?

— Обедали, обедали, как не обедать, — в один голос ответили курсанты.

— Без хлеба сидим дня три-четыре в месяц, не больше, — сознался Лука.

— Как же так? — удивился Ленин, вдевая руки в рукава пальто и застегиваясь. — Кто это допустил?

— Иногда у каптенармуса выпросишь завтрашнюю порцию и съешь ее. А там, глядишь, и набегает дня три-четыре в месяц, — объяснил веселый голос из полутемного угла казармы.

Ленин рассмеялся и пошел к выходу, спросил:

— Что вы читаете, товарищи? Пушкина читаете?

— О нет, — выпалил кто-то, — он ведь был дворянин. Читаем мы Владимира Маяковского.

Ленин улыбнулся:

— По-моему, Пушкин лучше, — и торопливо, в сопровождении расстроившегося коменданта, пошел к двери.

Иванов, в накинутой на плечи шинели и в ботинках на босу ногу, проводил его до порога. Ильич повернулся к нему и, пожимая руку, промолвил:

— Надо спешить, товарищ Иванов! Я спросил у Михаила Ивановича, какая на Балтике погода. Ответ неутешительный — началась мартовская оттепель. Весенние ветры вот-вот разведут льды, понесут их в открытое море. По чистой воде флот интервентов может подойти к Кронштадту, и тогда ключ к Петрограду окажется в их руках. Надо спешить, товарищи!

На четвертый день сто сорок делегатов заняли места в «ночном Максиме», единственном поезде, совершавшем регулярные рейсы между Москвой и Петроградом. В этот поезд погрузились так же чоновцы — несколько коммунистических рот частей особого назначения.

На рассвете, в двухстах километрах от Москвы, поезд остановился. В вагон ввалился по глаза закутанный башлыком кондуктор и откуда-то из глубины своих одежд простуженным голосом пробасил:

— Машинист просит господ делегатов нарубить дровишек, в тендере не осталось никакого топлива.

Александр Иванов накинул шинель, спрыгнул в сугроб, наметенный у полотна дороги, и увидел, как от теплушки, прицепленной в конце поезда, весело рысят в одних гимнастерках знакомые ему кремлевские курсанты, а впереди них, с топором в руке, бежит и хохочет его Лукашка.

XX

Ворошилов, назначенный комиссаром Южной группы войск, запиской вызвал Иванова к себе в штаб, расположившийся в Ораниенбауме. Явившись в приемную комнату, Александр Иванов увидел там многих прославленных участников гражданской войны. Ян Фабрициус, прозванный солдатами Железным Мартыном, пожал ему руку и сказал, что его только что назначили командиром 501-го стрелкового полка.

— Климент Ефремович поздравил меня с назначением и предупредил, что в полку расшатана дисциплина, что мне придется хлебнуть с ним горя… Ну, будь здоров, — высоченный латыш расправил длинные тонкие усы, — еду в полк, а там увижу, что делать.

Распахнулась обитая войлоком дверь. Из кабинета Ворошилова стремительно вышел Федько в черной бурке и кубанке с красным верхом. Иванов знал: двадцати двух лет от роду Федько командовал Крымской армией, совершившей знаменитый, почти легендарный переход по тылам белых от Буга до Черноморских берегов.

— Ну что