Эр-Три - Адель Гельт

class="p1">Вы же наверняка видели, как спят собаки? Готов поспорить: мои, чтобы не сказать, лапы, руки и ноги точно так же рефлекторно подергивались, а морда издавала приглушенные звуки, возможно, даже и лай.

Проснулся, ожидаемо, весь разбитый и совершенно не выспавшийся, и решил сразу же позвонить Рыжей-и-Смешливой: беседа с любимой женщиной обязательно должна была повысить градус настроения, без того слегка низковатый.

Не позвонил.

Неожиданно вспомнил тот, другой, сон, связанный с сильным ударом улицей города Мурманска по мохнатому затылку одного там профессора. Вспомнил и странные обстоятельства, и наказ предка, и даже ощутил, на какое-то мгновение, последствия могучего родственного пинка.

Где искать кошку и мышь, каким образом кому-то из них можно верить, а кому-то — нет, было мне решительно в тот момент непонятно, а потому я решил поступить ответственно, и купить, наконец, несчастный элофон.

В пользу решения о покупке говорила и заработная плата, своевременно оказавшаяся на моем эфирном счете: местная кассовая контора, с совершенно зубодробительным советским названием Vneshtorgbank, вовремя отчиталась о поступлении, отправив эфирного гонца. Денег в этом самом поступлении оказалось неожиданно много.

Магазин, торговавший, в том числе, всякой бытовой мелочевкой, на территории Проекта был: именно там мои временные коллеги закупались зубными щетками, мылом, пастой и многим другим, и это было бы нормально, но кое-что вызывало у меня, натурально, скрежет зубовный.

В продаже, кроме прочего, имелся знаменитый алкогольный напиток, лучший в мире дистиллят, прозрачный, как слеза ребенка и ощутимо пахнущий свежим хлебом — Stolichnaya Vodka. Нет, я, конечно, не изменил своего отношения к чистым дистиллятам, но два самых знаменитых в мире коктейля, до каковых я был раньше весьма охоч — апельсиновый Otvertka и томатный Masha Krasnova — в нормальных барах делались именно из советской водки.

Что в Ирландии, что в Исландии такие коктейли были удовольствием весьма дорогим: не на весь вечер и даже не на каждый вечер, и связано это было с неимоверно высокой ценой импортной основы. Здесь же водка стоила денег настолько незначительных, что было даже удивительным то, насколько редко ее покупали.

В общем, оторваться от витрины с алкоголем стоило серьезнейших усилий — помогло только очень живое воспоминание о вновь приобретенной аллергии.

Продавец, чернявый носатый имп, или, как говорят в Союзе, chiort, понял меня по-своему и покивал сочувственно: видимо, правило горящих труб возникло далеко не только на моей далекой заснеженной Родине, и один мужик другого понимал рефлекторно даже в Стране Советов.

- Ara, nje rasstraivajsya! - сообщил мне носитель буйной черной шевелюры, почти скрывающей аккуратные рожки. - Budet I na nashej ulitse prazdnick!

Я, разумеется, ничего не понял, но, на всякий случай, кивнул в ответ.

Разные технические устройства здесь продавались тоже, и элофонов среди них было целых пять моделей из существующих в Союзе девяти. Искомого и желаемого Bolshevick среди них не оказалось.

У меня, конечно, был план: вежливо поздороваться, ткнуть когтем в искомую модель, оплатить и забрать покупку с собой, не вступая в невозможный, по причине языкового барьера, диалог. План, как вы понимаете, провалился с треском.

Вместо отсутствующего на витрине переносного элофона я ткнул пальцем в другой, стационарный, стоящий на приставной полочке у прилавка, и изобразил модой своею приличествующий случаю вопрос.

- Na zdorovje, - одобрительно сообщил мне продавец. Я подхватил трубку аппарата и набрал по памяти короткий номер.

Девушка Анна Стогова явилась буквально через восемь минут: я вовремя заметил большие часы со стрелками, и ловко засек время.

- Да, профессор, вынуждена Вас расстроить, - обратилась ко мне переводчик после короткой беседы с продавцом. - Потребной Вам модели в продаже нет, а даже если бы и была, Вам бы ее все равно не продали.

- Что, она так дорого стоит? - удивился я. - В любом случае, и я сам, вроде бы, не нищ!

- Что Вы, товарищ профессор, - переводчик поспешила отмести всяческие подозрения в негативной оценке моей платежеспособности. - Дело не в деньгах. Просто на продажу именно этой модели элофона есть ограничения: покупатель должен иметь не менее пяти лет прогрессивного стажа в Партии, с набором семи тысяч квалификационных баллов социального рейтинга!

Я расстроился: никакого подобного рейтинга у меня, конечно, не было, да и вступить в единственную в Союзе партию я не успел бы чисто технически.

- Жаль, - сообщил я сразу переводчику и продавцу.

- Скажите, профессор, - мне неожиданно показалось, что девушка Анна Стогова смотрит на меня с некоторым даже подозрением. - Зачем Вам именно эта модель? Этот элофон совершенно ничем, ну, кроме небольшого нюанса, не отличается от более младшей версии, модели Grazhdanin. Вам ведь не нужен блок избыточного шифрования сигнала?

Собеседница, вроде, и говорила со мной по-британски, но смысл сказанного от меня все равно ускользал: я понял только то, что младшая модель должна меня полностью устроить. Поэтому, наступив на горло собственному перфекционизму…

- Хорошо. Пусть будет Grazhdanin, - согласился я.

Искомый аппарат, кстати, в продаже нашелся, и сделал это исключительно вовремя: со следующего дня мне предстояло проводить много времени на собственно Объекте. Стационарный элофон, удобно установленный в лаборатории, становился мне почти совершенно недоступен.

В трудах и заботах прошел день, и, наконец, наступил вечер, а за ним и ночь настала.

Ночью мне снова приснился кошмар.

Сюжет сна повторялся несколько раз, будто бы с вариациями, но я откуда-то знал, что происходит каждый раз одно и то же.

Был солнечный вторник, и я шел по улице Нового Орлеана — столицы, де-факто, южных штатов, которые в самих САСШ уже давно не называют южными: в некоторых графствах это прямо запрещено, единая страна, и точка.

Феномен этот, кстати, несколько заинтересовал меня за год до пандемии Зубчатой Чумы, временно сделавшей невозможными и перелеты, и пересечение границ, и даже, в некоторых случаях, выход из-под странного домашнего ареста, каковому в разных странах изобретались различные благозвучные названия.

Никакой чумы конкретно в тот момент еще не было, а возможность поработать в САСШ — была, североамериканцы как раз начинали проект освоения своего заполярья, и моя специальность могла бы прийтись весьма кстати. В итоге, я никуда не поехал: стало лень, хотя себе я, конечно, объяснял всякое и по-другому.

Эдвин, мой странный товарищ, знающий всё и обо всём, загадку южных штатов, которые не южные, объяснил просто: это расизм. Бывший или нынешний — неважно, но американцам страшно