Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе - Григорий Васильевич Голосов

роль подобной науки претендовал, естественно, сам марксизм. После возникновения коммунистических режимов, которые широко использовали идейную обработку населения в целях политической мобилизации, такое понимание коммунистической идеологии стало преобладающим для ее сторонников, а тезис о «ложном сознании» был зарезервирован для всех прочих идеологий. В кругах левых интеллектуалов до сих пор бытует ироническое высказывание «у них идеология, у тебя мнения, у меня наука».

В современной политической науке понятие «идеология» занимает важное, но не центральное место, главным образом – при изучении поведения избирателей. Для политологов идеологии – это системы ценностей, знаний и убеждений, с помощью которых люди ориентируются в мире политики и направляют (а также объясняют) собственные действия, прежде всего – выбор при голосовании. Зачастую более широкого политического участия от рядовых граждан никто и не ожидает, но если для существующего политического режима важны и иные формы политической мобилизации, то для них тоже используется идеологическая мотивация.

Истинность или ложность идеологических представлений для политологов не является предметом первоочередного интереса, и это кардинально отличает современные подходы к проблеме от марксистских. Однако во многих других отношениях преемственность очевидна, и прежде всего – в том, что идеологии можно ранжировать по степени их способности обеспечивать отдельные формы политической мобилизации. Для некоторых идеологий, направленных преимущественно на оправдание существующего социального порядка, мобилизация граждан допустима лишь в ограниченном объеме. Такие идеологии назовем консервативными. Другие идеологии стремятся к широкой мобилизации граждан на достижение поставленных политическими лидерами целей. Такие идеологии назовем мобилизационными.

К какой из этих двух разновидностей отнесем идеологию нынешнего российского режима? Прежде чем перейти к этому вопросу, надо разобраться, есть ли у него хоть какая-то идеология. В течение длительного времени политологи сторонились этой проблематики, исходя из того, что для любой персоналистской диктатуры – включая сюда и российскую – идеология не является предметом первоочередной необходимости.

Это связано с тем простым обстоятельством, что диктаторы не любят принимать на себя обязательства по достижению идеологически мотивированных целей, предпочитая подчеркивать свой «прагматизм». В классическом виде это выразил одиозный центральноафриканский диктатор Жан Бедель Бокасса, когда сказал, что примет идеологию той страны, которая поможет ему построить железную дорогу. В действительности, однако, подобный «прагматизм» сам по себе носит идеологический характер, служит основой для фундаментально консервативных идеологий, свойственных персоналистским диктатурам.

Пожалуй, по своему содержанию такие идеологии ближе всего подходят к исходному марксистскому тезису об «опиуме народа». Российская идеология существовала в этом модусе довольно долго. С начала 2000-х годов официальные российские СМИ, которые всегда служили основным каналом идеологической обработки населения, делали основной упор на несколько тезисов, которые можно суммировать примерно так:

1. Под руководством Путина Россия вышла из полосы нестабильности и вызванных ею народных страданий.

2. Путин обладает уникальной способностью вести Россию и дальше по дороге стабильности и процветания, роста жизненного уровня масс.

3. Чтобы Путин и дальше успешно справлялся с этой своей исторической миссией, от граждан требуется немногое – поддерживать его на выборах и воздерживаться от изъявления протеста. Путин сам решит все проблемы.

Этот идейный комплекс, если можно его так назвать, хорошо резонировал с жизненным опытом значительной части граждан России как в период болезненных экономических реформ, так и в начале нынешнего столетия, когда цены на нефть были особенно высоки. Нетрудно заметить, что риторика путинского режима всегда была прямо направлена на политическую демобилизацию населения, на пассивное принятие гражданами сложившегося по итогам преобразований 1990-х годов социального и политического порядка.

Поэтому неудивительно, что пропаганда тщательно избегала любых конкретных положений, которые объясняли бы населению действия вождя. Публично заявленная приверженность властей той или иной политической линии ограничивала бы пределы маневрирования в области экономической или социальной политики. Действительно, идеология сдерживает. Если правитель хочет делать всё, что ему угодно, а это и есть самая емкая формула персоналистской диктатуры, то он не будет окружать себя идеологами. Потому что какой смысл держать при диктаторе идеолога? Чтобы он объяснил, что делать, потому что он знает. Конечно, диктатор предпочтет зарезервировать такое знание за собой. Однако это значит связать себя какими-то собственными мыслительными конструкциями для проектирования будущего. А из персоналистских диктаторов этого никто не хочет, потому что они руководствуются соображениями выгоды, а не доктрины.

Путин всегда проводил правую, либеральную экономическую политику. Не чуждался он и риторики экономического либерализма. Но в то же время как сам Путин, так и, в особенности, программные документы партии «Единая Россия» всегда содержали социально-протекционистские тезисы, а в пропаганде режима обильно представлена ностальгия по советским временам как воплощению идеалов социальной защиты и справедливости. Пропагандистская риторика режима представляет собой смесь национализма, либерализма и социального протекционизма. При этом каждый из компонентов этой смеси в любой момент может выйти на первый план в силу каких-то ситуационных соображений, в результате чего выделить основной идеологический вектор невозможно.

Довольно часто идеологические основы режима характеризуются отсылкой к «традиционным ценностям», на страже которых будто бы стоит Россия. Однако в чем именно состоят российские традиционные ценности, если не считать отрицания однополого брака, в течение долгих лет не разъяснялось. Сравнительно недавно, в ноябре 2022 года, указом Путина был утвержден официальный список «традиционных ценностей»: «жизнь, достоинство, права и свободы человека, патриотизм, гражданственность, служение Отечеству и ответственность за его судьбу, высокие нравственные идеалы, крепкая семья, созидательный труд, приоритет духовного над материальным, гуманизм, милосердие, справедливость, коллективизм, взаимопомощь и взаимоуважение, историческая память и преемственность поколений, единство народов России».

Однако ничего специфически традиционного (или даже специфически российского) в этом списке нет. Под любым пунктом из такого списка с готовностью подписалась бы любая страна мира, и это включает в себя даже «приоритет духовного над материальным». Кому-то может показаться, вопреки всем фактам, что такой порядок приоритетов характерен для жителей России в большей степени, чем, скажем, для жителей США, но полагаю, что у американцев, с их массовой и искренней религиозностью, было бы что возразить.

В действительности, чтобы ослабить способность граждан к критической оценке отдельных действий, предпринимаемых властями, российские официальные СМИ насаждали отнюдь не гуманистические ценности вроде вышеперечисленных, а цинизм и недоверие к любым суждениям, которые позволили бы конкретизировать дискуссии по политическим вопросам. Политическая активность за пределами прямой поддержки режима объяснялась корыстными мотивами ее инициаторов. Соответственно, любое публичное высказывание, выходящее за рамки официальной линии, рассматривалось как манипуляция, направленная на удовлетворение частных интересов.

Отсюда – такая особенность российской пропаганды, как неопределенность в оценках практически любых фактов или идей, заметных в современном мире. Пожалуй, единственный тезис, на котором сходятся все пропагандисты, – это то, что однополый секс нежелателен, а брак допустим только между разнополыми лицами, обязательно нужны «мама» и «папа».