Сиротка. Нежная душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

«Это не она, это не может быть она!» — думал мужчина.

Он постарался рассмотреть Ханса Цале, обнимавшего Лору за талию. Этот бледный долговязый очкарик показался ему слабым и трусливым.

«Я слышал, как Мари-Эрмин зовет эту женщину мамой. Значит, это все-таки Лора! Господи, я бы не узнал ее! Что ж, от Мелани Дунэ я знаю, что она побывала замужем за богатым промышленником. Посещала лучшие дома…»

Позабытая было боль вернулась, острая до тошноты. Ревность отравляла кровь своим ядом.

«Речь идет о свадьбе, в этом я уверен. Этот тип выглядит довольно молодо. Но этому не бывать, ведь я жив, жив! Она моя жена!»

У Жослина не хватало сил, чтобы уйти, оторвать взгляд от ярко освещенной комнаты. Он по-иному взглянул на жизнь Лоры, которая поселилась в хорошем доме с роскошной обстановкой. Невысокая полная дама с седыми волосами, в белоснежном фартуке, должно быть, прислуга. Бетти и ее дети интересовали его меньше всего. До них ему не было дела.

Гнев схлынул, осталась нерешительность.

«Я не могу сейчас постучать, — сказал он себе. — Это будет эффект разорвавшейся бомбы. Конец празднику! К тому же я не хочу рассказывать свою историю перед всеми этими людьми…»

Робость сменилась отчаянием. Он вспомнил о своей болезни. Мужчина не первой молодости, к тому же больной туберкулезом… Лоре такой не нужен, а дочери — еще меньше. Слишком много лет прошло…

«Мне нечего им предложить! Господи, а ведь я так оплакивал мою Лору, которую бросил, хотя дал обет в день нашей свадьбы заботиться о ней и любить ее! Господи, дай мне сил принести себя в жертву! Пусть я не получу ответов на мои вопросы, пусть умру, не поцеловав Мари-Эрмин! Я дорого плачу за свои ошибки, за свою трусость».

Эти мрачные размышления стали для него мукой. Словно охваченный безумием, он осмотрелся по сторонам. Смеркалось, вокруг было на удивление тихо. Собаки, запертые в сарае с другой стороны дома, даже не соизволили залаять, обнаружив его присутствие. Жослину вдруг показалось, что он невидим, приговорен раствориться в сумерках. Быть тенью среди множества других вечерних теней…

«Ты была права, вычеркнув меня из своей жизни, Лора! — с ужасом подумал он. — Я чуть было не убил тебя выстрелом из ружья, там, на берегу Перибонки. И тебя, мое прекрасное дитя с ангельским голосом, я оставил тебя. Если я постучу в вашу дверь, вы осыплете меня упреками, вы меня возненавидите. Прощайте же!»

И Жослин Шарден снова пошел прочь. Его высокая фигура в коричневой одежде затерялась среди деревьев. Он спотыкался и чувствовал себя так, словно с него живьем содрали кожу. Здоровье, которое, как ему показалось, в последнее время улучшилось, теперь сыграло с ним злую шутку. Пусть туберкулез разъедает его легкие! Жослину не хотелось ни дышать, ни жить. Он шел наугад, и плечи его вздрагивали от беззвучных рыданий. Через дорогу перебежал заяц и вихрем пронесся мимо сарая. Собаки заворчали, потом залаяли.

Тошан прислушался.

— Наверное, волки бродят возле поселка, — сказал он Эрмин. — Чем меньше остается жителей, тем более дерзкими становятся звери. В конце зимы, они, бедняги, обычно сильно голодают.

Тошан вышел на крыльцо. У последней ступени снег тихо падал на пару снегоступов, по всей видимости, очень старых.

— Кто здесь? — крикнул метис.

Вокруг было пусто. Никто не отозвался. Удивленный, Тошан подождал еще немного. Жослин снял снегоступы, когда собирался постучать в дверь Лоры, а потом, огорчившись, позабыл о них и ушел в одних ботинках.

— Ничего не понимаю, — сказал Тошан, вернувшись в гостиную. — У крыльца я нашел пару старых снегоступов. Кто-то ходил вокруг дома. Схожу посмотрю, все ли в порядке.

Лора кивнула. На лице ее было написано беспокойство. Она невольно посмотрела в темноту за окном.

— Мирей, прошу тебя, задерни поскорее шторы! Этот человек, возможно, наблюдает за нами. Мне это не нравится.

— Мама, это, наверное, Арман. Он взял снегоступы у Жозефа, а свои, должно быть, сломал. Тошан найдет его возле дровяного сарая.

— Арман не собирался вечером заходить к вам, — возразила ей Бетти. — Будет лучше, если я вернусь домой.

Симон предложил матери проводить ее, намереваясь потом вернуться и сыграть с Тошаном и Хансом в карты.

— Поужинаешь с нами, — решила Эрмин.

Через несколько минут появился Тошан. Вид у него был озабоченный. Его индейская кровь и инстинкты охотника говорили, что за этим случаем кроется что-то серьезное.

— Я нашел следы, которые ведут от порога к окну гостиной, — сказал он. — Снег почти засыпал их, но я уверен, что прав.

— Мне это совсем не нравится, — дрожащим голосом сказала Лора.

— Не бойтесь, — успокоил ее зять. — Возле дома уже никого нет, иначе собаки подняли бы лай.

Лора придвинулась к Хансу. Ее страхи воскресли. Она представила призрак Жослина — бескровное изможденное лицо, при жавшееся к оконному стеклу. «Какая же я глупая, — попыталась себя успокоить женщина. — Завтра все наверняка разъяснится».

Однако прошло много дней, а загадка пары снегоступов таковой и осталась. Мирей спрятала их в дровяной сарай.

* * *

В конце апреля Эрмин уверилась в том, что снова беременна. Птицы весело щебетали на ветках, покрытых пушистыми почками. Снег, влажный и тяжелый, таял очень медленно, а подпитанный талой водой Уиатшуан ревел в своем русле.

— Ребенок родится к Рождеству, — сказала она Тошану. — Маленький Иисус, которого мы будем любить и лелеять!

Он, радостный, поцеловал ее в лоб. Молодая чета никогда еще не была так счастлива.

Глава 8

Секреты Талы

На берегу реки Перибонки, пятница, 5 мая 1933 года

Спрятавшись за стволом огромной сосны, Жослин Шарден смотрел на хижину Талы. Два месяца прошло с тех пор, как он покинул Валь-Жальбер, отказавшись от попыток поговорить с Лорой. Вернувшись тогда в пансион в Робервале, он без сил рухнул на постель. Мужчина был до предела измотан отчаянием и усталостью: идти без снегоступов оказалось тяжелейшим испытанием на выносливость. Целую неделю он почти не выходил из своего номера и не открывал ставен.

«Лучше бы мне умереть, — думал Шарден. — Я снова все потерял!»

И все-таки голод заставлял его время от времени покидать свое убежище. Мужчина завтракал, обедал и ужинал в общей столовой, в компании других пансионеров. Он не мог решить, возвращаться ему в санаторий или нет. Жослин подумывал вернуться, но не в надежде излечиться или хотя бы получить должный уход, а просто в силу привычки. Ведь он был хорошо знаком и с персоналом, и с пациентами.

«Нет, мне это обойдется слишком дорого!» — урезонивал он себя.

Множество раз Жослин представлял себе Лору в объятиях высокого блондина, чье лицо уродовали круглые очки. С той, которая была его супругой, нынешнюю Лору связывало лишь имя и клятвы, данные друг другу чуть меньше двадцати лет назад. Эта Лора показалась ему распущенной, чрезмерно накрашенной, смешной в своем модном платье. Почти незнакомка, которая вызывала чуть ли не отторжение. Он же мечтал найти Лору прежнюю — красивую девушку в длинном платье из ситца в цветочек.

«Какой же я глупец! Прошло много лет. Мы с ней познакомились до войны. Тогда женщины не показывали свои икры и носили прически из длинных волос. Мне те времена нравились больше».

Невеселым размышлениям Жослин предавался с утра до вечера. В середине марта он возобновил прогулки по порту. Стояла сухая холодная погода, поэтому озеро не спешило сбрасывать свой белый панцирь.

— На санях переехать через озеро легко, — говорил себе мужчина. — Оказавшись в Перибонке, я найду тропу, ведущую на север.

Шарден не мог отказаться от идеи посетить супругов Дельбо. Как он ни старался, было невозможно смириться с мыслью, что они теперь — свекр и свекровь его дочери.

«Готов поспорить, они больше не увидят Эрмин и ее мужа, — думал он. — В Валь-Жальбере те спят на шелке и едят на серебре — в лес они ни за что не вернутся. А если и вернутся, то я к тому времени буду уже мертв!»

И все же он то и дело откладывал свой отъезд. Бесцельно бродя по улицам Роберваля, он мечтал встретить Лору, однако переходил на другую сторону дороги, если видел женщину, хотя бы отдаленно на нее похожую. Зато Шардену случилось увидеть Ханса Цале. Одетый в коричневое пальто из добротного драпа и фетровую шляпу, пианист как раз входил в бакалейный магазин. Жослин застыл, охваченный жесточайшей ревностью, совсем как в годы своей юности.

«И этот молокосос будет спать с моей женой! Если только уже не спит! Черт подери! Грош мне цена, если я позволяю всему этому происходить!»

Ответ был всегда один и тот же: он — стареющий мужчина, больной туберкулезом. И, вспоминая об этом, Шарден в очередной раз отказывался от мысли предстать перед Лорой и Эрмин.