Дом - Таня Нордсвей

наполнился звонкими птичьими голосами. Над моей головой подала голос кукушка.

Ку-ку.

Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку.

Я заслушалась, прислонившись к стволу, опустив вниз винтовку, и на момент забыла обо всём на свете, наслаждаясь этими звуками леса. Лена подошла сбоку и встала рядом со мной, запрокинув голову ввысь. Мы молчали и были живы только в это настоящее мгновение. Никто и ничто не было важно сейчас. Только звук и наш слух. Потом она посмотрела на меня, кивнула, и мы пошли дальше по лесу, всё ещё храня в сердцах эти чудесные мелодии.

Мы были в самой чаще, когда я вдруг поняла, что все птицы смолкли. Не слышно было ни единого звука – лишь всепоглощающая тишина. А затем выстрел и крик, который был оглушителен, словно взорвалась бомба. Он оборвался, и тишина снова обволокла пространство липким туманом. Я слышала своё сбитое дыхание и то, как бешено колотится сердце.

25 августа 1942 года

До пункта назначения из семи нас добралось лишь двое: Лена и я. Хотя девчонки во время подготовки в одной из деревень считали, что я нелюдимая и особо к ним не прикипела, – это было не так. Я помню лицо каждой, кто не вернулся. Их веселый смех, несмотря на военные действия, непослушные локоны, горящие огнём глаза. После безмолвия пустыни и ужасов вымерших городов каждый человек становился удивительным и дорогим моему сердцу. Наверное, поэтому у меня каждый раз разрывалась на части душа при виде раненых – я просто не могла вынести этого снова. Трупы, горы трупов. Ещё вчера счастливые люди, сегодня – холодные и бездыханные. Но те, кто не вышел с нами из леса, останутся со мной навсегда.

Да, я была с ними не особо разговорчивой – лишь потому, что не до конца понимала их культуру. Да, Брайан сказал, что, отправляясь в прошлое в любую страну, мы будем понимать язык, но ведь это лишь половина. Вторая – культура. И культура была для меня диковинной: девчонки оказались открытыми, веселыми и у них не было личных границ. Меня они жалели – судачили за спиной о том, что я сирота и поэтому такая зашуганная. Они прижимались ко мне с двух боков, когда мы ютились на составленных вместе узких койках вчетвером, оберегая от кошмаров. Они считали меня обычной девчонкой Галей (они не расслышали моё имя и поняли по-своему, а я не стала потом поправлять), которая слишком скромна чтобы о чём-то спросить. А ещё абсолютно бестолковой в военном деле. Маша, Люда, Катя, Оля и Настя. Вы вытянули меня из пучины горя и помогли продолжить свой путь. Я вас никогда не забуду. Вы навсегда останетесь в моём сердце, мои подруги.

Каждый вечер я проверяла компас – не появилась ли точка, означающая, что Джаспер нашёл ключ? Но то ли он промок в болоте (где мы увязли, но выбрались благодаря двум низкорастущим берёзам) и испортился, то ли ключ до сих пор где-то скрывался. Забить остальных для поиска их координат у меня не выходило – я забыла их номера и корила себя за это. Но я не вернусь отсюда, пока не отыщу его. Ни за что.

– Всё-таки красивый у тебя браслет, – Лена просушивала свои вещи на плетне. – Хорошо, что замок крепкий и он не соскользнул с руки тогда…

Вместо компаса на моей руке они видели лишь украшение – это я поняла сразу, оказавшись в госпитале. А ещё Лена не хотела говорить о том, что пять наших подруг не вернутся к нам. У неё ещё была надежда, но я чувствовала это нутром – прошло слишком много времени, чтобы давать ей почву. Но говорить об этом Лене было неправильно. Поэтому мы просто сидели, наслаждаясь тусклым солнцем, на скамейке возле одной из косых избёнок. Хозяйка подала нам молока и хлеба, мы поблагодарили, переглянувшись друг с другом. Мы обе всё понимали. Но если их не будет завтра с рассветом – нам необходимо подготовить рапорт и потом отправиться в город, который был уже почти отбит у врага.

26 августа 1942 года

После обеда машина с шумными солдатами отвезла нас на передовую – там ещё шли последние бои за окраины города. Но устав запрещал нам туда соваться – мы обязаны были отчитаться перед начальством и получить дальнейшие указания. Затем нас направили на очередную высоту, однако по дороге в нашу машину попала бомба. Выжила только я, но осколок в бедре мешал моему дальнейшему передвижению, поэтому я свалилась в овраг, где и провела, по меньшей мере, несколько суток. Пить хотелось нестерпимо – фляга опустела ещё вчера. Я слышала вдалеке журчание воды, но, возможно, это была лишь моя галлюцинация. Когда всё взорвалось, мне удалось с открытого пространства поля проползти до пролеска, где меня укрыл бор, однако силы мои к тому моменту иссякли. Я хотела уже было сдаться и вернуться обратно домой, но временной компас не реагировал на мои касания. Так я и лежала на боку, устремив взгляд ввысь, к звёздному небу среди верхушек деревьев. Я здесь застряла. Навечно. Пока меня не найдёт и не пристрелит кто-то. Интересно, так я смогу умереть? Или мне тоже что-нибудь помешает?

Тишина, нарушаемая только пением вечерних птиц да стрекотом цикад, мне снова напомнила тот вечер, когда мы с лесником и парнем-инженером шли по лесу к городу с железнодорожной станцией. Казалось, с того момента прошла целая жизнь. И ведь, возможно, так и было – тогда рядом с ними шла совсем другая Хлоя. Правда, тем вечером, сидя на ступеньках и разговаривая с Брайаном, я тоже была иной. Неопытной. Доверчивой. Наивной.

Говорят, война меняет человека. Нет, она его не меняет, она лишь помогает ему повзрослеть. А это мы делаем всю свою жизнь, однако лишь на войне мы познаём то, что было для нас недоступно: понимание ценности человеческой жизни. Однако с каждым днём надежда на спасение иссякает, умирая вместе с планетой, вместе с нами. В этом схожи война и конец Земли. Это две войны, но одну мы заведомо проиграли.

Если бы я могла сделать хоть что-то – я бы сделала. Хотя… когда у тебя есть ключ от любой эпохи, что надо с ним делать? Что правильно, а что – нет? Наш мир не делится на чёрное и белое, а значит, здесь нет верного ответа.

Где мой выбор? Этот британец говорил, что Вселенная всегда даёт нам выбор! Неужели я свой сделала, когда добила этот компас? Или это произошло ещё раньше? Что запустило цепочку событий, приведших к моменту, когда я оказалась здесь, в