Полное собрание сочинений. Том 1 - Толстой Л.Н.

Онъ послалъ намъ, мнѣ и вамъ, крестъ, который мы должны нести безъ ропота, и надѣяться на Его безконечную милость. Онъ не накажетъ васъ. Такъ много злыхъ и нечувствительныхъ людей, что нашлись бы и можетъ найдутся люди, которые опишутъ вамъ такъ ваше положеніе, что вамъ больно будетъ подумать о немъ. Не слушайте никого и знайте и помните только то, что во всемъ опредѣленіе свыше, и что, ежели бы можно было, то мать ваша сейчасъ отдала бы свою жизнь, чтобы избавить васъ отъ этаго положенія. Я нездорова, и кто знаетъ, можетъ я васъ больше не увижу. Теперь я спокойна, вы [и] чувства ваши ко мнѣ не измѣнятся. Прощайте, друзья мои, Ангелы мои. Нѣжно, нѣжно цѣлую васъ и молю Бога, чтобы онъ не оставилъ васъ. Прощайте, дѣти.>87

Къ письму этому была приложена записка отъ Мими Коферталь слѣдующаго содержанія.

Княгиня очень больна. И. И. говорилъ мнѣ, что даже опасно больна. Мысль, что она не встанетъ отъ этой болѣзни, не оставляетъ ее, и эта мысль болѣе всего меня пугаетъ, хотя она совершенно спокойна. Вы хорошо сдѣлали, ежели бы приѣхали. Она безпрестанно въ бреду говоритъ про васъ и думаетъ, что вы въ Петербургѣ. Видно, что ее мучаетъ, что вы такъ далеко отъ нея. Я уже четвертую ночь провожу на волтеровскомъ креслѣ въ спальнѣ Княгини, но вамъ нечего говорить о моихъ чувствахъ къ ней. Вы знаете, что всѣмъ пожертвовала бы для нея, не только что нѣсколькими безсонными ночами. Я дѣлаю это съ удовольствіемъ и не ропщу.

Пріѣзжайте же поскорѣй, съ совершеннымъ уваженіемъ и т. д.

<Отвѣтъ Володи. —

Милая maman! —

Письмо твое огорчило меня не тѣмъ, что ты намъ въ немъ объявила (я ужъ это прежде зналъ), но тѣмъ, что ты говорила про это — тебѣ вѣрно это больно. Прежде, еще когда я не зналъ этого, но многое мнѣ казалось страннымъ, я не спрашивалъ у тебя объ этомъ, потому что предчувствовалъ, не знаю, почему, что тебѣ больно будетъ говорить. Я не понимаю, зачѣмъ [62] ты написала намъ это. — Неужели ты думала, что намъ когда нибудь придетъ въ голову судить тебя. Я отвѣчаю за себя и за братьевъ, что не только судить съ другими объ этомъ, но и въ голову никогда намъ не придетъ между собою разсуждать объ этомъ. Мы тебя любимъ, такъ чего же намъ больше. — >88

На другое же утро отецъ заѣхалъ къ намъ въ пансіонъ. Я это время сочинялъ отвѣтъ на грустное письмо, которое получили наканунѣ отъ maman, въ которомъ она намъ описывала наше положеніе незаконныхъ дѣтей, но описывала его такъ, какъ могла только это сдѣлать мать, чтобы не оскорбить нашего самолюбія, но только заставить насъ полюбить ее еще больше (и такъ какъ съ любовью, по крайней мѣрѣ во мнѣ, всегда неразлучно чувство страданія) и жалѣть ее еще больше. Я прежде уже зналъ это, Володя тоже, но мы сами, по догадкамъ отыскивая рѣшенія нѣкоторыхъ вопросовъ какъ-то: почему Петруша К[озловскій] живетъ особенно отъ насъ, почему и на адресахъ папа было «Высокоблагородію», а на адресахъ maman «Ея Сиятельству» и т. д., узнавъ все, что узнаетъ мальчикъ отъ 12 до 15 лѣтъ въ пансіонѣ, составили себѣ понятіе о нашемъ положеніи. Но въ дѣтяхъ есть врожденное чувство тонкой деликатности, которое не позволяло намъ довѣрить другъ другу наши открытія. Но Вася, узнавъ нѣкоторыя неимовѣрныя вѣщи на счетъ различія половъ и происхожденія рода человеческаго, пришелъ и сталъ объявлять намъ эти новости, увѣряя, что ей Богу это правда, но мы его прогнали, сказавъ, что онъ вретъ и что ему соврали. Потомъ, разбирая тѣ же вопросы, которые и насъ приводили въ затрудненіе, онъ пришелъ повѣрить намъ свои умозаключенія, но и тутъ мы его прогнали и сказали ему, что онъ дрянной мальчишка. Не знаю, какъ другія дѣти, но я, когда еще былъ такъ молодъ, что не имѣлъ никакихъ причинъ подозрѣвать истину, я предчувствовалъ какую то тайну въ моемъ рожденіи. Когда меня бывало накажутъ, поставятъ въ уголъ, мнѣ всегда приходило въ голову, что я самый несчастный мальчикъ, что я должно быть подкидышъ, и что меня за то никто не любитъ. Это не было предчувствіе, а особенная страсть къ несчастію, которая есть въ душѣ у каждаго человѣка. Не то, чтобы человѣкъ желалъ бы быть несчастливымъ, но онъ любитъ знать, что онъ несчастливъ. — Отецъ объявилъ намъ, что ѣдетъ въ деревню и беретъ насъ съ собою сейчасъ же. —

[63] <Что-то защемило у меня въ сердцѣ, когда онъ намъ это сказалъ, и мысль моя сейчасъ обратилась къ матушкѣ.>

18 Апрѣля мы у крыльца Краснинскаго дома вылѣзали изъ дорожной коляски, (въ которой мы помѣстились всѣ 4.) Папа, выѣзжая изъ Москвы, былъ задумчивъ. Когда Володя спросилъ у него, не больна-ли maman, онъ съ грустью посмотрѣлъ на насъ и сказалъ, что да. Въ продолженіи дороги онъ успокоился и былъ, какъ и всегда, но, подъѣзжая къ дому, лицо его все болѣе и болѣе принимало печальное и задумчивое выраженіе, и когда мы выходили изъ коляски, и онъ спросилъ у выбѣжавшего запыхавшагося Фоки: «гдѣ М. Ф.?» голосъ его былъ нетвердъ, и, какъ мнѣ казалось, что за отвѣтъ Фоки такого рода какъ: «они изволили пойдти въ садъ», или «они въ гостиной», онъ сейчасъ бы отдалъ весь свой выигрышъ нынѣшняго года. Но, несмотря на то, что слезы готовы были брызнуть изъ его глазъ, Фока доложилъ, что «они уже 6-й день не изволятъ съ постели вставать», и добрый старикъ Фока, какъ бы жалѣя о томъ, что онъ обязанъ былъ нанести такой ударъ папа, прибавилъ въ утѣшеніе, отворяя въ это время дверь въ переднюю: «сейчасъ Маша понесла кашку. Только не знаю, изволили ли кушать». Милка, выпущенная изъ заключенія, съ радостью бросилась къ отцу и, несмотря на то, что она выражала радость такими красивыми движеніями, что весело было смотрѣть, папа даже не посмотрѣлъ на нее, а прошелъ прямо въ гостиную, оттуда въ фортепіянную, оттуда въ диванную, изъ которой была дверь прямо въ спальню maman. Мы шли за нимъ. Чѣмъ ближе подходилъ онъ къ этой комнатѣ, и тѣмъ болѣе <даже по спинѣ его> замѣтно было его безпокойство. Онъ менѣе опирался на каблукъ, и, хотя мнѣ не видно было его лица, всѣ тѣлодвиженія ясно доказывали это. Взойдя въ эту послѣднюю комнату, онъ шелъ уже на самыхъ ципочкахъ, едва переводилъ дыханіе и два раза перекрестился, прежде чѣмъ заглянулъ въ щелку затворенной двери.—Тамъ было темно, и слышны были тяжелые вздохи. О, какъ тяжело все это дѣйствовало на наши настроенныя къ горю тяжелымъ предчувствіемъ юныя души. Изъ боковой двери выбѣжала непричесанная Мими съ платкомъ въ рукахъ и слезами на глазахъ. Она шопотомъ сказала только: «Ахъ, И. А.», и, замѣтивъ, [64] что папа берется за ручку замка, она прибавила шопотомъ и рыдая: «здѣсь нельзя пройдти — ходъ изъ дѣвичьей». Сію минуту, какъ я это пишу, шумъ проѣхавшей мимо оконъ моихъ телѣги очень испугалъ меня. Мнѣ показалось, что я еще въ этой грустной комнатѣ, гдѣ всѣ боялись произвести малѣйшій звукъ [?] у той двери, за которой на одрѣ смерти лежала та, которую я любилъ больше всего на свѣтѣ. Мы пошли черезъ коридоръ въ дѣвичью, въ коридорѣ на дорогѣ попался намъ дурачекъ истопникъ Акимъ, который всегда смѣшилъ насъ. Когда папа прошелъ мимо его, поклонившись ему, онъ сдѣлалъ намъ пресмѣшную гримасу, но что тогда крайне меня удивило, это то, что, вмѣсто того, чтобы разсмѣшить меня, эта гримаса прибавила еще только грусти. Въ дѣвичьей двѣ дѣвушки сидѣли за работой, но, когда они привстали, чтобы поклониться намъ, они сдѣлали такія грустныя лица, что мнѣ досадно на нихъ стало, я подумалъ: «зачѣмъ они притворяются?» Пройдя еще комнату Мими, папа отворилъ дверь въ спальню, и мы взошли. Направо отъ двери были два окна, оба заставленныя ставешками, которыя были не по окошкамъ, немного малы, и сверху завѣшены платками; у однаго изъ нихъ сидѣла89 Н[аталья] С[авишна] съ очками на носу и вязала чулокъ. Она встала съ чулкомъ въ рукѣ и черезъ очки показала намъ глаза очень заплаканные. Она не стала цѣловать насъ, какъ то обыкновенно дѣлала, но только посмотрѣла на насъ, и слезы потекли у нее градомъ. — Мнѣ не понравилось то, что всѣ, кого мы видѣли, при первомъ взглядѣ на насъ начинали плакать, когда прежде были совершенно спокойны, но потомъ, обдумавъ это, я понялъ, что они всѣ, даже и двѣ горничныя, показывали грусть не для насъ, а мы возбуждали въ нихъ слезы.