Две жемчужные нити - Василий Кучер

— Но ведь тело легкое. Вода не пустит на дно, на поверхность вытолкнет, — возразил Павел.

— Они камни к шее и к груди привязывали и опускались. Нос зажимали костяной зажимкой. А когда доходили до дна, сбрасывали камни. Даже в Тихий океан спускались. И выносили на поверхность каждый свою заветную ракушку. Вскрывали ее уже на палубе. Есть ли там жемчужина или нет? Если нет, то снова на дно, и так до тех пор, пока не выловит. На кораблях были мастера, которые умело просверливали жемчужину, пропускали сквозь нее просмоленный шнурок и при подъеме корабельного флага надевали смельчаку на шею. И были матросы, которые носили по пять, а то и по десять жемчужин. Герои.

— А купить они их не могли? — вмешалась Искра.

— Купить? — обиделся боцман. — Чтобы матрос покупал отвагу? Ну, знаешь, милая… — и старик поглядел на нее осуждающе. — Не было у матроса денег, чтобы ее покупать. За всю службу он мог собрать только на одну жемчужину. Это ведь сокровище. Жемчуг и сейчас стоит бешеные деньги. Настоящий, конечно…

Дмитрий Григорьевич набил обкуренную, из вишневого корешка трубку, пустил дым носом и не закашлялся.

— А когда такой матрос умирал, ожерелье переходило к сыну. И сын добавлял в него свои жемчужины. А от сына к внуку. И так из поколения в поколение, от моряка к моряку. Только после революции это вышло из моды. Матросы охотнее надевали на шею пулеметные ленты, чем ожерелье. Жемчуг же оставался женам. Женщины дарили дочкам. А те — своим детям… Я еще видел такие же ожерелья в нескольких семьях, здесь, в Новограде. Было ожерелье и в семье Тиховодов. Ну, о нем вы знаете…

— О, да тут вся честная компания в сборе, — раздался голос Анны Николаевны, а потом из-за зеленой дощатой будки показалась и она сама. — Ты что ж это, старик, молодых на улице принимаешь, ведь не лето. Озябли небось. Пойдемте-ка, я вас чайком угощу.

— Спасибо! Мы не голодные! — ответила за всех Искра.

— Нам Дмитрий Григорьевич только что про Олесино ожерелье рассказывал. Олеся от Марты письмо получила, а мы за ней сюда увязались.

— А ожерелье вы видели? Показала бы девчатам, Олеся, а? — попросила Анна Николаевна, — Пойди принеси, в шкатулке моей лежит.

Когда Олеся ушла, Анна Николаевна, глядевшая ей вслед, обернулась к девушкам:

— Она сама у нас как жемчужина. Это ее Гнат так зовет. Говорит, что его Олеся — драгоценнейший дар природы. Ведь он прав, девчата?

— Везучая она, — вздохнула Искра и задумалась.

Сказанное Гнатом о невесте глубоко ее взволновало. Она чуть не заплакала. Кто и когда так скажет о ней? Где он, ее Валентин? Одна-одинешенька, как сосна на крутой скале, которую клонят штормовые ветры.

23

Когда девчата, наглядевшись на жемчуг, ушли (парни — те исчезли раньше), Олеся решила поговорить с Анной Николаевной о том, что пора бы уж бригаде присвоить звание коммунистической. План они перевыполнили и продукцию дают высокой сортности. Бригада живет дружно, прогулов у ткачих нет. Андрей Мороз сдал экзамен, получил разряд, работает электриком. Павел в совершенстве овладел профессией помощника мастера и свободно может заменить бригадира. Как-то даже заменял, когда Василий Бурый болел гриппом. Девушки оказались чуткими, ласковыми. Их заботы помогли Ирине Чугай найти свое место в жизни, теперь она работает в художественном цехе. У них на станках установлено ломельное приспособление, и станок сам останавливается, если обрывается нить. А что это значит? Брак ликвидирован. Простои уменьшились. Продуктивность труда сразу возросла. Фонд зарплаты не увеличивали, потому что новых ткачей не набирали, и метр вытканной ткани подешевел. Тут Олесе помог Гнат, работая над приспособлением с Андреем и Павлом Зарвой. Изготовили его электрики и слесари из экспериментальной мастерской. И зарплата в бригаде увеличилась. Ясно же: чем выше продуктивность, тем значительнее прибыль у государства, а следовательно, и зарплата рабочих. Скоро у людей будет не только больше денег, но и других благ: детских садов, и ясель, и домов отдыха, и санаториев, и новых квартир, которые государство дает бесплатно. Все то, чего не имеет Марта во Франции и чего никогда не будет иметь. Олеся в этом уверена — и поэтому часто плачет над письмами Марты. А девушки в бригаде, читая эти письма, по-иному оценивают свою работу и все окружающее. Олеся ничего не добавляет, не объясняет. Берите, читайте. Не маленькие.

Да, пора поговорить с парторгом, девушки это заслужили…

Анна Николаевна уже принялась за стирку. Дмитрий Григорьевич что-то строгал на верстаке.

Старик, сдвинув очки на лоб, весело поглядел на Олесю.

— Небось пришла порядок наводить у Гната в комнате? Молодец, дочка.

— Очень хочется, чтобы было чисто, когда Гнат вернется из похода. Страх как не люблю беспорядка…

— Ну а что слышно с новой квартирой?

— Охо-хо! Еще не скоро эта квартира будет!

— Почему же? Наши ткачи заканчивают новый дом. Я снова пойду к директору… — включилась в разговор Яворская. — Ты ведь у нас, дочка, не из последних. Да и у Гната положение…

— Что это вы мастерите? — весело спросила Олеся, пытаясь перевести разговор на другую тему.

— Качели.

— Кому? — вскинула брови девушка.

— Детям, — спокойно пояснил боцман. — Они ведь летом каждый день прибегают ко мне за маяк, в мой сад. Там уютно, на берегу чистый песок. И море неглубокое. Старшие купаются, бычков ловят, а маленькие плачут. Их в воду не пускают. Вот и будут им качели. Широкие, в две доски. И низкие. Просмоленные морские канаты пропущу сквозь железные кольца. А потом поставлю шведскую стенку. Пусть карабкаются на здоровье. Дети любят лазить вверх. И мне веселее… А ребят к маяку стану приучать. Подрастут — может, кто и выберет эту профессию…

— Мог бы и горсовет поставить качели, — осторожно заметила Олеся.

— Поставят, жди! Они отгрохали в городском парке детский уголок на камнях, где жара, пыль и духота… А сюда, говорят, бюджет не тянет. Планируют года через три поставить возле моря качели… Был я у них, потолкался по кабинетам. Ты, говорят, Дмитрий Григорьевич, сам депутат, вот и выискивай внутренние ресурсы. Я и выискиваю. К адмиралу ходил. Моряки привезли песок и гальку. Трубы достал у подводников. Доски — на причале. Автоген — у водолазов. Пошло дело. Навеки мастерю, чтобы и твоим детям было.

— Ну что вы? — смутилась Олеся.

— То, что слышишь. И оглянуться не успеешь, как детки пойдут. Вот и будет им забава. Не могу я так, чтобы наши дети, которые живут здесь, у маяка, бегали в жару на качели в парк, на камни. Пусть качаются возле моря и карабкаются по шведской стенке. А увидят это дело родители, и в них совесть заговорит. Начнут мне помогать… Мы скоро такой уголок детям организуем, что куда твоему горсовету.

— Муженек! — окликнула Анна Николаевна. — А может, Олеся получит квартиру на Мачтовой горе?

— Нет, она должна жить тут, около маяка. Вон там два дома заканчивают, — боцман показал молотком на гору, где строители выкладывали шиферную крышу на обоих домах. — Жила Олеся рядом с маяком. Тут и будет жить.

— Но ведь это дома флотилии «Слава», — шутя напомнила Олеся. — Мне там не дадут. Я рыбу в океанах не ловила…

— Зато рубашки рыбакам ткала. И капроновые сети для рыбы. Дадут. Я еще пойду в райисполком, а Анна к вашему директору, — пояснил боцман.

— Дадут! — Яворская встряхнула отжатым полотенцем. И, обращаясь уже не к Олесе, а к мужу, сказала: — Дадут, если снова не станет носом вертеть. Сколько я тогда помучилась с общежитием? Так и на этот раз может случиться… Мы будем пороги обивать, а она возьмет да и откажется в последний момент…

Анна Николаевна внимательно поглядела на Олесю. Так или нет? Говори честно…

Боцман стукнул молотком о выструганную доску, точно выверяя работу, и тоже поднял глаза на девушку.

— Нет, не откажусь, — улыбнулась та. — Мои девушки уже все устроены. У каждой есть крыша над головой. Свой уголок. За них я спокойна… Разве только…

— Ох, горюшко! — всплеснула руками Яворская. — Ты слышишь, муженек? Опять она за свое. Ну, что там еще, говори сразу…

— Я точно не знаю, но всяко может быть. Если кто-нибудь из наших девчат выскочит замуж раньше меня… Вот возьмет и выйдет раньше меня. Тогда что? Тогда мы с Гнатом и здесь проживем… Нам не тесно. И все-таки возле вас будем…

— Мы тебя и Гната не гоним, — хмуро бросил боцман. — Живите. Но заслуги всегда есть заслуги. Раз вы оба заслужили новую квартиру, так чего же от нее отказываться? У каждого должно быть свое гнездо… Таков закон, дочка. И будет во все века, при любой власти.

Олеся промолчала. Боцман продолжал строгать доску.

— А вообще-то, — вдруг начала Олеся, — я хотела поговорить с вами о нашей бригаде, думаю, нам теперь можно присвоить звание коммунистической.