Государь Иван Третий - Юрий Дмитриевич Торубаров

достал из-за пазухи бумагу.

Виссарион схватил ее, быстро развернул и торопливо пробежал глазами. Там было всего несколько слов, которые говорили, что великий московский князь Иван Васильевич, который давно уже стал вдовцом, наконец-то решил жениться снова. А сподвигло князя к этому решению то, что сын и наследник, Иван Молодой, ни за что не хотел жениться в угоду политическим интересам Московии. Значит, подумать о государстве следовало самому Ивану Васильевичу.

Силы покинули кардинала, и он еле доплелся до стула.

– Вам плохо? Что с вами? – испугался посланец. – Вам помочь?

– Не-ет… нет. – Виссарион слабо махнул рукой.

Посланец было повернулся, чтобы уйти, но Виссарион, собрав последние силы, крикнул:

– Стой! Подожди!

Он еле встал, доплелся до рясы, висевшей у входа, и достал из кармана несколько золотых монет.

– Возьми!

– Нет! – покачал тот головой. – Мне уже хорошо заплатили.

– Тогда… – Виссарион поднял руку и, осенив его католическим крестом, произнес: – Да хранит тебя Господь!

Когда кардинал остался один, он несколько раз прочитал эту записку и не верил своим глазам. Ему хотелось закричать от радости. Но… как бы не сочли его за сумасшедшего.

«А что я здесь делаю? Скорей к папе!»

Папа, как только Виссарион вошел в дверь, все понял по его счастливому лицу. Легкая улыбка пробежала по лицу папы. Когда кардинал подошел, он сказал:

– Я вижу, кардинал, наконец-то свершилось.

– Вы, ваше святейшество, как всегда, правы. Московский князь ищет себе новую жену!

– Что ж, Виссарион, теперь все в ваших руках.

– Ваше святейшество, я лечу к нашей надежде!

– А не соскользнет ли она с твоего крючка, Виссарион?

Это дважды прозвучавшее «Виссарион» означало, что папа все ему простил.

– Да, ваше святейшество, сколько я могу пообещать ей в качестве приданого?

Лицо папы вдруг стало безжизненным, похожим на одну из многочисленных статуй дворца.

– Я думаю… – неуверенно заговорил папа.

«Его жадность может погубить все дело. И Виссарион произнес вслух:

– Если позволите сказать, ваше святейшество, надо шесть тысяч дукатов. Это достойное приданое императорской племянницы.

Папа поморщился:

– Шесть тысяч дукатов… а не многовато ли?

– Фома, ее отец, преподнес нам бесценное сокровище – голову…

– Знаю! Знаю! – поднял руку папа. – Ладно, согласен. Быть по-твоему. Но смотри…

И вот он у знакомого дома. Еще издали тот показался ему каким-то вымершим. Его никто не встретил. Он сам открыл калитку, вошел на крыльцо и услышал через открытую дверь голос Софьи:

– Сколько раз я тебе говорила, что не позволю распродавать книги, доставшиеся мне от отца!

– А я тебе сколько раз говорил, что он это оставил нам всем. А ты при…

– Добрый день! – раздался знакомый голос.

Палеологи вздрогнули. Гостей они не ожидали. Да и кого ожидать? Даже греки, служившие у отца, предпочитали избегать их. Что они могли им дать? Даже хорошего совета дать не могли! Для этого надо было знать жизнь.

– А-а-а! – недовольным голосом ответил Андрей вошедшему кардиналу.

– Что-то я не вижу Софьюшку? – сказал тот.

– Она там, – махнул он на открытую дверь второй комнаты. – Софья! – крикнул Андрей. – К тебе опять пришел твой сват! – сказал он вызывающе.

– Зря ты так, дитя мое, – проговорил Виссарион тихим голосом.

В это время в дверях показалась Софья. И она не выразила радости:

– А, это ты! Опять сватать приехал? Теперь за кого: король отпал, герцог отпал. Теперь за монаха? Так ему нельзя жениться. Да и я не пойду. – В ее голосе слышалась издевка.

Виссарион хорошо это понимал. И решил ее огорошить:

– А за царя пойдешь? – Склонив голову, он ожидал ответа.

– За царя? – растерялась она. – А где ты его возьмешь?

– Позволь мне сесть, – тихо произнес кардинал, выбирая глазами несломанный стул.

– Да вот, садись. – Голос ее стал помягче.

И она придвинула крепкий стул. Он осторожно сел. Поправил на груди крест.

– В ваших словах я услышал раздражение по случаю моего прихода, – начал он вкрадчивым голосом, – и я хорошо понимаю вас. Но и вы поймите меня. Я давно не митрополит, который многое мог. Я всего лишь кардинал, став им по воле Всевышнего. Признаюсь вам: мне тяжело это переносить. Но что делать? Руки на себя наложить – грех еще больше. Вот я и стал кардиналом. Выбора у нас нет. Кто нас здесь ждет? – Увидев, как посуровели их лица, добавил: – То-то. И у папы я не один, – продолжал он. – Я стараюсь, дочь моя, – он повернулся к ней, – пристроить тебя. Годы бегут. Если Андрей с Мануилом могут пойти к какому-нибудь итальянскому владыке и с мечом в руках служить ему, то ты, дочь моя, ты – моя забота. Не скрою, мне было обидно сегодня слышать ваши слова. Сегодня, когда я принес весть, которая, милая Софьюшка, скоро все изменит.

Он замолчал. Его глаза смотрели пронизывающе. Он видел, как изменилась она в лице, на котором застыл вопрос: «Что же ты скажешь?» И он сказал только одно слово, но как сказал! Величественно, торжественно:

– Царица!

Какое волшебное слово! Лицо ее, до этого светившееся молодым, здоровым румянцем, вмиг побелело. «Царица! – мысленно пронеслось в ее голове. – Да это же… Не может быть! Не верю!» А он продолжал:

– У тебя будет столько земли, что тебе ее за всю жизнь не обойти. И ты будешь так богата, что сможешь купить всю Италию.

– Что вы, святой отец, говорите? Я не верю, что есть такие правители на земле.

Кардинал хихикнул:

– Дочь моя, а что ты видела? Ты даже не была в Константинополе, насколько мне известно.

Софья стыдливо опустила голову:

– Прости, Виссарион. Я дура, так… со зла. Устала. Братья требуют, чтобы я разрешила продать отцовские книги.

– Я понимаю, но думаю, на этот раз все сбудется. И ты будешь царицей. Поверь мне, как только об этом узнают твои греки, которые постыдно бросили вас, они прилетят сюда стаями в надежде увидеть твой благосклонный взгляд.

– Так уж и прибегут… – поеживаясь, сказала она.

Виссарион понял: крепость подняла белый флаг.

– Прибегут, милая, прибегут. Так я напишу письмо о твоем согласии?

Его лицо приняло такое выражение, что напугало Софью. «Как бы из-за моего упрямства он не раздумал».

– Напишите. – Сказав, она вышла.

Виссарион оказался прав. Не успело письмо, написанное для Ивана Васильевича, московского великого князя, государя, покинуть пределы Италии, как к дому Палеологов подъехала роскошная карета с двумя слугами на запятках. Один из них быстро соскочил и бросился в дом, а второй открыл дверцу кареты. Оттуда показалась голова князя Максима Траханиота. Он первым удосужился узнать о письме. Ибо по просьбе Виссариона его брат Юрий отправился в Москву с письмом. На этом человеке