Детектив Франции 7 - Дидье Дененкс

— Теперь, когда все закончено, — скажет позднее Дани-ель Лебег (она предпочитала называть себя именем Карлин, которое казалось ей более сексуальным), — я могу вам все рассказать. Впервые я увидела ее на птичьем рынке, это было в четверг утром. Она показалась мне очень забавной. Красивой тоже, но главное забавной, смешной. Она была одета черт те как, ела мороженое и торговалась с продавцом попугаев.

Я хотела купить красную рыбку для аквариума. Сейчас я уже не помню, с чего начался наш разговор. Мы сразу стали говорить друг другу «ты», так как были приблизительно одного возраста.

В то время как мы с ней разговаривали, рядом с нами остановилась американская пара, тоже туристы. Мужчине было на вид лет пятьдесят, он был в черных очках и в панаме. Дама казалось чуточку постарше, но она была очень мила. В общем, очень симпатичная пара. Они представились, но я тут же забыла их имена. Мужчина стал рассказывать о том времени, когда он воевал во Франции, потом сказал, что ему очень приятно познакомиться с двумя очаровательными француженками, и он хотел подарить нам попугая. Тогда Кандис сказала ему, что она тоже американка, а он рассмеялся, словно она пошутила. Затем они перешли на английский, но, поскольку я их не понимала, они снова заговорили по-французски, и американцы пригласили нас на обед.

Они хотели купить Кандис попугая, но она отказалась, так как не знала, что с ним делать и чем его кормить, поэтому они купили мне красную рыбку. Я снимала маленькую комнату, выходившую на дорогу Болье. Короче, я пошла в ресторан с красной рыбкой в полиэтиленовом мешке. Я не знала, как ее назвать, и Кандис посоветовала мне назвать ее Зиг-Заг, потому что у нее на спине были две полоски в форме зигзага.

Обед был вкусным, и мы хорошо выпили. Американец опьянел. За десертом он сказал, что ему хотелось бы продать свое дело в Далласе, поселиться здесь и торговать мороженым, что очень рассмешило его жену. Сейчас я вспомнила, что она называла его Норманом. Кандис сделала мне красноречивый жест, означавший, что ей уже надоело и она хочет уйти. Около четырех часов мы все расцеловались, словно уходили на войну, и больше я их никогда не видела.

Эту ночь Кандис ночевала у меня. Перед сном мы пошли с ней в бар, куда я хожу каждый вечер, довольно дешевый бар с глупым названием «Двойной барьер». Там у меня много прятелей, и Кандис имела большой успех, вернее, я бы сказала, что она вызвала большой интерес. Она была не такой девушкой, которая сразу начнет флиртовать, и парни это сразу поняли.

Я не люблю жить с девушками, это всегда кончается ссорой, но с Кандис было легко. Она была аккуратной и тактичной, всегда в хорошем настроении, поэтому, когда на третий день она сказала мне, что уходит, я даже расстроилась. Она сказала, что познакомилась со сносным парнем и несколько дней поживет у него, до своего отъезда. Тогда я еще не знала, о ком идет речь, ну а сейчас это знают все, — сказала в заключение Карлин, стараясь запомнить каждое сказанное ею слово.

Судье Суффри потребовалось восемьдесят девять дней, чтобы установить, что произошло в последующие дни. Каждое утро поступала новая информация из Марселя, Лиона, Парижа, Тулона, Гавра, Авиньона, Ниццы и Сен-Тропеза, но, сам не зная почему, он постоянно возвращался мыслями к Вилльфраншу. Он поставил вопрос, на который до этого дня не могло ответить ни одно полицейское или жандармское ведомство: почему Кандис Страсберг прежде всего решила отправиться в Вилльфранш? Почему именно туда? Почему она сказала Лорану Киршнеру, что это ее «точка приземления»? Если бы это был Сен-Тропез, все было бы понятно: там собирается летом молодежь со всего света. В крайнем случае молодая искательница приключений могла остановить свой выбор на Каннах или Монте-Карло, фигурирующих в рекламах всего мира. Но Вилльфранш… Пустынные набережные под раскаленным солнцем… нет даже казино. Пляж и тот в четырех километрах. Очень мало ночных клубов, можно пересчитать по пальцам. Средний возраст отдыхающих — шестьдесят лет. Но именно Вилльфранш притягивал Кандис Страсберг как магнит, и, кроме того, теперь это было уже точно известно, она оставалась в этом месте дольше всего. Почему?

Первое важное сведение, которое судья получил по этому поводу, было плодом терпеливого и упорного труда третьей бригады уголовной полиции Марселя. В течение тринадцати дней Ланнелонг и его люди выясняли все обстоятельства, относящиеся к личности Анжиотти Марселя, прозванного также Паоло Корсиканцем или Марчелло. Они узнали, что в Оранже у него была сестра, скромная женщина, муж которой был владельцем гаража. Они узнали, что Марчелло приезжал к сестре на праздник 15 августа. Оранж находится всего в тридцати километрах от Боде-Прованса, то есть в получасе езды в «ситроене» покойного.

— Следует заметить, — сказал судья Суффри с оттенком раздражения в голосе, — что в это время года вся Франция отправляется на юг и все вращаются по кругу в радиусе ста километров. И если все наши подозреваемые находились между Нимом, Авиньоном, Марселем и Болье, то что это нам дает?

— Анжиотти путешествовал не один, а в компании молодой женщины. Мы имеем свидетельство одного работника бензозаправочной станции.

— А что говорит сестра?

— В Оранже он появился уже один.

— А ваш свидетель узнал мадемуазель Страсберг?

— Он видел ее только в профиль, вернее, даже со спины. Он узнал прическу.

— И что это нам дает?

Суффри был очень нервным в этом сентябре. Он имел две «неприятные» встречи с прокурором Деларю, к тому же статьи в газетах становились все более саркастичными.

— Это только начало, — сказал прокурор, — в октябре все журналисты вернутся из отпуска, и первыми начнут скалить зубы скандальные хроникеры из еженедельных газет, заканчивая статьи многоточием. Затем к ним присоединятся корреспонденты ежедневных газет, ведущих рубрику происшествий, и вместо многоточий будут утверждать, что полиция и прокуратура Франции работают не лучше телефонов.

«Сон в летнюю ночь». Лоран Киршнер вспомнил позднее, что этот заголовок пьесы Шекспира преследовал его днем и ночью на протяжении всего июля. На вилле «Эскьер» каникулы проходили по давно заведенному распорядку. Вставали в десять часов. Шли на пляж с детьми или вдвоем. Марта устраивалась под тентом. Лоран, лежа на песке под солнцем, не знал, как убить время. Он пил много анисового ликера и думал о Кандис.

В своем сне наяву он вновь возвращался к той ночи в Боманьере, когда она спала рядом, за перегородкой. «Мне надо было быть более настойчивым, — думал он. — Она не прогнала бы меня просто из благодарности, но благодарность мне не нужна. Однако кто знает, что может взбрести в голову современной девушке? Раньше я меньше думал и больше действовал», — продолжал размышлять Лоран. Расставаясь с нею утром 16 июля в Сент-Максиме, он сказал:

— Я могу вам дать немного денег, на развлечения.

— Нет, спасибо.

В кармане его брюк лежали приготовленные для нее 300 франков. Он пытался сунуть их в ее рюкзак.

— Спасибо, Лоран, не стоит. Вы меня слишком балуете. Вы были на высоте.

По всей видимости, она намекала на то, что он не пытался приставать к ней, затем, видимо чувствуя угрызения совести, что сама она на высоте не была, она поцеловала его в губы.

— Может быть, мы пообедаем как-нибудь вместе? — спросил он. — Например, в Сен-Тропезе.

— Шикарно! — воскликнула она с энтузиазмом, и ее глаза заблестели. — Через восемь или десять дней, — добавила она.

— Двадцать седьмого июля. — Он посмотрел в календарик своей записной книжки. — Нет, это воскресенье. Давайте двадцать восьмого, в час дня, в ресторане «Мускарден». Вы не забудете?

— Я приду, — сказала она. — «Мускарден».

— Это на набережной, рядом с высокой башней. Найти легко.

— Я приду, Лоран. До свидания.

Целую неделю, с 20 по 26 июля, он говорил об инжекторе, который начинал трещать «после 120 километров». Что он еще мог придумать? Ему придется поехать в Ниццу, чтобы отрегулировать его, будь он проклят! В понедельник утром он поехал. Он все предусмотрел.

— Если они не смогут отладить его за день, я переночую в Ницце, — сказал он Марте.

Марта отнеслась к этому спокойно. Она подумала, что он ищет предлог, чтобы поиграть в рулетку в Монте-Карло. В тринадцать часов он устроился на террасе «Мускардена». Перед этим он заехал в отель «Библо» и снял номер.

И вот против всякого ожидания (потому что в глубине души он в это не верил) в час пятнадцать он увидел ее на набережной. Она была в компании молодежи, одетой так же несуразно, как и она: трое длинноволосых парней и две девушки, одна дурнушка, а другая хорошенькая. Она помахала ему рукой и, прежде чем подняться на террасу, еще минут десять болтала с ними.

— Лоран, — сказала она, усаживаясь за стол, — вы загорели и стали очень красивым.