Детектив Франции 7 - Дидье Дененкс

— Ты боишься смерти? — внезапно спросила она.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Не знаю. Я думала о своих родителях.

— Они умерли?

— Нет.

Она протянула руку к трубке.

— А твои родители хорошо к тебе относились? — спросила она.

— Нет, черт побери! — сказал он. — Они были полоумные.

Она рассмеялась. Всегда наступает такой момент, когда на вас нападает беспричинный смех, как кашель. Взрывы смеха смешивались с каскадами дыма и разбивались о стекло иллюминатора. Кристиан услышал собственный голос, продирающийся сквозь эту веселую какофонию:

— Почему ты думаешь о смерти?

— Это не я о ней думаю, а она обо мне, — сказала Кандис и снова разразилась приступом хохота. В этот момент по корпусу судна забили кулаками.

— Ну и запрятались же вы, ребята… С трудом отыскал вас…

Марчелло перешагнул через стрингер и вошел в каюту. Настроение у него было благодушное.

— Сначала один тип отправил меня к вилле возле Понша. Там мне посоветовали поискать вас в баре на площади де Лис. Мне пришлось обратиться к десяти человекам, прежде чем я нашел это укрытие. — Он рассмеялся, но смех его был недобрым. — Мне пришлось выдать себя за твоего друга, но твои приятели принимали меня скорее за фараона. Тебя выдала девушка, малыш. Никогда не доверяй женщинам. — Он сел, оперевшись локтями о стол. — У тебя не найдется выпить?

Кристиан отодвинулся на край кушетки, не выпуская из виду руки с изогнутыми, оттопыренными большими пальцами, удар которых мог сразить наповал. Но Марчелло только похлопал его по ляжке:

— Расслабься, сынок. Не стоит курить эту гадость, если не испытываешь потом кайфа.

Кандис вытянулась во весь рост на второй кушетке. Положив голову на валик и закрыв глаза, она дремала и одновременно разговаривала.

— Марчелло, — сказала она, — убирайся отсюда.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я оставил тебя с этим утенком, который не способен даже трахнуть тебя? — сказал Марчелло вкрадчивым тоном. Затем он повернулся к Кристиану и сказал с ухмылкой: — Держу пари, что тебе это даже в голову не пришло.

— Оставь меня, Марчелло, — повторила Кандис. — Все кончено. Уходи.

— Обычно, кукла, я сам говорю, когда кончено.

— Обычно да. Но сегодня говорю я. И не называй меня куклой, — сказала Кандис, садясь на кушетку.

— Вы что, все против меня?

Кандис встала с кушетки и легкой походкой направилась к двери. В следующую секунду ее шаги раздались на набережной. Ни один из мужчин не двинулся с места.

— Я вспоминаю об этом вечере как о каком-то кошмаре, — скажет позднее Кристиан Сольнес. — Это походило на спектакль, разыгрываемый на кладбище, и мы не знали, выйдем ли мы из могил или останемся в них.

Он отодвинул штору иллюминатора, и они смотрели на удаляющийся в серо-розовом свете восходящего дня силуэт девушки. Она шла прямо к краю дамбы. Кристиан уловил рядом с собой слабое движение огромной и опасной массы, «словно тигр пошевелился во сне», и в следующее мгновение он был оглушен сильным ударом в подбородок. Падая на кушетку и теряя сознание, он еще слышал, как Марчелло, выходя из каюты, напевал:

Моя любовь, я решился писать тебе.Да… да…Потому что писать легче…Да… да… да…

Но сегодня, 27 сентября, судья Суффри не мог знать всего этого. Из трех человек, которые могли бы рассказать ему о сцене на кладбище, двое были мертвы, а третий находился в Физоле, в Италии.

— Вы не можете себе представить, господин комиссар, что значит в наши дни организация подобного турне! — говорил маленький Теодор Гольдштейн в офисе на улице Марбеф, где посетил его комиссар Бретонне. — Пять миллионов лир в день! Сегодня здесь, завтра там, только успеваешь сесть в автобус. Предположим, что мы приостанавливаем гастроли на три дня, чтобы дать ему возможность приехать сюда. Кто уплатит за неустойку? А мои контракты? Или вы хотите, чтобы мы вообще остановили гастроли? Вы знаете, сколько я плачу за страховку? Моя страховка покрывает весь риск. Весь, за исключением судебного расследования. Если бы речь шла об убийстве, я бы первый приветствовал эту меру. Правосудие превыше всего! Но вы говорите, что он вам нужен как свидетель. Неужели вы обречете на безработицу восемь артистов и семнадцать техников из-за одного свидетеля? Будем благоразумны. Его вполне могут допросить ваши итальянские коллеги и выслать вам по почти его показания. Если я не ошибаюсь, это называется…

— Поручение произвести отдельные следственные действия, даваемые одним следователем другому, — сказал комиссар.

— Он возвращается двадцать первого октября: восемь дней в Риме, в «Каракалле». Огромный успех. Всего один месяц терпения, господин комиссар, только один месяц.

Первая полемическая статья появилась в американской прессе в конце сентября. Статья занимала три колонки на восьмой странице газеты «Нью-Йорк информер» и была подписана журналисткой Голди Шейверс, известной своей нетерпимостью к иностранцам, особенно к французам.

Статья была написана в ироническом стиле. В ней говорилось о неповторимом очаровании старых французских провинций и неожиданных сюрпризах, подстерегающих туристов за каждым поворотом живописных дорог. Вероятно, продолжал автор статьи, следует более вдумчиво выбирать время путешествия по Франции, исходя не из времени года, а из естественного для национальной метеорологии феномена: забастовка транспортников, рабочих газовой и электропромышленности, угольщиков, пилотов, диспетчеров, шоферов такси и прочее, что безусловно накладывает отпечаток на пребывание в этой прекрасной стране. Очарование сюрприза? Голди хотела бы с этим согласиться, не будь коммунистических коммандос, заполняющих улицы и трясущих перед носом заокеанских туристов своими красными знаменами, размахивая при этом кулаками и крича им в лицо, чтобы они убирались за океан. Если не принимать во внимание эти несущественные детали, то туризм во Франции можно сравнить с пребыванием в раю, разумеется при условии, что вы не забудете прихватить с собой оружие и боеприпасы, поскольку французская полиция оберегает только жизни аборигенов.

Дальше вкрадчивым тоном напоминалась трагическая история молодой американской студентки, решившей провести каникулы во Франции… Разумеется, подобные преступления совершаются во всех странах и во все времена, но только во Франции расследование ведется как бы в летаргическом сне, в который погрузились высшие сферы, что тормозит нормальное течение следствия. Нежелание или неспособность? Голди Шейверс не отвечала на этот вопрос, но она обращала внимание общественности на горе матери, которой в течение сорока дней никто еще не удосужился предоставить даже самую незначительную информацию, которая могла бы принести ей облегчение и вырвать ее из того кошмара, в котором она живет.

На следующей неделе большая передовица появилась в газете «Борьба», органе левых сил, которую никто не мог заподозрить в симпатиях к правительству, но которая не могла упустить такого прекрасного случая, чтобы не обрушиться на американскую систему. Журналист писал, что он не собирается защищать французскую полицию, которая в состоянии сама постоять за себя, но его удивляет, что полицию Франции поучают из страны, в которой (что ни для кого не секрет) три четверти полицейских служат политиканам и, более того, являются сообщниками преступного мира, а одна четверть, составляющая знаменитое ФБР, является неистощимым источником, поставляющим героев для телефельетонов, вызывающих восхищение масс своей неспособностью заставить соблюдать федеральные законы. Дальше следовал краткий анализ расовой проблемы.

Ответом «Борьбе» была статья, напечатанная в специальном воскресном номере «Филадельфия обсервер», вышедшем на ста семидесяти четырех страницах. В статье были перечислены все совершенные во Франции преступления за последние два года, оставшиеся нераскрытыми. (Убийство в Везуле, в Венсенском лесу, в Нейи, в Экс-ле-Бене, в Рамбуйе и пр.) Речь шла в общей сложности о девятнадцати нераскрытых преступлениях. В качестве оружия «Филадельфия обсервер» выбрала не иронию, а статистику. Одно нераскрытое преступление каждый месяц: такого печального счета не знала (насколько было известно журналисту) ни одна страна в мире ни в одну историческую эпоху. С учетом изложенных фактов и обстоятельств правомерен вопрос: есть ли вообще какой-нибудь шанс, что убийца Кандис Страсберг предстанет однажды перед французским судом, чтобы ответить за свое злодейское преступление?

Шел октябрь, и в соответствии с информацией, содержащейся в тридцать одном анонимном письме, полученном жандармерией после опубликования портрета-робота, было проверено семнадцать версий, не давших положительного результата. Тещи обвиняли зятьев, супруги — мужей. Иногда целые деревни обрушивались на одного несчастного. Писали из зависти, из ревности, из мести и из корысти.