В пургу и после (сборник) - Владимир Зима

— Нам бы таких пуль хоть баночку, — вздохнул Самойленко, покосившись на медвежонка.

— Дельное предложение, — согласился начальник полярной станции. — Надо будет отправить такую радиограмму.

Дружно взялись все зимовщики за один конец веревки, крякнули, потянули. Медвежонок без видимой охоты поднялся и понуро побрел следом за победителями. Самойленко открыл заржавевшие люки и, пока три человека держали один конец веревки, быстро протащил второй конец через цистерну и вылез, жестами подзывая зимовщиков к себе. Ухватились за веревку, общими усилиями удалось подтащить медвежонка к люку. Самойленко необычно ласковым голосом позвал:

— Иди, иди ж ты сюда, иди, дурачок малый…

Медвежонок заглянул в черный проем люка, рявкнул, и гулкое эхо рявкнуло в ответ так, что маленький хозяин тундры испуганно отпрянул назад, дернулся, и… полетели здоровенные мужчины вверх тормашками, чертыхаясь и матерясь, потирая синяки и шишки. С трудом поднявшись, отыскали в снегу рукавицы и шапки, начали все сначала.

Лишь с третьей попытки, опять-таки вездеходом, удалось затащить медвежонка в тесную металлическую бочку. В приоткрытый люк Самойленко набросал снега, кинул кусок мяса, и успокоился медвежонок, затих.

А начальник полярной станции отстучал на Диксон радиограмму: так, мол, и так, поймали, согласно запросу, медвежонка, высылайте самолет за счет Архангельского зоопарка да с тем же самолетом передайте на остров ящик шампанского, в счет будущей премии.

На ужин начальник полярной станции лично приготовил отбивные из медвежатины. Ели все да похваливали. А громче всех — Панкратьев, благодаривший судьбу за избавление от кухонного наряда.

Медвежонку тоже сделали деликатес — сосульку из сгущенки. Решили, пусть привыкает к цивилизации.

Весь следующий день медвежонок молча лежал на снежной подстилке, грыз заиндевелое мясо и изредка урчал. Самойленко приходил к нему, подбрасывал в цистерну снег, мясо и не забывал, уходя, оставлять один люк чуть приоткрытым, чтобы маленький умка не задохнулся. Для страховки Самойленко все же приматывал дверцу люка толстой стальной проволокой.

Вечерний срок связи принес радиограмму:

СРОЧНО СООБЩИТЕ ОРИЕНТИРОВОЧНЫЙ ВОЗРАСТ ПОЙМАННОГО ВАМИ МЕДВЕЖОНКА ТЧК ДЛЯ ЭТОГО РЕКОМЕНДУЕМ СОСЧИТАТЬ КОЛИЧЕСТВО ЗУБОВ ТЧК СТРОГО СОБЛЮДАЙТЕ ПРАВИЛА ТЕХНИКИ БЕЗОПАСНОСТИ ТЧК

— Вот те раз!.. — сказал Самойленко. — Еще бы метрику потребовали!..

— Ничего страшного, — успокоил его Панкратьев. — Обычные формальности… Сосчитаешь ему зубы, и все.

— Почему я?

— Ты ему теперь вроде папаши, — сказал начальник полярной станции. — Кормишь его. Он к тебе небось привык уже. Вот и действуй! Соблюдая правила техники безопасности…

— Того, кто его кормит, животное не трогает, — заметил Зайцев. — Есть такая примета.

Решили отложить определение возраста до утра. Начальник полярной станции даже вызвался готовить завтрак, пока Самойленко будет спрашивать у медвежонка, сколько ему лет.

За ночь Самойленко придумал спасительный вариант.

— Пестун это, точно! — сообщил он товарищам за утренним чаем. — Я где-то читал, что такой медведь, который уже почти взрослый, но ходит с мамашей, называется пестун.

— А лет ему сколько? — спросил Панкратьев.

— Пестуну?.. Ну, года полтора, от силы два…

— В зоопарк надо сообщать точные цифры. Разброс плюс минус два лаптя их не устроит. Знаешь, сколько стоит спецрейс самолета на наш остров? То-то же… Вдруг прилетят, а им такой верзила и даром не нужен, что тогда? Не-ет, друг, иди-ка ты к своему питомцу, — неторопливо сказал Зайцев. — Я карабин возьму, подстрахую тебя…

После чая Самойленко открыл две банки тушенки и высыпал их в лунку на снегу, чтобы лакомство замерзло. Потом он приготовил смоляной факел и, провожаемый сочувственными взглядами зимовщиков, отправился к цистерне. Зайцев с карабином наизготовку семенил следом.

Отвинчивая люк, Самойленко бормотал все ласковые слова, какие только мог вспомнить:

— Мишенька, хороший, хороший мишенька, сейчас мы тебе зубики пересчитаем… Я тебе тушеночки принес, на вот, погрызи, открой ротик…

Медвежонок лежал у противоположного бока цистерны и грыз мороженое мясо.

— Иди, иди ко мне, пташечка, — как можно более ласково и проникновенно позвал Самойленко.

Медвежонок недовольно заворчал, но с места не сдвинулся.

— Ну, скоро ты там? Я уже замерз, — пожаловался Зайцев.

— Гляди, какой шустрый! Шел бы сам да разговаривал с мишкой, — огрызнулся Самойленко.

— Мое дело — технику безопасности обеспечивать…

— Вот и обеспечивай, а мне не мешай!

Задраив люк, Самойленко обошел цистерну с другой стороны и снова принялся уговаривать медвежонка:

— Это я, ты не пугайся, открой ротик… Я тебе гостинчик принес…

Но как ни умолял Самойленко, медвежонок даже не глядел в его сторону.

Не спасла положения и сосулька из тушенки. Мишка брезгливо отодвинул ее лапой, продолжая с наслаждением грызть мясо. Пасть он не открывал, несмотря на все уговоры Самойленко.

В конце концов Самойленко вышел из терпения и заорал благим матом:

— Ах, чтоб тебя!..

И сунул в люк горящий факел.

Медвежонок зарычал, оскалился, и перепугавшийся Самойленко заметил блеснувшие во влажной красной пасти крепкие рыжеватые зубы. Много зубов. Может, десять, а может, и все двадцать… Решил сказать — шестнадцать. Так и передали на Диксон.

Ответ из радиометеоцентра гласил: такого взрослого, дескать, зоопарку не надо, а посему приказываем выпустить, и еще про технику безопасности…

На следующее утро Самойленко пошел отдраивать люки.

— Проваливай, тунеядец! — прокричал он в раскрытый люк. — Да помни, что я тебя деликатесами кормил. Когда вырастешь, не вздумай нападать…

Но медвежонку, видимо, понравилось жить на дармовых харчах, и уходить он не собирался. Уж и палками колотили по цистерне, и из карабина поблизости стреляли, и пробовали раскачивать огромную емкость вездеходом — ничего не помогало.

— Вот видишь, какой ты глупый, — грустно сказал ему Самойленко. — Показал бы зубы, и отправили бы тебя в зоопарк, жил бы там по-человечески, на всем готовом, эх!..

Довольный жизнью медвежонок продолжал лежать в цистерне на снежной подстилке, лишь изредка, будто играясь, беззлобно ворчал и отмахивался лапой.

Уже стали подумывать, что можно ведь и самим его приручить и оставить на острове, будут вдвоем с Шариком сторожить склад полярной станции от вечно голодных песцов. А еще можно научить медведя танцевать и штуки разные выделывать…

Утром четвертого дня Самойленко заглянул в цистерну — там никого не было. В торосы и дальше, к застывшему морю, уходила по свежевыпавшему снегу цепочка косолапых следов.

МЕНЯ ДОМЧАТ К ТЕБЕ…

Открылась дверца пилотской кабины, и хмурый штурман прошагал в хвост самолета. Батманов уже знал, что за этим последует, и прильнул к запотевшему иллюминатору.

Самолет соскользнул на правое крыло, косо вошел в облака. Началась болтанка. Густые космы облаков проносились мимо иллюминатора, иногда закрывая конец крыла. Потом открылось серое от мелких барашков и ледовой шуги море. Сбоку появился остров, крохотный клочок каменистой земли с тремя домиками, приземистыми строениями складов и мачтой радиостанции. По типу мачты Батманов определил, что на этом острове установлен средневолновый передатчик большой мощности, и облегченно вздохнул — по крайней мере в ближайшие годы на эту точку — никого из их института не забросят…

Внизу под самолетом размахивали руками люди. Штурман открыл дверцу, примерился и столкнул мешок с почтой вниз. Самолет покачал крыльями и тут же стал набирать высоту.

Пересчитав оставшиеся мешки, сложенные у выхода, штурман направился в кабину. Остановившись рядом с Батмановым, участливо спросил:

— Скучаете?

— Отдыхаю, — ответил Батманов, вытягивая поудобнее ноги.

— Если замерзли, можете к нам идти…

— Спасибо, пока не жалуюсь.

Штурман постоял еще полминуты, будто раздумывая, потом сообщил:

— Сейчас спрошу командира, кофе сварим…

Батманов благодарно кивнул и прикрыл глаза, подсчитывая, через сколько часов он сможет вернуться в Москву, — до Диксона три часа лета, если удастся попасть на вечерний борт, то через четыре часа будет в Норильске. Оттуда самолеты ходят часто, есть и ночные рейсы, значит, не исключено, что уже утром следующего дня он очутится в Москве. И уж в ближайшие полгода ни в какую командировку его не пошлют, — шутка ли сказать, две недели проторчал на полярной станции?!

Снова открылась дверца пилотской кабины. Штурман вышел вместе с радистом, и они вдвоем за несколько минут приготовили кофе и бутерброды на шестерых. Второму пилоту его порцию отнесли прямо к пилотскому креслу, а остальные члены экипажа уселись вокруг широкого ящика, смакуя крепкий черный кофе.