Большая Засада - Жоржи Амаду

И правда, когда Зулейка принимала решение — внезапное, неожиданное, — никто не мог заставить ее повернуть назад. Она делала это, не выходя из своего угла, не меняя мягкого, мечтательного выражения. Ошибается тот, кто думает, будто проститутки все одинаковые, кучка обычных шлюх, лишенных чувств и чести. Жасинта добавляла: «У каждой свое лицо, своя маска и свой способ вертеть задом».

Пока не приехала Эпифания, в багаже которой были высокомерие, жестокость и гневливость, случилась у Тисау и Зу долгая тихая история, ни разу не замутненная размолвками, дурными словами, ссорами. Все шло спокойно и обыденно, и были такие, кто клялся, что страсть кончится сожительством, когда, закончив строительство кузницы, он поселится в своем доме. Но Тисау — бабник и непоседа — не позвал ее. Зу, гордая и замкнутая, не стала навязываться, она не изменилась, довольствуясь тем, что хвастун оказывает ей предпочтение. Жизнь и любовная история пошли дальше своим ходом.

«Верно я говорила», — вспомнила Корока, когда Зулейка молча отступила перед высокомерием Эпифании и восторгами, которые она вызывала, перед интересом Каштора к новенькой. Без борьбы и скандалов. Не слышно было ни насмешек, ни обидных намеков. Она перестала ходить в кузницу, разделывать и готовить дичь, есть вместе с ним. Но не стала ему врагом, чтобы при первой же возможности обернуться другом. Она не перестала водиться с Эпифанией. Зулейка замкнулась, затаилась, но не покорилась. «Пусть кто хочет обманывается», — сделала вывод Корока.

Но перестав появляться в кузнице, она не оставила кружок бесед и песен, не перестала отплясывать в ритме коку. Глаза ее терялись где-то вдали, когда негр запевал во всю грудь и заставлял умолкать птиц. Поначалу Тисау не придал значения нарочитой сдержанности Зулейки: стоит только пальцами щелкнуть, и она прибежит обратно.

И в самом деле, проститутка не отказалась, когда во время очередного гневного приступа Эпифании кузнец позвал ее в свой гамак. Но каково же было удивление негра, когда он увидел, как она после первого же захода встала, натянула платье и приготовилась уходить. И, что еще хуже, протянула руку за деньгами. Она пришла как проститутка и хотела, чтобы он это знал, и подчеркивала эту разницу, не оставшись на ночь, чтобы продолжать нежиться вместе. Она уже не отдавалась бесплатно, по любви.

Удивленный Каштор уставился на нее в замешательстве, не зная, что и сказать. Он смущенно протянул ей несколько монет, она приняла их, но уронила на землю, выходя за порог кузницы. Она пришла с миром и ушла с миром. И с гордо поднятой головой.

Тисау не стал насмехаться и издеваться, не принял это за оскорбление или обиду. Может, он решил, что это урок? Кто знает. Только тогда он понял, какую боль ей причинил: не потому, что спал с другой, а потому, что, сделав любимицей, оставил в ряду прочих, как будто ничего и не было. А ведь она не рабыня. Негр провел ночь в раздумьях. Его точили сомнения: когда она обнимала его, задыхаясь от возбуждения, то действительно кончала вместе с ним или симулировала наслаждение, выполняя свой долг профессиональной проститутки?

Он начал обращаться с ней подчеркнуто вежливо, выделять среди других при первой возможности, но в гамак больше не звал. Она держалась отстраненно. По общему мнению, страсть прошла раз и навсегда, это уже дело прошлое. И трудно было поверить словам Короки, которая спокойно повторяла: «Зу с ума сходит по Тисау. Никак она его из головы не выкинет».

Соглашалась с ней только Эпифания, добавляя еще один могучий аргумент: «А почему это барышня еще не нашла себе никого, с кем спать бесплатно? Где ж такое видано: проститутка — и ни в кого не влюблена, тем более что в этой дыре и заняться больше нечем?»

Однажды в воскресенье, после традиционного общего обеда, который с каждым разом собирал все больше народу, все смеялись и веселились, и Меренсия — в глубине души она была очень романтичной особой — упросила Каштора напеть по такому случаю какой-нибудь мотивчик — он ведь столько их знает! Негр объявил, что начнет с песни, которую больше всего любила Зулейка:

— Ты всегда меня просила ее спеть, помнишь, Зу?

— Какую? Я, кажется, знаю: «Мария, ты выйдешь замуж»? — Она повеселела, захлопала в ладоши.

Тисау запел во весь голос, глядя только на Зулейку, как будто никого рядом больше не было:

Мария, ты выйдешь замуж,И я тебя поздравлю.И подарю тебе подарок — ай-ай!Кружевную юбкуЗа два винтена.

Этого оказалось достаточно, чтобы Эпифания, сидевшая рядом с негром, удалилась, полная ярости. Если она к другим придиралась, то что говорить об этой лицемерке? Она плюнула на землю и растерла.

8

Танцульки, которые затеял Педру Цыган, чтобы повеселиться в ночь Святого Антонио, закончились потасовкой, перестрелкой и кровопролитием. Надо понимать, что в заманчивом предложении устроить праздник не было мелочных намерений, подлого денежного интереса. Если и будет от этого прибыль в какие-нибудь десять рейсов — тем лучше. Впрочем, он не думал об этом, держа в руках гармонь; ему всего лишь хотелось достойно отметить праздник одного из самых почитаемых им святых. Это он все придумал и всех убедил, но нельзя вешать на него ответственность за то, что случилось. Собственно, никто этого и не делал.

На самом деле, придя в деревню тем дождливым и холодным днем, он не думал задержаться здесь дольше чем на одну ночь, проведенную по возможности на циновке какой-нибудь шлюхи, которая согреет ему кости. Он направлялся в Такараш, а может, и в Феррадас, Агуа-Прету, Рио-ду-Брасу или в Итабуну — он еще сам точно не знал. Он хотел где-нибудь повеселиться на июньские праздники на широкую ногу и даром: есть, пить и танцевать сколько душе угодно, — однако, увидев в Большой Засаде приготовления к Сан-Жуау, увлекся.

Приготовления сами по себе уже были праздником. Больше чем на неделю они заняли все свободное время немногочисленных жителей, которых, казалось, стало больше — столько дел им удалось сделать одновременно. Возвращаясь на фазенды, погонщики использовали деревянные седла и пустые корзины, чтобы привезти в них то, что нельзя было купить в заведении Фадула: початки зеленой кукурузы, сушеный кокос, петарды и фейерверки — бомбы, ползучие хлопушки, ракеты, звездочки и прочие детские капризы проституток. И это не говоря о воздушном шаре, поскольку шар был секретом, известным только Тисау и Короке, — больше никто о его существовании не знал.

Увидев, как Баштиау да Роза, Лупишсиниу, Зе Луиш, Гиду, Балбину, погрузившись в работу, сооружают из старого навеса, поставленного в прежние времена первыми погонщиками, ночевавшими здесь, просторный соломенный шалаш — безыскусную конструкцию из шестов, жердей и подпорок, — Педру Цыган решил остаться. И сделал это вовремя, потому что Фадул только что получил весточку от Лулу Санфоны — тот сетовал, что не может принять приглашение и приехать в Большую Засаду на праздник Сан-Жуау: как знатного гармониста, его повсюду звали.

Желая помочь, не прикладывая при этом усилий, Педру Цыган командовал и давал указания. Он неустанно ходил туда-сюда, делясь соображениями и давая советы и распоряжения мужчинам и женщинам.

Чего только не делали женщины. Они не отказывались от любой работы: помогали строить шалаш, грузили дрова, нарубленные мужчинами в лесу для костров, собирали щепки, разжигали огонь на камнях, на которых готовили канжику и прочие типичные июньские лакомства. С помощью Эпифании трудолюбивая Котинья чистила женипапу, извлекая горькие семена и отжимая плоды, чтобы превратить потом сок в наливку. Она ловко управлялась с работой, вспоминая вкус — потрясающий! — церковного вина и достоинства — ах! многочисленные — брата Нуну.

Обходительный португалец с забавным говором, он подзывал ее:

— Поди сюда, милая девчушка.

Она подчинялась, он делал свое дело. Педру Цыган вызвался продегустировать сироп, когда Котинья поставит его на огонь, — уж он точно определит, когда нектар будет готов. У него тонкий вкус, Педру — опытный ценитель кушаний и напитков, и музыкант что надо — гармонист, которому не было равных в окрестностях.

Они заготовили огромный костер на пустыре перед амбаром. На самом деле — два, ведь ночи-то две. Но поскольку осталось много дерева, решили — это было предложение Меренсии, поддержанное Тисау, — отдать лишние дрова тем, кто хочет развести перед своими хижинами костры поменьше, чтобы жарить там сладкий батат и кукурузу. Кто хочет, может взять домой немного канжики и бутылку наливки, чтобы выпить-закусить с соседями, покуда они все вместе не соберутся, чтобы начать празднество, грандиозное празднество Сан-Жуау: они будут есть пирог из кукурузной муки, канжику и пирожки из маниоки, пить наливку, все вместе прыгать через костер, плясать кадриль.