Грехи ангелов - Луиза Пеннингтон

Джемми вспомнил о своих причудливых фантазиях, не дававших ему покоя вчера, в ночной тиши его комнаты. Джеки явилась перед ним обнаженная, она улыбалась, манила, влекла… Его грезы были так явственны, что он, казалось, физически ощущал, как касается губами ее губ, лица, шеи и горячих грудей. Что и говорить, он не смог удержать свою руку, которая привела его к бурному оргазму. Однако даже обессиленный и опустошенный, он все еще страстно желал ее.

Должно быть, отец перевернулся в могиле.

Когда Джемми исполнилось семнадцать лет, старик растолковал ему, что теперь в соответствии с католической верой он достиг возраста, в котором человек становится совершеннолетним, то есть способным отвечать за свои поступки целиком и полностью, в том числе и за то, если совершит смертный грех. После той проникновенной беседы с отцом Джемми годами приходил в ужас от одной мысли о смертных грехах. Смертных — значит, таких, которые «убивают» саму душу, лишая ее святой непорочности, а потому в случае, если таковое осквернение произойдет, необходимо как можно скорее бежать к священнику и исповедаться, не дожидаясь Божьего суда.

Джемми вспоминал буквальные слова отца, которые тот годами вбивал ему в голову: «Человек, осквернивший свою душу смертным грехом, будет вечно корчиться в геенне огненной…» Теперь-то он, Джемми, наверняка будет проклят.

В коридоре раздались чьи-то голоса, и Джемми оторвался от своих мыслей. Дверь приоткрылась, и Джеки оглянулась на шум.

— Прошу прощения… — проговорила она, выходя.

Проводив ее взглядом, Джемми подумал, что смотреть на нее и не впасть в соблазн просто невозможно. Как бы презрительно ни относился к этому его отец. Кроме того, то, что он чувствовал по отношению к Джеки, не было похоже на его чувства к другим женщинам. Кстати, теперь, когда работа над спектаклем шла полным ходом, женщин вокруг было предостаточно. Его влечение к Джеки казалось ему простым и естественным, и он ничего не мог с этим поделать, даже если бы и захотел.

— В данном случае, — услышал он ворчливый голос Макса, — я вовсе не обсуждаю качество песни как таковое. Независимо от того глубокого смысла, который в ней, возможно, и содержится, она вторична и расплывчата. — Макс раздраженно вздохнул. — Не говоря уж о том, что она ужасно длинная.

— Ладно, давайте на этом остановимся, — спокойно сказала Джеки, успевшая к этому моменту вернуться из коридора. — Мне бы хотелось, чтобы вы оба, — продолжала она, обращаясь к Джою и Гордону, — еще раз вернулись к этой песне и раскинули мозгами, можно ли все-таки как-то ужать ее без искажения смысла. — Потом она повернулась к Максу. — Я против больших сокращений, — твердо сказала она. — В этом нет нужды.

— Ради Бога, через три недели начинаются репетиции! — воскликнул Макс.

— И все-таки нет причин для паники.

— Если забыть, что Альдо настаивает на том, чтобы изменения были внесены в добрую половину песен мюзикла.

— Это совсем другое дело, Макс… — спокойно вмешался Альдо, удивленный резкостью Макса и его твердолобостью.

Уж кто-кто, а он, Макс, должен знать, что в таком деле, как постановка мюзикла, всегда приходится что-то дорабатывать по ходу репетиций — тексты песен, танцевальные номера. Ведь когда начинаются репетиции, многое проясняется — где-то обнаруживаются смысловые неясности, шероховатости при исполнении и так далее.

Альдо пристально смотрел на Макса, не понимая, почему, собственно, тот так завелся.

— Ладно, — устало сказала Джеки, — у меня скоро встреча с телевизионщиками. Может быть, ты составишь мне компанию, Макс?

— Прямо сейчас?

— Это займет часа полтора, не больше, — осторожно сказала она. — А о твоих сомнениях по поводу либретто мы может переговорить по пути.

Он медлил с ответом, и Джеки, с трудом скрывая раздражение, повернулась к остальным, которые уже начали подниматься со своих мест.

— Всем спасибо, — сказала она. — Мы снова соберемся в среду, приблизительно в это же время.

— Телевидение нам нужно для рекламы, я правильно понял? — отрывисто поинтересовался Макс.

— Совершенно верно, — кивнула Джеки. — Машина уже ждет. Увидимся внизу минут через пять.

Не дожидаясь его ответа, она повернулась к Джемми.

— Надеюсь, ты кое-что вынес из сегодняшнего обсуждения, — сказала она с улыбкой и почувствовала, что краснеет и слишком торопится. — Увидимся немного позже. Или, может быть, завтра с утра…

Он молча кивнул, и его щеки тоже покрылись краской. Не было никаких сомнений — он ей в тягость. Однако это ничего для него не меняло. К тому же даже отец однажды пошутил, имея в виду его миловидную внешность: «Наверное, даже мартышки в лесу падают с веток от любви, едва завидев тебя!..» Сейчас ему казалось, что жизнь в глуши сделала его ужасно неуклюжим. Годы замкнутого существования — сначала с отцом, а потом в семинарии — превратили его в рохлю, которого в этой сложной, реальной жизни не ждет ничего, кроме одиночества и страданий.

Когда дверь за Джеки закрылась, он почувствовал себя таким одиноким, словно находился в пустыне. На улице уже смеркалось. Из окна доносился гул автомобилей, скрип тормозов и звуки сирен. Джемми вышел на улицу.

С неба лил тяжелый дождь, и очень скоро Джемми почувствовал, что начинает промокать насквозь. Добравшись до Хампстида, он стал медленно подниматься в гору, на которой стоял дом его крестной матери, и вспоминал Кению и гору Марсабит. Прошлое представлялось ему сотканным из лазури и золота и было исполнено торжественной тишины.

— Какая муха тебя укусила?

В мужской уборной Макс покосился в зеркало и поймал на себе пристальный взгляд Альдо.

— Никто меня не кусал.

— Брось, Макс, — сказал Альдо. — Я же тебя давно знаю.

— Ну и что с того?

Альдо раздраженно покачал головой.

— Ладно, как знаешь. Только помни, что я пытался с тобой поговорить.

Он развернулся на каблуках и направился к двери. Макс посмотрел ему вслед и бросил вдогонку:

— Кажется, у меня триппер.

Альдо медленно повернулся.

— Господи, когда ты наконец остепенишься?

Макс пожал плечами.

— Трудно менять привычки.

— А что же Полли?

— Что Полли? — переспросил Макс.

— Ты ведь по-прежнему живешь с ней?

— А, кажется, я тебя понял. — Он слабо улыбнулся. — Нет, я не сплю с ней вот уже несколько недель.

И слава Богу! Только этого ему сейчас еще недоставало.

Альдо насупился и, покраснев, поинтересовался:

— То есть как?

— У нее какие-то проблемы по женской части, и она не подпускает меня к себе.