Утраченный символ - Дэн Браун

Он валялся в камере — голодный, замерзший, в полной темноте — и мысленно спрашивал себя, когда его выпустят. Новый сокамерник, с которым он познакомился только вчера, спал на верхней койке. Тюремный надзиратель (жирный алкоголик, ненавидевший свою работу и вымещавший злость на заключенных) только что вырубил на ночь освещение.

Около десяти вечера через вентиляционную решетку в камеру донесся разговор. Первый голос заключенный № 37 узнал сразу же — агрессивный визг тюремного надзирателя, взбешенного чьим-то поздним визитом.

— Да, да, вы ехали издалека, понимаю, — говорил надзиратель, — но первый месяц заключенным нельзя ни с кем видеться. Таковы правила. Никаких исключений.

Ему в ответ прозвучал тихий и вежливый голос, насквозь пропитанный болью:

— Мой сын в безопасности?

— Он наркоман.

— С ним хорошо обращаются?

— Нормально, — буркнул надзиратель. — Тут вам не гостиница.

Посетитель замолчал.

— Госдепартамент США потребует экстрадиции.

— Да, да, они всегда требуют. Обычная процедура, на оформление бумаг уйдет пара недель… может, месяц. Смотря по обстоятельствам.

— Каким же?

— Ну… — протянул надзиратель, — у нас нехватка кадров. — Он помолчал. — Конечно, порой заинтересованные лица вроде вас делают щедрые взносы… чтобы ускорить процедуру.

Посетитель не ответил.

— Мистер Соломон, — продолжил надзиратель, понизив голос, — мы всегда рады пойти на уступки такому человеку, как вы. У меня есть связи в правительстве. Если мы поладим, ваш сын будет на свободе… хоть завтра! На него даже в Штатах дела не заведут.

Ответ последовал незамедлительно:

— Даже если бы ваше предложение было законным, я не хочу, чтобы мой сын думал, будто деньги решают все проблемы. За любой проступок наступает ответственность — тем более за такой серьезный.

— Вы оставите его здесь?

— Я хочу с ним поговорить. Прямо сейчас.

— Как я уже сказал, у нас есть правила. Вам нельзя увидеть сына… конечно, если вы не готовы обсудить возможность его немедленного освобождения.

На несколько секунд между ними воцарилась холодная тишина.

— Вам позвонят из госдепартамента. Позаботьтесь, чтобы Закари не причинили вреда. Через неделю он полетит домой. Спокойной ночи.

Дверь захлопнулась.

Заключенный № 37 не поверил своим ушам.

«Какой отец бросит сына в такой дыре, чтобы преподать ему урок?!»

Питер Соломон даже отказался уничтожить материалы дела.

Ночью, ворочаясь без сна на узкой койке, заключенный № 37 понял, как выйти из тюрьмы. Если арестанта отделяют от свободы только деньги, то заключенный № 37 фактически свободен. Питер Соломон не пожелал расстаться с кругленькой суммой, но любой, кто читал бульварную прессу, знал: у его сына Закари тоже денег куры не клюют. На следующий день заключенный № 37 потолковал с надзирателем и предложил ему изобретательный, дерзкий план, позволявший им обоим добиться желаемого.

— Чтобы все сработало, Закари Соломон должен умереть, — сказал заключенный № 37. — И тогда мы оба сможем исчезнуть. Поезжайте в Грецию — вам больше не придется гнить в этой дыре.

Хорошенько все обсудив, они пожали друг другу руки.

«Скоро Закари Соломона не станет», — подумал заключенный № 37 и улыбнулся: все складывалось как нельзя лучше.

Два дня спустя госдепартамент сообщил семье Соломонов страшную весть и передал снимки из тюрьмы: жестоко избитый Закари свернулся в клубок на полу камеры. Голову ему размозжили стальным прутом, тело изуродовали до неузнаваемости. Видимо, его пытали, а потом убили. Главным подозреваемым был тюремный надзиратель, который бесследно исчез, прихватив с собой деньги убитого юноши. Закари подписал договор, согласно которому перевел все свое немалое состояние на чей-то банковский счет — деньги с него тут же сняли. Узнать, куда они подевались, было нельзя.

Питер Соломон полетел в Турцию и вернулся оттуда с гробом. Закари похоронили на частном кладбище Соломонов, а тюремного надзирателя так и не нашли. И никогда не найдут, это заключенный № 37 знал наверняка. Тучное тело лежало на дне Мраморного моря, где им теперь кормились голубые крабы, мигрирующие через Босфор, а огромное состояние Закари было переведено на неизвестный банковский счет. Заключенный № 37 вновь стал свободным человеком — и к тому же очень богатым.

В Греции было как в раю. Солнце. Море. Женщины.

На деньги можно купить все, что угодно: новую личность, новый паспорт, новую надежду. Заключенный № 37 взял себе новое имя — Андрос Дарий. «Андрос» означало «воин», «Дарий» — «богатый». Темные ночи в тюрьме напугали его, и он поклялся никогда туда не возвращаться. Сбрил свои лохмы, полностью отказался от наркотиков и начал жизнь заново: с постижения прежде неведомых плотских удовольствий. Безмятежные прогулки по чернильно-синему Эгейскому морю заменили ему героин, сочные бараньи шашлыки на шампурах стали его экстази, а купание в пенных вымоинах на Миконосе — новым кокаином.

«Я родился заново».

Андрос купил себе роскошную виллу на Сиросе, в городке Поссидония, где жили исключительно bella gente.[5] Это был мир не только богатых, но и прекрасно образованных и безупречно красивых людей. Его соседи очень гордились своими мозгами и телами — как ни странно, это оказалось заразно. Андрос стал бегать по утрам, принимать солнечные ванны и читать книги. Сначала, завороженный образами могучих загорелых мужей, когда-то воевавших на этих островах, он прочел «Одиссею». На следующий день он занялся штангой и удивился, как быстро крепнут руки и грудь. Вскоре его тело стало приковывать женские взгляды — восхищение слабого пола пьянило не хуже вина. Но Андросу хотелось стать еще сильнее. Постоянно тренируясь и принимая стероиды и гормоны роста, купленные на черном рынке, Андрос превратился в того, кем никогда не чаял быть, — в совершенного самца. Он вырос, накачал грудь и ноги, поддерживал безупречный загар.

Теперь на него смотрели все.

Андроса предупреждали, что гормоны изменят не только его тело, но и голос. Так и произошло. Теперь он разговаривал жутковатым воздушным шепотом, который придавал его образу особую загадочность. Тихий таинственный голос в сочетании с новым телом, богатством и нежеланием говорить о прошлом притягивали женщин как магнит. Они охотно ему отдавались, и он без труда услаждал всех без исключения — фотомоделей, приезжавших на остров для съемок, юных американских студенток, отдыхающих в Греции на каникулах, скучающих соседских жен, иногда — молодых людей. Им все было мало.

«Я — шедевр».

Годы шли, и сексуальные похождения стали терять для Андроса былую остроту. Впрочем, как и все остальное. Пряная греческая кухня утратила свой вкус, книги больше не представляли интереса, и даже восхитительные закаты казались унылыми.

«Как же так?»

До тридцати было еще далеко, но Андрос чувствовал себя глубоким стариком.

«Я взял от жизни все».

Он привел тело в совершенную форму, расширил кругозор и постоянно подпитывал ум литературой и искусством; он жил в раю и купался в любви.

Однако душа его была так же пуста, как в турецкой тюрьме.

«Чего же мне не хватает?»

Ответ нашелся несколько месяцев спустя. Андрос в одиночестве бесцельно просматривал телеканалы и случайно наткнулся на передачу о масонах. Программа была бестолковая и ставила больше вопросов, чем давала ответов, но Андроса заинтриговал покров тайны, окутывавший братство. Рассказчик только и делал, что перечислял различные легенды.

Масоны и Новый мировой порядок…

Великая масонская печать США…

Итальянская ложа «П-2»…

Утраченная тайна масонов…

Масонская пирамида…

Андрос вскочил как ошпаренный.

«Пирамида!»

Рассказчик начал повествование о таинственной каменной пирамиде, надпись на которой якобы вела к утраченной мудрости веков и невероятной власти. Легенда, хоть и неправдоподобная, всколыхнула в Андросе смутные воспоминания… Он припомнил, что говорил Закари Соломону его отец.

«Неужели это возможно?»

Андрос постарался вспомнить подробности.

Передача закончилась, и он вышел на балкон: прохладный свежий воздух помогал думать. Он вспомнил больше; в свете когда-то услышанного разговора легенда о пирамиде показалась вполне правдоподобной. Закари Соломон, пусть и давно покойный, еще мог сослужить Андросу хорошую службу.

«Терять мне все равно нечего».

Три недели спустя, тщательно выбрав время, Андрос вдыхал морозный воздух во дворе потомакского имения Соломонов. За стеклянной дверью зимнего сада Питер весело болтал со своей сестрой Кэтрин. Оба смеялись.

«Быстро же они забыли о смерти Закари!»

Прежде чем натянуть лыжную маску, Андрос вдохнул понюшку кокаина — первую за много лет. Его охватило знакомое ощущение неуязвимости. Он достал пистолет, открыл дверь старым ключом и вошел внутрь.