Мерцающий огонь - Джулиана Маклейн

имеешь в виду?

Он подошел к окну:

– Мне поручили обыскать ее комнату и понаблюдать, когда она приходит и когда возвращается, – с твоей помощью, конечно. Видишь ли, я сказал им, что ты ничего не знаешь о ее романе с нацистом. Как выясняется, я солгал. Не нарочно, разумеется, но все же солгал. Солгал правительству нашей страны.

Вивиан опустилась на диван:

– Я не хотела, чтобы из-за меня тебе пришлось пожертвовать своей честностью.

– Но случилось именно это.

Она задрожала:

– Клянусь, Теодор, Эйприл не симпатизирует нацистам. Мы говорили о Гитлере – она ненавидит все, за что он выступает, и, кажется, совершенно уверена, что в глубине души ее немецкий офицер чувствует то же самое. Они обсуждали это наедине, и он всего лишь выполняет свой долг перед страной. Он хочет, чтобы эта война закончилась, так же сильно, как мы.

– Ты необъективна. Ты веришь каждому ее слову.

– Неправда.

– Разве? – с горечью спросил он. – Твоя сестра больше года скрывала от тебя свое местонахождение. Она заставила тебя поверить в то, что пала жертвой войны, но стоило ей вернуться – и ты немедленно ее простила.

– Но она правда мне писала, – возразила Вивиан. – Просто письма терялись по дороге. А может, их перехватывали.

– Ты и в это веришь?

– Конечно, верю, – раздраженно фыркнула Вивиан.

Он окинул ее суровым взглядом.

– Ну, я твоей уверенности не разделяю. То, как она описывает лейтенанта Людвига Альбрехта, не соответствует портрету человека, о котором мне сегодня рассказали. Я видел фотографии и подробные отчеты о его деятельности и передвижениях. Он опасен, он наш враг. Да поможет нам бог, ведь это он ведет немецкие войска к нашим берегам. Если Эйприл искренне верит в его порядочность, то она либо слепа, как летучая мышь, либо набитая дура. – Несколько секунд Теодор молчал, его челюсть напряженно подрагивала. Затем он пристально посмотрел на Вивиан. – Ты должна дать мне слово, что не расскажешь ей об этом разговоре. О том, что за ней следят и подозревают в государственной измене. Пока за ней не было замечено преступных действий. Но если она тайно помогает врагу – или намеревается помочь, – нам нужно знать. Чем точнее – тем лучше. Тогда мы сможем выйти на других изменников, с которыми она, возможно, поддерживает связь. У тебя есть какая-нибудь информация? Может, она упоминала что-то подозрительное? Или прятала какие-нибудь письма, бумаги, документы? Что-нибудь сомнительное.

Время секретов прошло. Вивиан понимала, что, если она надеется вернуть доверие мужа, то должна во всем ему признаться.

– У нее есть фотографии с ним, – выпалила она, приосаниваясь. – Она прячет их в потайном отделении одного из своих чемоданов. Но это просто любовные снимки. Все, что у нее от него осталось.

– В потайном отделении, говоришь?

– Да.

– В нем было что-нибудь еще?

– Нет, она показывала мне их в открытую – даже научила открывать это отделение. Показала, на какую кнопку надо нажать.

– Покажи мне. И сами фотографии тоже.

– Сейчас? – Вивиан непонимающе захлопала глазами.

– Нет. Завтра. Уведи ее куда-нибудь – а я обыщу ее комнату. Расскажи мне, что искать и как вскрыть это потайное отделение.

Вивиан закрыла глаза руками:

– Это отвратительно. Неправильно.

Выражение его лица смягчилось. Он подошел и сел рядом с ней:

– Будем надеяться, что мы не выясним ничего нового – что все так, как ты считаешь, и она правда не изменяла Великобритании. Но умоляю тебя, Вивиан, не передавай ей наш разговор. Ты должна в первую очередь думать о своей стране. Я хочу знать, что могу тебе доверять. Я ведь могу? Клянешься?

Она устало посмотрела ему в глаза:

– Да, ты можешь мне доверять. Прости, что сразу не рассказала тебе об этих фотографиях. Она взяла с меня слово.

Долгое время он молчал. Оба сидели неподвижно, потупив взгляды.

Внезапно Вивиан почувствовала, будто навсегда потеряла кое-что важное – чистую, непоколебимую веру в то, что их души связаны, что Теодор был для нее всем, а она была всем для него. Она сама предала эту веру, скрыв от него правду, и теперь он знал о существовании в мире еще одного человека, с которым ее связывала глубоко личная, нерушимая связь. Ревновал ли он? Или это было неправильное слово? А вдруг он понимал ее? Вивиан отчаянно хотелось знать ответ на этот вопрос. Но если их души и правда были связаны, разве она не догадалась бы, о чем он думает?

Казалось, ее тело окаменело. Она знала, что он любит ее, глубоко и самозабвенно, и сделает все, чтобы защитить ее и их нерожденного ребенка. В его преданности не приходилось сомневаться. Но это-то и кромсало ее сердце ножом – потому что ее муж больше не был уверен, что она чувствует к нему то же самое. Она видела все по его глазам. Кого из них она спасла бы, если бы ей пришлось выбирать? Эйприл или Теодора?

Она и сама не знала ответа на такой вопрос – и это ее убивало. И это убивало его.

Глава 17

6 сентября 1940 года

Осень всегда была любимым временем года Вивиан. Ей нравились сентябрьские цвета, обвораживал запах опадающих листьев. Один-единственный глоток свежего осеннего воздуха придавал ей душевных сил. Но в этом году все было по-другому. Ее беспрестанно терзала неуверенность и страх перед будущим. Одни только мысли о грядущих холодах наполняли сердце ужасом: если немцы переправятся через Ла-Манш, эта зима может оказаться самой суровой за всю историю их нации.

Ее беременность была одновременно и благословением, и проклятием. С одной стороны, она укрепляла их с Теодором отношения. Ему трудно было таить на нее обиду за то, что она выгораживала Эйприл, – трудно из-за той глубокой, животрепещущей связи, которая теперь их соединяла.

С другой стороны, из-за беременности ее тошнило по утрам, а большую часть дня она изнемогала от усталости. Все, чего она хотела, – лежать в постели, пока ее мучает токсикоз, и наслаждаться послеполуденным сном. Но кто-то должен был поддерживать государство в этой войне: раздавать чай и бутерброды фабричным рабочим и пожарным и собирать средства на производство всевозможных важных вещей. Кроме того, Вивиан присматривала за Эйприл. Всякий раз, когда сестра выходила из дома, Вивиан спрашивала, куда она направляется. Иногда Эйприл легкомысленно отвечала что-нибудь вроде: «Никуда. Просто покатаюсь по парку», – и Вивиан тонула в пучине тревоги.

Она переживала, что за Эйприл наблюдают спецслужбы, и молилась, чтобы сестра не сделала чего-то опрометчивого или подозрительного. Чего-то, что могло вымостить ей дорогу в тюрьму. Больше