Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…«Бронзовый» Тарас был поставлен в Киеве на неслучайном месте. Занял постамент, ранее принадлежавший «обидевшему» кобзаря Николаю I. Так «хуторянский поэт» (определение П.Кулиша) уже после своей смерти осуществил заветную мечту— сверг царя.
Узник «тюрьмы народов»
В том, что теперь называют имиджем,
Шевченко зная толк.
Папаху не снимал никогда.
Вот что писал по поводу столетия Кобзаря Ленин. Цитата из статьи «К вопросу о национальной политике»: «Запрещение чествования Шевченко было такой превосходной… мерой с точки зрения агитации против правительства, что лучшей агитации и представить себе нельзя… После этой меры миллионы… «обывателей» стали превращаться в сознательных граждан и убеждаться в правильности того изречения, что Россия есть «тюрьма народов»». Между прочим, отмечает современный публицист, хитрый Ильич впервые использует выражение «тюрьма народов» — как уже устоявшееся. Потом этот навязанный трейдмарк Российской Империи будет очень эффективно использоваться, когда большевики взбунтуют окраины. И переживёт своё второе рождение во время развала СССР. (2).
…В квартире моего друга, монархиста, великодержавного человека, москаля, фамилия которого заканчивается на «…енко», есть полка, на которой стоят тома Тараса Григорьевича. Тоже как памятник. Изрядно запылившийся. Начинаю навскидку приводить цитаты поэта (мягко говоря, не приятные для нашего монархического уха), и хозяин квартиры удивляется. Недоверие чувствуется в его интонациях. Неужели ОН писал такое? В школе вроде этого не учили… Нет, проходили, конечно, что Тарас Григорьевич сначала был жертвой крепостничества, потом — николаевской солдатчины…
Стоп, стоп! Давайте по порядку.
М.О.Меньшиков советовал внимательно изучать биографию «батьки Тараса». И тогда даже сторонники южнорусского сепаратизма «увидят, до какой степени сердечно отнеслась Великороссия к украинскому таланту и насколько он был обязан «жестоким москалям». Как ни оплакивают ужасы крепостной неволи Шевченко, ужасы его ссылки и солдатчины — на самом деле всё это было до крайности смягчено вниманием и участием к Шевченко тех великороссов, с которыми он сталкивался. Не «москали», а свои же земляки-хохлы немилосердно секли Шевченко в школе; родной дядя сек его подряд трое суток и чуть было не запорол до смерти. Ничего свыше пастуха или маляра родная Малороссия не обещала дать поэту: так он и погиб бы чабаном. А «свинья Энгельгардт» (помещик Шевченко), как и управляющий его, заметили способности мальчика к рисованию, и тогда, в каторжное будто бы крепостное время, уважили эти способности, послали мальчика учиться живописи в Варшаву, в Петербург. В Петербурге, едва лишь были открыты способности Шевченко, — посмотрите, какое горячее участие принимают в нём такие знаменитости, как Брюллов, Григорович, Венецианов, Жуковский. Стоило крепостному парню обнаружить просто дарование, далеко не гениальное, в живописи — и вот он делается любимцем знати: за ним все ухаживают, собирают средства, выкупают из крепостной зависимости».
…Кстати сказать, «Великий Кобзарь» не удосужился впоследствии выкупить из неволи своих родственников. Олесь Бузина пишет: «Взялся как-то собирать деньги на сей человеколюбивый проект, втянул по своему обыкновению в финансовую авантюру Варвару Репнину, а полученные средства растратил. Бедная княжна только попеняла Тарасу: «Жаль очень, что Вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных Ваших: жаль их и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело»… А Шевченко тем временем сочинял сентиментальные стишки: «на панщині пшеницю жала…»».
Типичная ситуация: готовность прослезиться за весь народ и неспособность помочь конкретным — родным! — людям. И это при том, что причитания по поводу гибнущей Украины раздаются у него сплошь и рядом.
Удивительно, как это бесчувственный Гоголь — в это же время! — издает «Вечера на хуторе близ Диканьки». Пушкин писал: «Читатели наши, конечно помнят впечатление, произведенное над ними появлением «Вечеров на хуторе»: все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой».
С точки зрения «кобзаря», — неуместная веселость. Украина же гибнет!
Опять же, Николай Васильевич как-то уж очень благодушно пишет:»Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои».
Но только украинский пророк знает, что на самом деле с Днепром всё обстоит совсем не так:
Дніпро, брат мій, висихає,
Мене покидає,
І могили мої милі
Москаль розриває.
Через всю его жизнь и творчество он проносит несколько сквозных идей. Одна из них — проклятия в адрес Творца. А другая: положение Украины катастрофическое. Украина гибнет. И почему она до сих пор «Ще не вмерла», остаётся только гадать.
«Посмотрите, — продолжает Меньшиков, — как бережно «холодный Петербург» поддержал искорку таланта, чуть было не погашенного в глуши провинции. Графиня Баранова, княжна Репнина, графиня Толстая, князь Васильчиков, граф Толстой друг перед другом наперебой хлопочут за Шевченко и облегчают ему жизненный его путь…
Когда за политическое преступление Шевченко был сослан в прикаспийские степи, то у всего кацапского начальства, у всего офицерства страшных николаевских времен Шевченко-солдат встречал самое сердечное, самое уважительное отношение. Нарушая закон, то есть, рискуя потерпеть тяжелое взыскание, Шевченко-солдата освобождали от службы, принимали как равного в своем обществе, ухаживали за ним, разрешали все, что ему запрещалось (писать и рисовать), всеми мерами облегчали положение и старались выхлопотать прощение. Вопреки кричащей легенде, ссылка и заточение Шевченко (серьезно им заслуженные) почти всегда были призрачными— до такой степени великорусское общество высоко чтило талант, хотя бы и малорусский, хотя бы враждебный России»…
Шпицрутены. Рис. Шевченко.
Да уж, смотрят люди на шевченковскую картинку, где солдата готовят к наказанию шпицрутенами, и думают, что несчастный поэт, наверно, вынес все прелести «царского прижима» на своей шкуре… Как бы не так! «Кобзарь» был не простым ссыльным солдатом. Он признавал впоследствии, что за десять лет не выучил ни одного ружейного приема. И зачем? «Сегодня я, как и вчера пришел на огород, долго лежал под вербою, слухал иволгу и, наконец, заснул», — так описывает очередной день своей службы рядовой Шевченко. Тарас жил на частной квартире у своего друга, штабного офицера. «С военной формой он почти расстался. Летом носил парусиновый костюм. Зимой — драповое пальто. Бывал на приёмах у самого оренбургского генерал-губернатора…»
Или вот цитата из воспоминаний Е.Т.Косарева, бывшего ротного командира Т. Шевченко об охоте, в которой
- Мистика фашизма - Юрий Воробьевский - Публицистика
- Бисмарк Отто фон. Мир на грани войны. Что ждет Россию и Европу - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары / Военное / Публицистика
- Коллективная вина. Как жили немцы после войны? - Карл Густав Юнг - Исторические приключения / Публицистика
- Коллективная вина. Как жили немцы после войны? - Юнг Карл Густав - Публицистика
- Зеленый гедонист. Как без лишней суеты спасти планету - Александр фон Шёнбург - Публицистика / Экология
- Ликвидатор. Откровения оператора боевого дрона - Томас Марк Маккерли - Публицистика
- Зеленый гедонист - Александр фон Шёнбург - Публицистика / Экология
- Иуда на ущербе - Константин Родзаевский - Публицистика
- Фантом. Счастливы, как датчане - Малин Рюдаль - Публицистика
- Русские немцы - Юрий Мухин - Публицистика