Ужин с соблазнителем - Наталья Калинина

— Ну и пыли себе на здоровье, — сказал вслед ему Козлик и, смачно сплюнув, вытер рукавом своей куртки вспотевший лоб.

Помню, я какое-то время пребывала в недоумении по поводу неожиданного Козликового хамства.

Бабушка Таня туговата на оба уха, вследствие чего не поняла, почему это вдруг обходительный инвалид, которого она вызвалась подвезти на своей моторке, ни с того ни с сего сделал ноги.

— Смылся, подлюка, а уж как намылился бабулю охмурить. Она у тебя небось вдовая, да?

Это было сказано уже в моторке. Я сидела рядом с Козликом на носу, прижав к себе дрожавшую и повизгивающую Каролину. Бабушка Таня, запустив с ходу допотопный мотор, ловко выруливала на фарватер реки.

— Если ты не изменишь свой словарь, то даже моя бабушка не поверит в сказочку о бездомном учителе математики, — изрекла я.

— Пардон, мадемуазель. Кстати, прошу помнить, что меня зовут Валерием Александровичем. Что ты закончила восьмилетку отнюдь не круглой отличницей. Ну и что на этом свете еще не совсем перевелись бескорыстные джентльмены. К тому же ты сама пригласила любимого учителя на свежий воздух и домашние помидоры. У бабульки имеются местные внуки?

— Пашка в седьмой перешел. Точней, переполз. Мишка собирается поступать в электромеханический техникум.

— Так это же замечательно! — Козлик даже подпрыгнул от радости, и лодка едва не зачерпнула водицы с середины Дона. — Организуем на базе местных кадров выездные курсы повышения квалификации двоечников.

Из чего я сделала вполне обоснованный вывод, что Козлик, простите, Валерий Александрович, решил провести на природе все лето.

О, бабушку он хитро обхаживал. Начал в тот же вечер. Помню, мы, проголодавшись после двухчасовой поездки по водным просторам, с удовольствием расселись за столом в тени старой груши. Козлик, отведав молодой картошки с укропом, меда в сотах, малосольных огурцов, абрикосового варенья и вяленой рыбы, стал нахваливать местную природу, воздух, гостеприимство, вольготный образ жизни и прочие прелести. Как вдруг с самым серьезным видом спросил у бабушки Тани, кто из соседей пускает квартирантов.

Он получил самый обстоятельный и исчерпывающий ответ, вместивший в себя площадь каждого подворья в сотках, количество рогатого скота на нем, а также степень родства и кумовства его обитателей с бабушкой Таней.

Я слушала вполуха, поглощенная идиллической картинкой завязывания знакомства между родовитой аристократкой и безродным, хотя и очень симпатичным котенком Мурзиком. Каролина с визгливым лаем носилась вокруг низкой скамеечки, на которой сидел распушивший все свои серые меха Мурзик. Время от времени он поднимался на задние лапки и дирижировал в воздухе передними.

Скоро я окончательно потеряла нескончаемую нить их беседы.

— Зачем же так человека обижать? Я от всей души, а вы деньги суете, — услыхала я вдруг плаксивый голос бабушки Тани.

Я повернулась к столу и увидела в руке у Козлика двадцатипятирублевую бумажку.

— А я-то, дура старая, Ульке и деду Василию похвалиться успела: Мариночкин учитель в гости пожаловал, честь-то какая на старости лет Татьяне Лукашовой выпала. А вы, на тебе — деньги за квартиру суете.

К такому обороту дела мой Козлик был явно не готов.

Он даже побледнел от напряжения, тужась найти выход из столь безвыходной, на его взгляд, ситуации.

— Бабушка, Валерий Александрович очень щепетильный человек, — поспешила ему на помощь я. — Ну, щепетильный — это такой, который чувствует себя вечным должником перед всеми остальными людьми. — (Откуда только я сей перл выкопала? Скорее всего из какого-нибудь анекдота.) — Он занимался со мной математикой почти всю четвертую четверть, а деньги так и не взял. На маму здорово обиделся, когда она попыталась с ним расплатиться. У тебя, бабушка, мне кажется, очень много общего с Валерием Александровичем, — сделала неожиданный вывод я.

До сих пор не могу понять, почему я всегда грудью становилась на защиту Козлика. Сотни раз анализировала события давно минувших дней, а к определенному выводу так и не пришла. Очевидно, потому, что мне всегда казалось, будто Козлику постоянно что-то угрожает. И даже дело не в его супружнице, чей зловещий образ маячил где-то вдалеке и уж слишком абстрактно. В то лето, помню, меня мучили какие-то нереальные страхи, терзали предчувствия… И все так или иначе было связано с Козликом.

Козлика, как мне казалось, отныне ничего на свете не мучило.

Он поселился под кустом винограда на полусгнившем деревянном топчане, над которым соорудил из веток и свежескошенного сена большой навес. Спал почти до полудня, завтракал, снова спал. Ближе к вечеру, когда спадала жара, собирал за столом под грушей босоногих оболтусов.

«Волк и семеро козлят», — прозвала я эти математические занятия.

Козлику несли благодарность натурой — деньги он исключил из обращения решительно и бесповоротно. Яиц, сала, сметаны, свежей и вяленой рыбы, которыми расплачивались с Козликом благодарные родители семи отъявленных бездельников, с лихвой хватало на всех нас и на обычно торчавших у нас до позднего вечера моих двоюродных братьев Пашки и Генки.

Два раза в неделю я аккуратно отписывала родителям послания — так велел мне Козлик. И он был тысячу раз прав. Мама призналась впоследствии, что, если бы не мои регулярные полные жизнерадостного оптимизма письма, она бы наверняка примчалась — у нее все время ныло за меня сердце.

Бабушка просила в каждом письме передать родителям, помимо приветов, благодарность за Козлика от тети Веры, дяди Саши, Фени, Ольги и многих-многих других. Я кивала головой и писала вместо этого, что хожу каждый день в кино (на самом деле за все лето ни разу не была), перевариваю по два килограмма абрикосов в день (я грызла только абрикосовые косточки, ядра которых, по совету Козлика, поливала медом или вареньем), купаюсь только на мелком. (Мы с Козликом каждое утро перед завтраком переплывали туда и обратно Дон).

Мама отвечала на все мои письма.

Когда приходили письма от мамы, он сам их открывал, если меня не было дома. В моем присутствии он их тоже читал, но только после меня. «Москва, Москва, как много в этом звуке для сердца русского слилось…» — обычно напевал он на мотив «Арлекино» и громко шуршал листами письма. Я как только не обзывала его мысленно за это беспардонное нахальство, но почему-то все ему прощала.

Со стороны может показаться, что моя жизнь у бабушки Тани протекала однообразно и скучно, но это совсем не так.

Поначалу я много спала, купалась, жарилась на солнце, по вечерам резалась в подкидного с двоюродными братьями. Потом Пашка стал приносить книги. Я уходила в виноградник и ложилась на сухую горячую землю, открывала «Красное и черное» или «Прощай, оружие» — в зависимости от того, какое у меня было настроение. Я читала исключительно книжки о любви, хотя еще каких-то полгода назад предпочитала приключенческие. Но такой переход, мне кажется, вполне нормален для пятнадцатилетней девчонки, шаг за шагом открывающей для себя взрослую жизнь. Каролина вертелась тут же, доставляя мне много хлопот, а еще больше удовольствий.

И, конечно же, не следует забывать о том, что рядом все время был Козлик.

Он часами валялся на своем топчане, вперив взгляд в неизменно голубое небо. В такие минуты он казался мне загадочным и даже романтичным. В такие минуты мое сердце вдруг начинало учащенно биться, и я… Словом, я гнала от себя ощущения подобного рода. Потом появлялись козлята, и он снова превращался в обыкновенного школьного учителя.

Козлик оказался чрезвычайно капризным и требовательным. Стоило мне задержаться на пляже или отлучиться куда-нибудь на двадцать минут, и он мог прочитать мне целую лекцию по поводу своей заброшенности и никомуненужности.

Я горячо возражала, просила у Козлика прощения, однажды даже расплакалась. Это после того, как он сказал, что собирается уехать завтра первой «Ракетой». Где-то в глубине души я знала: он ни за что не уедет. Но жизнь без Козлика отныне казалась мне такой обыденной и серой, и я, представив себе, как он машет мне рукой с кормы, не смогла удержаться от слез.

Я таскала ему из погреба компот и молоко, лазала на яблоню за самыми краснобокими яблоками, кормила с ложечки медом. (Разумеется, когда никто не видел. Козлик нервничал, если кто-то видел, как я вхожу или выхожу из-под его навеса.)

Бабушка Таня тоже с удовольствием выполняла все его капризы. Увы, такова наша женская доля.

Уходя на ночное дежурство — бабушка охраняла местный клуб, — она наказывала мне по нескольку раз, чтобы я не забыла накормить «Лексаныча» ужином.

— В четверть десятого, не позже, — говорила она. — Гляди, какой он худючий. И грустный очень. Вчера гляжу: в сумке своей роется, чем-то шуршит. Как бы не уехал учитель-то…