Маша, прости - Алена Артамонова

– Мам, ну зачем ты так? – Федор еще сильнее прижал мать к себе.

– А что, нет? Даже не позвонил ни разу, не спросил. А может, я уже умерла?

– Прости, прости, – Федор гладил ее по голове и чувствовал себя виноватым и счастливым одновременно.

– Ладно, – Нина Сергеевна вытерла слезы и посмотрела на Катю. – Показывай! – приказала она.

Ее провели в спальню, где у окна стояла деревянная детская кроватка. Женщина склонилась и долгим взглядом изучала младенца, потом умелыми руками взяла девочку и, положив на широкую супружескую кровать, распеленала. Маша проснулась, оглядела взрослых и тихонько, не напрягаясь, подала обиженный голос, прекрасно понимая, что незачем прилагать особых усилий, «любящая бабушка и штаны на сахар променяет». Так и случилось, ее тут же подхватили теплые, нежные руки.

– Наша порода! – вынесла вердикт бабушка и прижала малышку к себе. – Маленькая моя, это я, твоя бабулечка.

Катя с Федором облегченно вздохнули.

– Как ты без меня жила? Тебя никто не обижал? – сюсюкала Нина Сергеевна, искоса поглядывая на невестку. – Ты мне только скажи! Я им всем покажу, где раки зимуют!

Федор засмеялся, Катя тихонько улыбнулась.

– Так! – не спуская с рук ребенка, начала новоиспеченная бабушка. – Это кто же додумался поставить детскую кровать у окна? – и она грозно посмотрела на Катю.

Девушка опустила глаза.

– А в чем дело, здесь света больше, – вмешался сын.

– Света им много! А то, что ребенку здесь дует? Да, моя маленькая? Никто о тебе не позаботится, кроме бабушки, – она поцеловала девочку в розовую, нежную щечку и начала командовать. – В общем, так, тумбочку поставь сюда, кровать сдвинь, лампу перенеси…

Катя с Федором молча следовали ее указаниям, сын был рад восстановленному миру и не хотел нового скандала, и потом, у его девочки должно быть все – мать с отцом, любящая бабушка и… – настроение опять стало портиться.

Удовлетворившись перестановкой в спальне, Нина Сергеевна, все так же прижимая Машу к себе, словно ее кто-то пытался отнять, пошла проверять «порядок» дальше.

– Здесь пыль! – она залезла за батарею. – У вас, между прочим, теперь ребенок.

– Так, а это что? Почему бутылочки не накрыли марлей? Это борщ? – женщина открыла кастрюлю. – Тебе нельзя есть красное, у ребенка может начаться аллергия! – все свои многочисленные претензии она высказывала молчаливой невестке.

Мир воцарился! Нина Сергеевна стала каждые выходные пропадать у сына, возиться с внучкой и «воспитывать» Катю.

– Почему пеленки не погладила?

– Вот, творог ешь, – она выкладывала в тарелку деревенский продукт с рынка, добротно заливала сметаной и подавала невестке. – Ребенку нужен кальций! – безапелляционно заявляла Нина Сергеевна и контролировала, чтобы все было съедено.

Катя безропотно давилась «витамином».

– Это суп? Почему мяса мало? Это рассольник? Почему жира много? Где сыр? – свекровь открывала холодильник. – Феденька любит сыр, да и тебе полезно.

На Катю ее набеги действовали, как проверка народного контроля, но она терпела, во-первых, потому что видела, как рад муж общению с матерью, во-вторых, Нина Сергеевна действительно души не чаяла в Машеньке. И потом, свекровь подолгу гуляла с девочкой на улице, давая ей возможность выспаться.

1985–1986 гг. США. Коннектикут

У каждого человека есть своя ахиллесова пята, и если в нее попасть, то…

Для Маши мир рухнул, последняя надежда увидеть Федора разлетелась на мелкие осколки, и их уже не собрать. Если бы всю ее горечь и страдания можно было разделить на всех жителей планеты, то не осталось бы ни одной улыбки.

Время вдруг стало тягучим и липким, чувства притупились настолько, что мир едва проглядывал сквозь черную пелену. Маша вдруг ощутила общую анестезию всего тела: нет ни запахов, ни звуков, ни вкуса, ни желаний, и только мысли копошились, как адский клубок змей.

Она устала мучаться, и бороться тоже устала. В свои юные годы, еще не успев пожить, Маша уже оказалась на руинах собственной жизни. Разрыв эмоциональной связки оказался губительным, она так довела себя, что уже не могла подняться с постели, мышечная скованность не давала возможность самостоятельно передвигаться. Еда, которую пыталась впихнуть в дочь Надежда Николаевна, тут же выходила обратно, словно организм отвергал все, что шло ему на пользу. Маша худела на глазах, от нее не осталось не только лица, но и тела. Но больше всего родителей беспокоила ее полная безучастность ко всему происходящему, девочка перестала говорить и все время находилась в состоянии полудремы, словно поломанная кукла, у которой безжалостный кукловод оборвал все нити.

Врачи только разводили руками и предложили пройти более тщательное обследование в одном из частных госпиталей Коннектикута.

Алекс вместе с женой проследовали за любезной секретаршей в уже знакомый кабинет доктора Хенца.

Профессор Хенц, добродушный мужчина лет пятидесяти, со щечками хомячка и пронзительными глазами, в самый первый день их печального знакомства туманно сообщил, что состояние пациентки критическое, и пока он не проведет необходимое и тщательное обследование, ничего конкретного сказать им не может. И вот сегодня он сам пригласил их. Родителей сразу насторожил тот факт, что в кабинете присутствовал еще один человек, высокий, спортивного вида, в белом халате.

– Прошу вас, познакомьтесь, это мой коллега доктор Фрайдер.

Мужчина поднялся и протянул руку.

– Кофе, чай? – продолжал любезничать профессор.

– Нет, нет, – Надежда Николаевна испуганно схватила мужа за руку.

– Ну что ж, – Хенц вздохнул. – Новости не очень хорошие. Но! – он постучал карандашом по столу. – Не безнадежные. У вашей дочери рак.

– Боже! Нет! – женщина заплакала, уткнувшись мужу в плечо.

– Позвольте мне, коллега, – Фрайдер поднялся и стал ходить по кабинету. Его мужественное лицо внушало доверие. – У ваше дочери рак. Плюс сильнейшее нервное истощение, – он остановился и посмотрел на растерянных родителей. – Рак – это болезнь души, и возникновение его еще не изучено в полной мере. Проработав в этом направлении почти двадцать лет, я пришел к выводу, что нельзя бояться болезни, нужно бороться! Медицина сейчас располагает достаточно эффективными методами лечения этой «заразы», – как мог, успокаивал Фрайдер. – Но в вашем случае проблема состоит в том, что у девочки сильнейшее депрессивное состояние. Мы будем работать вместе с психологом, это замечательный доктор, к сожалению, она не смогла присутствовать сегодня, но у вас еще будет время с ней познакомиться. – Он остановился перед Надеждой Николаевной. – Но и ваша помощь необходима. Никаких слез! Вы слышите? – доктор повысил голос. – Девочка должна получать только положительные эмоции и положительную информацию! Постарайтесь пробудить у нее интерес к жизни. Она должна стать борцом!

– Но как? – Надежда из последних сил пыталась унять слезы. – Она же ни на что не реагирует, словно живая мумия.

– Нужно сделать все возможное.

– И невозможное тоже! – добавил профессор.

– Доктор, надежда есть? – тихо спросил Алекс.

– Надежда есть всегда!

Надежда Николаевна сидела у кровати дочери, она и сама уже превратилась в тяжело больного человека. От былой красоты остались осколки. Беда навела свои краски: черные круги бессонницы, красные прожилки от вечных слез и решетки морщин, словно заковавшие ее в цепи. Но то, на что походила ее дочь, не поддавалось никакому описанию. Девочка, при росте сто шестьдесят пять сантиметров, весила тридцать два килограмма. Полное отсутствие волос, бровей и ресниц, глаза ввалились, словно их втянули вовнутрь, а вместо губ была лишь запавшая, тонкая прорезь.

Когда она впервые увидела залысины на голове дочери, то просто упала в обморок. Доктор Фрайдер, в свойственной ему манере, как мог успокаивал женщину:

– Это последствия химиотерапии. Поверьте, все восстановится.

Она поверила, потому что очень хотела верить, но надежда угасала с каждым днем. Маша, обвешанная кучей проводов и пластмассовых трубок, словно бабочка, попавшая в паутину, уже практически не приходила в себя. Матери хотелось оборвать эти путы, прижать свою дочь к себе и бежать, бежать…

«Что же мы натворили?! – в очередной раз корила она себя. – Если бы только можно было все изменить!»

Надежда Николаевна вспомнила эпизод из прежней, счастливой жизни. Маше двенадцать, и она еще беспечна, любопытна и открыто радуется каждому дню.

– Ма, нам в школе задали сочинение на тему: «Если бы вам дали возможность изменить одну вещь в своей жизни, что бы вы изменили?» – она с интересом ждала ответ.

– Ничего, – не задумываясь, ответила мать.